- Сожжем, сожжем…Как ты, почтеннейший Зосима, велишь, так и будет. А покуда, не жалеешь в баньку? Косточки с устатку попарить, сбитню попить…
- Грех, грех эта ваша банька! – снова заблажил старец. – Грех!
- Девы у нас молодые есть… тако люто вениками машут – заново родился будто!
- Корвы, корвы греховодные! – проповедник погрозил посохом неизвестно, кому. – Не надобно мне корв, не надобно!
Вскрикнул и вдруг, махнув рукой, неожиданно сменил гнев на милость:
- Ладно – пущай, вели баню топить. И это… не корвищ мне греховодных пришли, а отроков, светлоглазых, чистых – пущай благостию напитаются.
- Пришлю, - довольно закивал Амвросий. – Посейчас же пришлю отроков, отче Зосима. А баньку я уж давно велел протопить.
- Ишь ты, баньку удумали, - проводив взглядом старцев, книжница Василина затворила калитку и, поднявшись по высокому крыльцу, вошла в дом. Уселась в жарко натопленной горнице у «белой» с изразцами, печки, выгнала прядущих кудель девок на двор – «покидайте снежок, после дрова поколите» - да задумалась, кусая тонкие губы. Посидела, посмотрела в забранное тонким стекольем окно, потом, хлопнув в ладоши, громко позвала:
- Гарпя!
Тут распахнулась дверь и в горницу как-то бочком, словно бы стараясь казаться незаметной, вошла-проковыляла сгорбленна, однако вполне еще верткая старица, в черной, до пят, китайке и валенках.
- Звала, матушка? – повернув желтое лицо, сверкнула темными глазками Гарпя.
- Ну? – Василина грозно нахмурила брови. – Сходила?
- Сходила, матушка, - низко поклонилась старица. – И в Толсти, и в Якореве, и в Бирючеве была. Токмо посейчас и явилася.
- Так что молчишь? – книжница нетерпеливо стукнула ладонью по лавке. – Рассказывай! Чего узнала?
- Старец этот, Зосима, человече известный, почитаемый, - зачастила Гарпя, - Гарей много устроил, ив Олонецких лесах, и в Красном Бору, сам трижды возносился, да Господь его обратно прислал.
- Ага… - задумчиво покивала Василина. – Обратно. Ладно! Что еще вызнала? Что он, старец этот, любит кого жалует?
- Дев да баб – не жалует, ненавидит, - старица снова поклонилась. – Благочестии свое блюдет крепко.
- Это я уж сегодня видела… - книжница покусала губу и, чуть помолчав, понизила голос. – Вот что, Гарпя. Пробегись по деревне, узнай про пилевню – кто там собирался-то? Кто мирского слушал?
- Малый Вейно с мастерской, да с ним Китко, да Офонька – оттуда же…
- Из моих дев – кто?
- Так Онфиска. Они с Вейно давно милуются… Я матушка, сколько раз уже докладала.
- Докладала она… Пшла! Да! По пути кликни Онфиску…
Неслышно шмыгнула через сени Гарпя, заскрипел снежок во дворе, крик раздался… потом – по крыльцу – шаги…
- Я, матушка, на твой зов явилась, - войдя, поклонилась девушка.
Василина прищурилась, пряча в уголках губ злую усмешку:
- К святому отче пойдешь, половики отнесешь ему в горницу, я обещалась.
- Отнесу, матушка.
- Потом попросишь за тебя помолить, скажешь – я прислала, - ухмыльнулась книжница. – Может, к святому отче в избу перейдешь жить… подумаю.
- Ой, матушка! – в ярко-голубых, словно васильки, глазах девушки вспыхнул вдруг самый настоящий ужас. – Не надо к святому отче, не надо!
- Не надо, так не надо, - покладисто согласилась Василина. – А поглядим…Вернешься – зайдешь. Побеседуем.
Онфиса, глубоко поклонившись, вышла, а старица, подойдя к окну, посмотрела ей вслед, подумала… И кликнула служанку:
- К Фелофею зайди, пусть пришлем мне парня – дверь подправить. Он обещал
и… не кого попало пущай пришлет… пущай малой Вейно заглянет. Смотри, не попутай!
- Не попутаю, исполню все в точности, матушка.
Вызванный Вейно, явившись к Василине в избу, поклонился, поздоровался вежливо, скинув шапку.
- А, Вейно! – обрадовано закивала книжница. – Заходи, заходи, отроче – давно тебя жду. Топор-то не забыл прихватить?
- Не забыл, матушка. Вон он, топор-то, за поясом.
- Ну, так проходи, проходи, не стой… Армячок-то сними, жарко. И зипун…
Отрок послушно бросил армяк на лавку, скинул и зипун, оставшись в одной рубахе, закатал рукава:
- Эта дверь-то?
- Эта… Делай… да не торопись, отроче.
- Не сомневайся, матушка, все, как надо, сполню.
Как надо, - одними губами повторила Василина, посмотрела на работающего парня с такой жадностью, с какой смотрит на сметану кошка.
Ах, если б и вправду, как надо… Ничего – так и будет… И быстро надо все спроворить, быстро - поиграть, наиграться и – в гарь! Пущай вознесется… и никто – ничего, никаких пересудов.
- Готово, матушка! Я порог подровнял - не скрипит больше дверь-то.
- Вот и благодарствую… Подставляй лоб – поцелую тебе по –матерински. Уважил!
Опустившись на колени, отрок зарделся, наклонил голову, почувствовав лбом горячие губы книжницы… поднял глаза и вдруг столкнулся с ней взглядом – с взглядом жарким, вовсе не благостным, а, наоборот – бесовским, зовущим, бесстыжим!
Вейно отпрянул, а книжница, улыбнувшись, погладил его рукой по щеке, по шее, залезла и под ворот рубахи:
- Ах, плечики у тебя какие… Глазищи карие, блестящие… Что боишься-то, дурачок? Завтра баня у нас… приди к вечеру – полок подправить. Я у Фелофея отпрошу…
Отток вышел от старицы, шатаясь. Хотя, вроде – что такого и произошло-то? Ну, поцеловала, ну, по щеке погладила. И все же – как-то не так все, не по доброму… А глаза-то как сверкали, глаза! Вот так старица! В баньку, говорит, приди… Господи, Господи, грех ведь будет, грех! Что делать-то, святый Боже, что? Главное – и посоветоваться-то не с кем… Разве что с мирским, Андреем Андреевичем, он мужик с головой, да и добрый.
Святый отче Амвросий, испив из большого кувшинца кваску, глянул на кувшинец малый – с вином мальвазеею… сглотнул слюну, осклабился – не время сейчас, не время. Гарь надо готовить, а под это дело – всех неугодных на тот свет! Немногие, но найдутся – заслужили честь, тварищи. Василина-книжница про старую пилевню говорила – мол, собираются там на посиделки, у нее уж и примечено - кто. Вот их и спалить, чтоб не грешили! Сегодня они разговоры мирские разговариваю, а завтра что удумают? В мир бесовской уйти? Или тут установить свои порядки? А вот – кукиш вам! Не выйдет. В гарь всех, в гарь. Пусть вознесутся, покуда не нагрешили, мучениками да праведниками в рай войдут, в компании самого Зосимы-старца! Тоже благое дело – а как же? А кто его устроит – да он же, святый отче Амвросий, кто же еще-то?!
В дверь устроенной в дальнем углу избы кельтии осторожно постучали.
- Батюшка, девка от Василины пришла, с половиками, - послышался скрипучий голос приживала – Акима-бобыля, исполнявшего при старце роль секретаря, сторожа и слуги. – Куда девать-то?
Амвросий думал недолго:
- Половики – в людскую, девку сюда. Глянем, что там у Василины за девка. Небось, опять дурнушку какую прислала… Погляди-им!
Зайдя в келью, девушка поклонилась в пояс, благоговейно глядя на старца – заместителя самого Господа на сей грешной земле, строго, го справедливого, властного и, вместе с тем – доброго... именно так хотелось верить.
Амвросий встретил юную гостью ласково, взял за рукав, вывел на середину кельи, под мягкий, льющийся из небольшого, забранного слюдою, оконца, свет.
- Как твое имя, девица?
- Онфиса, отче.
- Доброе имя… и сама ты… А ну, плат-то сыми! Сыми, сыми – передо мной-то – не грех!
Онфиса послушно сняла платок, застыдилась, опустив очи долу. Светлые волосы ее, забранные на лбу тоненьким ремешком, мягко струились по плечам.
- Хороша ты, дева… хороша… - заглянув девчонке в глаза, одобрительно покивал старец. – И работаешь добре, Василина-книжница на тебя не жалуется. За то хочу тебе счастие дать! Посейчас погляжу – достойна ли? Нет ли на теле твоем какого бесовского знака? Скидавай с себя все – предо мной в том греха нету!
Вздрогнув, Онфиса нерешительно расстегнула пуговицы на кофте, сняла… дотронулась до лямки сарафана…
- Скорей, скорей дева! – осклабясь, поторопил Амвросий. – Не оной тебе счастье обещано. Все сымай, все!
Покраснев, девушка скинула сарафан… а вслед за ним, закрыв глаза – и рубаху, оставшись в одних теплых шерстяных штанах, что даже девы носили под юбками морозной зимою.
- Ай, помогу, давай…
Пав на колени, святый отче стянул с девчонки штаны и, облизнувшись, провел ладонью по гладкому телу… закорузлыми пальцами потрогал белю грудь…
- Красива ты, дева… достойна счастия… А ну-ка, на лавку вон, ложись!
Офиса вспыхнула, прикрываясь руками:
- Я… я не хочу, отче!
- Надо, дщерь! – старец же рассупонил штаны, маленькие, плотоядно распахнутые глазки его светились похотью. – Ложись, ну!
- Н-нет… - дрожа ем телом, с неожиданной твердостью заявила девчонка. – Нет! Не можно.
- Ах, не можно?! Ты чего такое несешь, щучья дочь?! Ах ты ж… - разъярившийся старец, ударил Онфису по щеке тяжелой свое ладонью, повалил, навалился, лапая юное гибкое тело… Девушка вскрикнула и вдруг хватила Авмросия ладонями по ушам, да так, что старец, заверещав от боли, отпрянул…
В этот момент в дверь кельи заколотили, так, что едва не выбили.
- Какой черт там ломится?!
- Беда, отче! Солдаты!
- Солдаты?
Вскочив на ноги, похотливый старец поспешно натянул штаны, прошипел, обернувшись:
- Одевайся, щучина! Опосля с тобою договорим… никуды ты не денешься! Никуды.
Они прибежали в мирскую вдвоем – Вейно и Онфиска – дрожали, взявшись за руки.
- Ох, Андрей Андреич! – поклонился отрок. – Не к кому нам теперь обратиться – токмо к тебе. Святый отче и Василина-книжница, они… ой… дальше не знаю, как и сказать.
Вейно потупился, закусил губы…
- Я скажу! – выйдя вперед, решительно заявила Онфиса.
Голубоглазая, с непокрытой головой, с золотистыми, растрепанными волосами, она была чудо, как хороша.
- Святый отче восхотел меня жены вместо. Как Олена, подруженька… а Олену потом – в прорубь. Я не хочу! Я… у меня вот… Вейно… А его Василина-книжница… - Онфиса вздохнула. – Теперь совсем со свету сживет. Бежать нам надо, Андрей Андреич! Поможи!