Глее-то за лесом вдруг послышался отдаленный звон колоколов. Обозные дружно сняли шапки, перекрестились, а один коренастый мужик, скинув волчий тулуп, упал на колени в снег и принялся громко читать молитву.
- Богородица-Дева Тихвинская…
Произнес пару слов… и вдруг захрипел, повалился в сугроб, схватившись за горло! И тут же со всех сторон раздался громкий заливистый свист, послышались крики, и темные фигуры с ножами и саблями горохом посыпались из-за деревьев на беззащитный обоз. Нанятая в Ладоге стража не успела и сделать и выстрела – расслабились, ага, как же – дом!
- Убиваю-у-у-ут!!!! – опомнившись, заголосил Варлам. – Постоим же, братцы. Постоим!
Один их разбойников – огромный, похожий на рассерженного медведя мужик с всклокоченной рыжей бородишей – с размаху хватанул старшего обозника саблей. Бедолага упал, закрывая окровавленное лицо рукою… Другой – мосластый, со шрамом на левом щеке и щегольской бородкою, выстрелил из пистолета вверх – видать, подавал знак своим, что еще сидели в засаде.
Рыжебородый разбойник повернулся к Бьянке, осклабился:
- Глянь-ко, Тимох, да тут баба!
Мило улыбнувшись, баронесса живенько выхватила из-под рогожки заряженные пистолеты, специально купленные в путь, и, выстрелив разбойнику в грудь, ткнула стволом возницу:
- Пошел! Гони, живо!
Опамятавшийся мужик сноровисто ухватил вожжи, гикнул:
- Н-но, залетные! А ну, выручай! Н-но!
Рванув с места, гнедые, обогнув по сугробам несколько передних саней, наметом понеслись к посаду, так, что только снежок под полозьями заскрипел! Часть лиходеев тот час же кинулась в погоню – закричали, загикали… засвистели в воздухе стрелы… а вот громыхнул и выстрел. Хорошо, прямо на глазах темнело уже – сложно было попасть.
- Заряжай! – Бьянка кинула пистолеты Тому. – Да пошевеливайся. А ты, возница – гони.
- Гоню, боярышня, гоню»… Н-но!!!
- Готово, госпожа, - негр протянул пистолет.
- Хорошо…
Кивнув, баронесса закусила губу, прицелилась, насколько это сейчас было возможным… а вообще говоря – просто пальнула наугад, на посвисты да стук копыт. Выстрел оказался удачным – один из преследующих сани разбойников с воплем свалился с лошади.
Бьянка выстрела еще… а затем. вспомнив, велела Тому вытащить из дорожного сундука купленные еще в Питер-бурхе железные «ежи» - под копыта коней. Бросила… Выстрелила…
Позади послышались крики и ругань… погоня быстро отстала.
- А ты молодец, боярышня! – на миг обернувшись, похвал возчик. – Как и сообразила-то?
Баронесса лишь слабо улыбнулась в ответ:
- Я ж знала, куда еду – в леса. А где леса, там и разбойники. Подготовилась.
- Молоде-е-ец.
- Так скоро уже посад?
- Скоро, скоро, девонька! Во-он уже и обитель видна… Эх, молебен закажу! Вырвались!
В свете выкатившейся на небо луны тускло блеснули луковичные купола Успенского собора. Тракт плавно перерос в улицу, потянулись заборы, истошно залаяли за заборами псы.
- Приехали, краса-боярышня! – радостно завопил возница.
Потом нахмурился, почесал бороду, пробормотал:
- Надо к людям воеводским заглянуть, сказать про воров-лиходеев. Авось, и подмогу отправят. Хотя… верно, поздно уже. Поздно. Слава Господу, хотя сами спаслись.
Вся тихвинская военно-административная верхушка – воевода Константин Иваныч Пушкин, гарнизонный полковник Андрей Андреевич Громов и сам архимандрит Боголеп Саблин ныне собрались в роскошной, обитой сверкающим атласными обоями, келье, предназначенной для приема важных гостей. Засиделись допоздна, сам же Саблин и позвал – обсудить накрепко те дела недобрые, что творились по окрестным лесам, где ни пройти, ни проехать не стало от в конец обнаглевшего разбойного люда.
- Три обоза у меня на той неделе ограбили! – протянув ноги к изразцовой печке, громко пожаловался архимандрит и, подняв руку, потряс для пущей убедительности пальцами. – Три! Не много ли за седмицу?
- Еще Пильника Микифорова обоз, - вздохнул воевода. – И Епифана Пагольского. Обоих у самого посада взяли.
Саблин насупился:
- И мои три – близ посада. Чую, из посадских кто-то безобразит, из своих.
- Ох, отче, кабы так, мы бы злодеев-то сыскали б живо, - быстро возразил Пушкин. – Людишки верные по всем скупкам есть, кабы кто чего – доложили бы, я бы знал. А так пока никто товар краденый на продажу не привозил. Ну, конечно, не считая всякой мелочи. А вот юфть, да камка, да крицы медные – нет, не всплывали.
Пригладив седую окладистую бороду, архимандрит сверкнул глазами:
- Так, может, лиходеи те как-то в тайности все богомерзкие свои делишки проводят?!
- Все равно, - упрямо набычился воевода. – Я бы знал. Обоз, чай, не одна телега! Попробуй-ко, незаметно продай.
- А, если, скажем, в Ярославль увезти? – покосившись на огромную, в золотом сверкающем окладе, икону, высказал предположение Громов.
- Ах, оставьте, Андрей Андреич, - Пушкин с усмешкою потянулся к стеклянному бокалу с кагором – архимандрит нынче расщедрился, угощал. – Вы ж неглупый человек, понимаете – раз в Ярославль наши, тихвинские, купцы ездят – так я про тамошние дела что-нибудь, да ведаю. Нет! Никто товар непонятный не привозил.
- А что такое «непонятный» товар? – тряхнув бородой, поинтересовался Саблин.
- «Левый» значит, святый отче, - пояснил Андрей. – Непонятно, откуда взявшийся.
Настоятель недоверчиво покосился на воеводу:
- Так, Константин Иваныч?
Пушкин кивнул:
- Так. Скажем, соль с заонежских погостов завсегда кто-то из пятерых тамошних купцов и возит и трое – из наших, мы их всех знаем. А как кто другой соль привезет? Сразу вопросы пойдут – кто таков, да откуда? Тако же и с другим каким товаром. Не-е, отче, не так-то просто краденое продать. Больно много! Пять обозов – это ж как сбыть?
- Дак ты, Константин Иваныч что думаешь-то?
Архимандрит подчеркнуто нарочно обращался только к Пушкину, видать, еще не заглохла обида за отбитого писаря, не улеглась. Хотя и понимал, конечно, что сам виноват, что не нужно было грамотея с воинской канцелярии сводить, одначе… одначе, из пушки по монастырским воротам палить – тоже не дело. Вот и обижался Боголеп, прямо таки по-детски дулся, хоть и казалось бы – сам-то на себя посмотри? У кого в пуху рыло?
Обижался, да, однако, на гордость свою наступить смог – не дурак все же - собрал вот всех заинтересованных лиц, за порядок на посаде и в округе отвечавших.
- И ведь как делают, псинища – видоков не оставляют, бьют всех, никого не жалеют! – настоятель покачал головой. – Одно слово – душегубцы лютые, гореть им в Аду!
- Да-а-а, - согласно протянул Константин Иваныч, - Нам бы хоть одну разбойную рожу словить. А уж там – выпытали бы! – воевода недобро прищурился. – Кат у меня добрый, дело свое знает.
Еще подъезжая к канцелярской усадьбе, Андрей услышал за воротами какой-то шум – кто-то что-то говорил, ругался… Кого-то обозвали «чернющим диаволом» - расисты, однако! Словно бы негра увидели.
Вот послышался чей-то женский голос… такой… знакомый-знакомый…
Спрыгнув с коня, Громов яростно стукнул в ворота, рявкнул:
- Отворяйте скорей!
- Слушаюсь, господин полковник!
Караульный солдат в наброшенной поверх синего драгунского кафтана теплой, подбитой волчьим мехом, епанче, проворно распахнул створки, Андрей вбежал во двор, бросив поводья коня подбежавшему ординарцу Гавриле, и тут же увидел… с радостью бросившегося к нему негра - Тома!
- О, господин…
- Андреас!!!
Выкрикнув, Бьянка закусила губ и все же не сдержала слез:
- Милый мой, милый… Я знала, знала…
- Ну-ну, не плачь, - обнимая жену, нежно утешал Громов. – Уж теперь-то все позади, теперь-то мы – вместе.
Сияющие небесной синью глаза туманились томною негой, небольшая грудь баронессы тяжело вздымалась, упругие соски щекотали Андрею кожу.
- Ах, милая…
Громов погладил жену по спине, пробежал пальцами по позвоночнику, спустился чуть ниже…
Женщина застонала, закатила глаза… Тела супругов слились в том долгожданном, увлекающим к далеким пылающим звездам, экстазе, о котором мечтал и на который надеялся каждый. И вот, наконец, этот момент наступили – Андрей и Бьянка встретились, и теперь наслаждались друг другом, и слаще этого не было ничего.
И откуда только взялись силы у баронессы? После столь долгого пути холодными зимними лесами, после кровавого нападенья разбойников.
- Сколько, говоришь, их было? – погладив жену по плечу, тихо спросил полковник.
Бьянка смешно наморщила лоб:
- Много.
- Хм…
- Много больше, чем обозных. Думаю, раза в два.
- Понятно, - Громов кивнул и чмокнул супругу в щеку. – Как были вооружены, случайно, не разглядела?
- Почему? Очень даже разглядела, хоть и темновато было, - припоминая, баронесса задумчиво покрутила на пальце золотисто-каштановую прядь. – Луки со стрелами, фузеи, абордажные сабли… пистолеты даже!
- Пистолеты?! – удивился Громов. – Это у разбойников-то? Не слишком ли шикарно живут? Постой!!! Какие-какие сабли?
- Абордажные! Ну, такие широкие, с вызубринами.
- Точно – абордажные?
Бьянка обиделась:
- Да что я, не знаю, что ли?! Абордажную саблю от обычной не отличу?
Юная баронесса на своем не столь уж длинном веку уже повидала столько, что хватило бы и на десять жизней, и в том, что касаемо оружия, ей можно было верить.
- Абордажные сабли, - задумчиво повторил полковник. – В тихвинских-то лесах… Ладно, запишем пока в загадки.
- Это воинские люди были, - еще раз покрутив локон, неожиданно заявила Бьянка. – Я вот только теперь поняла, что воинские.
Громов насторожился:
- С чего ты взяла?
- Слишком уж четко действовали. Без всякой суеты, быстро – сначала лучники в дело вступили, потом остальные. Не слишком-то похоже на обычных разбойников. Каждый свое дело делал, не суетясь, но и время попусту не растрачивая. Нам с Томом чудом повезло уйти – если б не пистолеты, да не «ежики».