- И что я должен буду в этой должности делать? – справившись с удивлением, уточнил капитан-командор.
- А что нужно, то и будешь! – Александр Данилович вальяжно расхохотался и, наконец, махнул рукой на стоявший невдалеке от стола стул. – Да ты садись, в ногах-то правды нету.
Поблагодарив вежливым кивком, Андрей уселся, без особых усилий изобразив на лице подобающее складывающейся ситуации усердие и даже некоторый трепет.
- Ничо, не боись! – Меншиков вновь наполнил водкой стакан, пододвинул Громову. – На-ко, вот, лучше, выпей.
- За здоровье Его величества царя Петра Алексеевича! – патриотично вскочив на ноги, выкрикнул капитан-командор и, запрокинув голову, выпил стакан махом.
- Молодец! – одобрительно хмыкнул генерал-губернатор. – Да ты не мельтеши, сядь. Во-от. Про должность свою спрашиваешь? Так она для того, чтоб на посаде да во всей округе порядок был.
- А воевода? – Андрей снова удивился. – Он-то чем занимается?
Меншиков махнул рукой:
- Да тем же самым! Только – недоимками больше. Ежели уж не справиться с налогами – так ты ему в том подмогнешь. А так, у тебя больше дело воинское – смутьянов вылавливать да и вообще - всех в кулаке держать. Воров, буде появятся, к ногтю, соглядатаев свейских вылавливать и всех протчих. Дознанье и сыск волею государевой производить!
- Понятно.
Как историк, Громов прекрасно понимал, зачем вводить две административные конторы, занятые примерно одним и тем же – затем, зачем их всегда и вводили! КГБ и ГРУ, РСХА и АБВЕР… Это неплохо, когда силовые структуры промеж собой конкурируют, да друг на друга доносят. Старо, как мир – разделяй и властвуй. Вот и тут, на посаде – нынче двоевластие: капитан-командор и воевода. Да! Еще и третья власть имеется – монастырь, архимандрит Боголеп Саблин!
- Про обитель не забывай, - точно подслушав мысли, посоветовал Меншиков. – Архимандрит местный большой вес имеет! Открыто супротив него не выступай, но, уж ежели совсем страх потеряет – можешь и из пушки по монастырю пальнуть… Так, для острастки. И вот еще что, чуть не забыл… - снова подвинув Громову стакан, Александр Данилович понизил голос. – До государя нашего Петра Алексеевича слухи дошли, будто бы людишки торговые в Швецию тайно ездят – покупают у торговцев тамошних крицы медные, тайком везут, продают задорого. Так вот, государь в грамотах своих наказал, дабы купчишек таких предерзких выискивать да хватать, чтоб мало не показалось.
- Выищем, - пожал плечами Андрей. – Подумаешь, эко дело!
В голове после выпитой натощак водки приятно шумело, мысли становились вольными и даже немножко путались, а в душе играла радость – вроде, и неплохо все складывалось! Могло быть и куда хуже.
- Грамотцы те, насчет меди, и у воеводы, и – думаю – у архимандрита Боголепа имеются, - между тем, продолжал генерал-губернатор. – Но, ты особенно-то это в голову не бери, не сыщешь купчишек, так и пес с ними, немного от них вреда. Тут в другом дело – как бы кто другой – воевода иль архимандрит – их скорей тебя не сыскали да к государю с докладом не сунулись. Вот то для тебе нехорошо будет, так что думай, смекай… Ну, что, господин капитан-командор? – Меншиков неожиданно подмигнул собеседнику и весело расхохотался. – По третьему стакашку, а?
- По третьему, - согласно кивнул молодой человек.
Как сказали бы местные: попробуй тут не согласись да-ак!
- У меня к вам одна просьба имеется, господин генерал-губернатор. Разрешите обратиться?
- Просьба? Ну, что ж.
- Хотелось бы супругу из Санкт-Питер-бурха выписать? Чтоб приехала.
- Приедет, -улыбнулся Меншиков. – За тем дело не станет. Лично похлопочу!
- Вот за это, Александр Данилыч, спасибо!
Из всех офицеров расквартированного на Тихвинском посаде драгунского полка (вернее, того, что от него оставалось), окромя старого своего знакомца, поручика Ивана Уварова, заместителя командира одной из рот, новоявленному господину полковнику больше всего запомнилось лишь несколько, в их числе - секунд-майор Виниус Варт (то ли голландец, то ли датчанин, заядлый картежник и любитель выпить), еще - вечно угрюмый и замкнутый в себе долговязый ротный - капитана Вердяева, и розовощекий подпоручик Николай Ушников, красиввый круглолицый молодец, чуть помоложе Андрея, этакий ура-патриот, по всем замашкам – слуга царю – отец солдатам или что-то вроде, обожавший кричать здравицы «За государя и Отечество» по поводу и без. Громову такие люди не нравились, в тех, кто настырно вопит «Россия, вперед!» умудренный жизненным опытом капитан-командор давно видел либо дураков, либо ханжей и сволочей, каких мало.
Кстати, именно Ушников предложил собраться как-нибудь вечером – «в честь нового господина командира». Дождавшись, когда уехал высокий гость – Меншиков – собрались, и пили почти всю ночь, так уж было положено. На сией «ассамблеи» присутствовал и воевода Пушкин – ну, как же было не пригласить? Константин Иваныч вновь изображал из себя доброго «дедушку Ленина», щурился, пил, закусывал, и с новым начальником гарнизона общался по-свойски, недавнее прошлое не памятуя и не вороша – мало ли, что там было?
Архимандрит Боголеп Саблин на подобное сборище, конечно же, не пришел бы – не позволял сан, вот и не звали. Сам Громов, в сопровождении господ офицеров, нанес визит в обитель буквально на третий день после попойки. Честно отстоял службу, помолился, приложился к Богоматери Тихвинской, после чего вкусил постную трапезу совместно с архимандритом и старцами.
Таким образом, с официальной частью представления нового «господина полковника», как все, на сухопутный манер, кликали теперь капитан-командора, было покончено быстро. Столь же быстро пронеслась и неофициальная часть, включавшая в себя визиты представителей двух богатейших тихвинских семейств – Шпилькиных и Самсоновых – сделавших себе состояние на скупке выморочных земель, торговле лесом с пенькой, а так же – как сильно подозревал Громов – и на контрабанде шведской медью.
Онисим Шпилькин – тощий и долговязый, этакая жердина, вроде капитана Вердяева, с бритым до синевы лицом, в богатом европейском кафтане и парике – стараясь произвести впечатление, обильно вставлял в речь иностранные словеса, смысл которых понимал явно с трудом, а то и вообще произносил безо всякого смысла, типа «в данной предистинации я б счел за лучшую куртуазность прелюбезно презентовать вам, господин полковник, небольшой скромный дар».
Упомянутый местным олигархом «небольшой скромный дар» оказался банальнейшей взяткой в виде дюжин золотых червонцев, под которые новоявленный командир бравых драгунов с готовностью подставил карман, однако, тут же велел принести чернила с перьями и самолично составил подробную опись «добровольного внесения на нужды государства российского».
Составил, присыпал аккуратно песочком, да протянул грамоту гостю:
- Тут вот я расписался. А тут – вы приложитесь, уважаемый господин Шпилькин… Ага!
Второй посадский толстосум, Алферий Самсонов, оказался полной противоположностью своему конкуренту – коренастый, невысокого ростика, но с огромным животом, настоящим «боярским» пузом! Плюс – окладистая рыжеватая борода, да бобровья шапка, закрывавшая покатый низенький лоб. Казалось бы - вылитый неандерталец, однако же, маленькие темные, под кустистыми бровями, глазки светились умом и некой житейской хитростью, столь свойственной небогатым купцам и крестьянам. Собственно, из крестьян-то Алферий и вышел, а вот Шпилькин – из лоцманов.
Говорил Самсонов плохо – как-то коряво, медленно, да все время приговаривал протяжное – во-о-от! Вернее – «о-от» - глотал «В» вот так и выходило.
- Мы ить, батюшка, тут одначе, что и хотели бы, да архимнадрит грит – неможно, о-о-т.
Взятку, однако, сунул проворно, умело – правда, не золотом, а собольими шкурками – «рухлядью мягкой».
Хитрый Громов, опять же, всю «рухлядь» переписал, принял, а сославшемуся на неграмотность олигарху велел приложить палец.
Все правильно. А зачем от кого-то зависеть? На государевы нужды – и точка.
Громов писал сам не от хорошей жизни – как выяснилось почти сразу же после вступления в должность, с хорошими писарями на посаде была напряженка. Нет, грамотные-то люди, конечно, имелись в куда большем количестве, нежели, скажем, в среднем по России, все же Тихвинский посад – один из старинных центров иностранной торговли, а в таком деле неграмотным туговато. Но, вместе с тем, все хорошие писаря уже были разобраны – кто в монахи, кто в солдаты, так что в драгуны никого не осталось!
Андрей по этому повожу возмущался:
- А что же? При прежнем-то полковнике, Джексоне, никакого писаря не имелось?
Бывший крепостной Гаврила Изметьев, молодой, лет тридцати пяти, мужик, ныне приставленный к «полковнику» в качестве слуги-ординарца и – как сильно подозревал Андрей – стайного соглядатая – всплеснул руками:
- Дак, как же не имелось-то, батюшка? Был писарь, был. Хороший такой паренек, Корнеем звали. Тихий такой, стало быть, из посадских.
- И куда ж он делся? От государевой службы сбежал?!
- Да кабы так, батюшко! Не, не сбежал.
- Так… умер, что ли?
- Да, тьфу-тьфу – стало быть, жив. Правда, в железьях ныне.
- В каких еще железьях? – Громов грозно вкинул брови. – Кто посмел без моего приказу?
- Так до вас еще, господине… - ординарец смущенно потеребил реденькую бородку. – Когда старый-то полковник, Микола Иваныч, в отставку по старости, стало быть, вышел да съехал, сей же час воеводы-батюшки людишки за Корнейкой метнулись, знали, что добрый писарь.
- Ага! – хлопнул в ладоши капитан-командор. – Значит, это воеводы проделки? Ну, Константин Иваныч!
- Не, господине полковник, не воеводы, - Гаврила отрицательно покачал головой. – Воеводские –то не успели. Монаси Корнейку допрежь их в обитель свели. Там он теперь и сидит, писарь-то, в послушниках… али покуда – в яме.
Выслушав слугу, Андрей призадумался – выходило, что беспредел творил сам архимандрит Боголеп Саблин. Крутость свою показывал! Ну-ну… Терпеть этого было никак нельзя – сегодня писарь, завтра – еще кто-то, по посаду быстро слухи пойдут, глядь – и никто уже «господина полковника» ни в грош ставить не будет! Такие дела надобно пресекать на корню – и быстро.