Сдвинув на затылок треух, обозник пожал плечами:
- А что ж, Андрей Андреич. – ночуй, коли хочешь. Хоть сколько живи, токмо хоромы-то у меня не очень.
- Ничего, друже Апракса! В тесноте, да не в обиде.
- Так пока пожди, посейчас на таможню зайду – да и домой поедем.
«Он-на бабенка» - та, что присматривала за бобыльей избой Апраксы Леонтьева – поначалу гостю не глянулась – какое-то непонятного пола существо, сгорбленное, забитое, в лохмотьях. Как скупо пояснил карел – вдовица, соседушка. И впрямь – покосившаяся изгородь «бабенки» вплотную примыкала к небольшому огородику Леонтьева, изба ее – размерами малость побольше, нежели у карела – так же топилась по черному, в пристроенном рядом птичнике кудахтали куры, а в хлеву мычала коровушка. Так что, не столь уж беспросветно бедной была эта непонятная женщина… Да! У нее еще детишки имелись, двое – мальчик и девочка, погодки лет восьми-девяти, нынче возившие в дом воду в большой, на широких полозьях, кадке. Воду таскали из проруби, расположенной совсем рядом, прямо напротив убогой избенки Апраксы, а у вдовицы, в придачу ко всему, еще имелась и банька.
Интересно, сколько этой женщине лет?
Немного с непривычки закашлявшись от выходившего в волоковые оконца дыма, Громов оглядел избу и кивнул на широкую – у самого оконца – лавку:
- Ты здесь, что ли, спишь, дружище?
- Не-а, я вон, в уголке, на сундуку.
- Ну, тогда, я с твоего разрешения, займу лавку. Говоришь, банька у соседки есть?
- Да есть. Топит счас – помоемся.
А вот это известие Андрея сильно обрадовало – банька пришлась бы нынче как нельзя более кстати: после стольких-то переходов, после мерзлых ночевок, после… после ядерного взрыва, наконец! Хоть и испытательный был взрыв, но все же…
- Исподнее на тебя, Андрей Андреич, сыщем, - усевшись на сундук, карел пригладил бороду. – Покойный вдовицы муж как раз по росту такой, как ты, был.
Громов неожиданно вздохнул:
- Вот и меня, поди, женушка моя покойником считает. А ее все – вдовицею.
- А где супружница-то твоя?
- Я ж говорил уже - в Санкт-Питер-бурхе. Должна быть… времени-то сколько прошло!
- А сколько? – поинтересовался Леонтьев.
- Да уж… - Андрей быстро прикинул. – Никак не меньше двух месяцев.
- Два месяца?! Х-хо! – карел расхохотался, показав крепкие желтые зубы. – Разве то время? А жена-то у тебя, небось, красивая?
- Не то слово! – искренне закручинился капитан-командор. – Знал бы кто, как я по ней соскучился. Ах, Бьянка, Бьянка…
- Как-как?
- Бьянка ее зовут… Из Испании родом.
- Из Гишпании… вон как! Эх…
- А ты чего не женишься, друже? – прогоняя грусть, Громов перевел разговор на собеседника.
Тот отмахнулся, загудел басов:
- Дак я ж говорил уже! Пока дом справлю, пока заработаю… может, и выкуплюсь… Не знаю, от кого, правда, - Апракса задумчиво почесал лоб. – Ране-то мы, слободские, вроде как, монастырскими были. А года три уж – на государя робим…
- Значит – государственные, - заметил Андрей. – У государства и выкупаться надо. Воеводе заплатишь… или, кто там у вас – бургомистру? Только ты с этим того… не тяни! А то вообще никак на волю не выйдешь.
- На волю? – хозяин избенки расхохотался. – А я и так вольный! Оброк заплатил, что надобно – отработал, и – словно птица, свободен!
- Угу, угу, - не поверил Андрей. – А из посада с обозом ты сам по себе ушел, ни у кого не спрашивая?
- Как же - не спрашивая! – карел покрутил головой. – Нешто можно-то эдак? У воеводы-батюшки отпросился, челом бил, да теперь с каждого мешка соли – четверть – его!
- Во волк! – не сдержавшись, восхитился воеводою капитан-командор. – Четверть! Ничего не делая-то, а?!
- Хорошо еще не треть, - Апракса хмыкнул. – Четверть – это по-божески. Был бы, как ране, заместо воеводы архимандрит – тот-т бы точно треть запросил, живоглот проклятый!
- Эка ты его! – снова восхитился Громов: нравились ему здешние посадские люди, конечно, искренне верующие, другого мировоззрения тогда и не было… но вот архимандрит – высшее в округе духовное лицо – для них почему то – «живоглот».
Впрочем, почему – догадаться нетрудно.
Карел похлопал по сундуку
- Ту скоро будет много чего! А севечер Матрена баньку спроворит, попаримся ужо!
- Матрена… вот как, значит, зовут твою вдовицу?
- Да не моя она, так… соседушка.
Пренебрежительно отмахнувшись, Апракса поднялся со сундука и подошел к двери:
- Пойду-ко, потороплю. А то чего-то копается.
- Может, воды помочь натас… - начал было Андрей, да не закончил – Леонтьев уже ушел, захрустел по снежку сапогами.
И слава Богу, не слышал. Вытянув на лавке ноги, Громов ухмыльнулся – этак теперь снова к старым временам привыкать. Как это - дворянину – воду таскать? Да и вообще – мужику… Воду – всегда бабы таскали, как и дров поколоть – тоже издревле самая женская работа.
Вообще, капитан-командор замечал, как посматривает на него Апракса, как лестно карелу, что в его курной избенке не побрезговал остановиться самый настоящий дворянин… дворянин, дворянин – это по всем манерам видно! Пусть и обедневший… нищий даже… были бы деньги – пошел бы на постоялый двор или остановился в монастырской гостинице, а так – что ж… Избенка-то такова, что за постой и денег брать стыдно.
А вот Андрею бобыльская изба неожиданно даже понравилась: маленькая, темная, но теплая, и, судя по всему, без тараканов, клопов и прочей домашней твари – вымерзли да поразбежались от дыма.
Банька вышла чудо как хороша, вдовушка постаралась, истопила на славу! Будущий богатый негоциант, как вошел, хватанул ковшик на камни – Андрей едва с полка не выскочил, согнулся - уши-то горели огнем!
- Эй, Апракса, эй! Смерти моей хочешь?
- Ничо, господине! Пар-то, чай, костей не ломит. Да и наморозились в обозе-то. Ужо, теперь отогреемся.
- Ну, правильно, - засмеялся Громов. – Настоящий полярник жары не боится!
- А ну-ка, еще ковшичек…
- Эй, эй!
- Оп-па!!! Ух… Ха-ар-раш-шо!
- Да ну тебя, Апракса, к лешему!
Словно ошпаренный, капитан-командор выскочил из предбанника и бросился в сугроб… Полежал немного, остыл – и обратно…
- Я вам, господине, исподнее принесла. Должно подойти.
- Ой!
Поспешно кивнув вдовушке, Громов бросился в баню и вновь забрался на полок, к Леонтьеву.
- Ужо, Андрей Андреич, ложись рядом-от, - ободряюще улыбнулся тот. – Сейчас Матрена прилет, попарит нас.
- Кто-то?!
- Она умеет, ничо! Любую хворь прогонит. Иные говорят – ведьма.
Ведьма…
- Ну что, улеглися?
Растянувшись на животе рядом с Апраксою, Андрей повернул голову. В баню вошла голая Матрена, оказавшаяся вовсе не сгорбленной некрасивой старухою, а вполне себе приятной особой лет тридцати, с – на взгляд Громова – несколько пышноватыми, хотя и не совсем кустодиевскими, формами и длинными кудрявыми волосами.
- Да-а… - покачав головой, Матрена зачерпнула корцом горячей водицы. – Эх, мужики-и! Пар-то у вас вышел уже! Сейчас…
Сия славная женщина, ничтоже сумнящеся, ахнула целый ковшик, так, что у Громова дыханье сперло – отвык по заграницам-то от русской черной баньки!
Взяв в руки два березовых веника, вдовушка разогнала пар, прошлась-прошелестела листочками над распаренными телами… да потом ка-ак принялась охаживать! Все сексуальные мысли, надо сказать, уже появившиеся было у Громова, были выбиты враз. Тело сделалось легким, а в душе настало некое просветление, еще больше усугубленное остатками водки, которую приятели употребили у Матрены в избе – уже начинало темнеть, а там имелась не какая-нибудь там лучина – настоящая восковая свечечка, яркая, словно прожектор.
Хозяйка собрала на стол квашеной капусты, пареную репу, свеколку, налимью уху и ароматный форелевый рыбник. Горница в матрениной избе была куда просторнее, нежели у карела, кроме лавок и огромного сундука, имелся даже небольшой шкафчик – буфет, а н стене, кроме обычных - в красном углу – икон – висела небольшая картина в деревянной позолоченной рамке, какой-то пейзаж, изображавший какую-то бухту с парусниками и пальмами.
Андрей заинтересовался:
- Откуда картинка-то?
- От батюшки покойного, - улыбнулась хозяйка. – Он ведь лоцманом хаживал, и в Канцах, и в Стокгольме не раз бывал. Там и купил где-то. А что?
- Хорошая картина, - похвалил Громов. – Но, уж точно, не Рембрандт и не Дюрер. Никола Пуссен, наверное.
- Я вижу, вы разбираетесь.
Раскрасневшееся после бани лицо хозяюшки казалось таким красивым и милым, что капитан-командор невольно позавидовал Леонтьеву – тот ведь, наверняка, здесь ночевать и останется, вон, уже посматривает на кровать, видать, не терпится… Тем более, дети-то давно посапывали на печке.
- Ла-адно! – Громов поднялся из-за стола. – Пойду-ка я, пожалуй, и спать.
- Погодь, провожу, - тут же вскочил карел. – А то – мало ли.
- Так ведь тут рядом!
- Все равно. На посаде лиходеев немало. Погодь-ка, свечечку прихвачу…
Проскрипев по снегу, приятели подошли к избенке.
- Ну, я это… помогу Матрене-то кое в чем, - Леонтьев помялся, поскрипел подошвами по снежку.
- Помоги, помоги… А Матрена твоя - хорошая женщина, сразу видать! - от души похвалил вдовицу Андрей. – Красавица и. судя по всему, не глупа.
- Уж, конечно, не дура! – собеседник прикрыл ладонью горящую свечку, чтоб не задул внезапно налетевший ветерок. – Если хочешь, Андрей Андреич, знать – так она, Матрена-то, до сих пор иногда и лоцманом промышляет. Ладогу-от ведает, и реки… по отцу пошла.
- Зря ты на ней не женишься! – хмыкнул Андрей. – Ждешь, пока дом выстроишь? Смотри, этакую-то красавицу вмиг ведут, не посмотрят, что вдовица…
- Так я б и женился бы, - Апракса вдруг резко насупился, помрачнел, и светлые глаза его зажглись какой-то непостижимой тоскою – или то просто отражался мерцающий огонек свечи?
– Женился бы, - со вздохом продолжил карел. - Токмо… наши-то, озеревские, меня совсем загрызут… да ладно меня – Онфису, сестрицу младшую, она ведь до сих пор там, с ними. Скажут – сам носа не кажет, да еще и антихристку нечистую замуж позвал!