- В плен, сволочи, не сдавались, - прокомментировал на обратном пути тот. – Пришлось всех положить. Двое, правда, ушли – в лес, суки, свернули, наши так и не смогли догнать. А человек был послан опытный – Евсеев, капрал. И все ж – ушли, сволочи. В одного точно стрелял – промахнулся, верткий оказался, гад. Рожа такая приметная, со шрамом.
- На левой щеке шрам? – уточнил Андрей.
Капрал кивнул:
- На левой.
- Так-та-ак…
На следующий день, с утра, сразу после написания победного рапорта, полковник устроил «разбор полетов», сначала – среди своих, а затем – на пару с воеводой Пушкиным, который, хоть и был той еще сволочью, но, по мнению Громова. окончательно еще не скурвился и предателем не стал.
- Ты тут, Андрей Андреевич, прав, - распаренный – после бани – воевода с наслаждением потягивал квас из большой глиняной кружки.
Подобную же с порога предложил и полковнику, тот не отказался – в воеводских хоромах всегда топили жарко.
- Ах, вкусен квасок-от… Говорю, прав ты насчет свеев. Они это, они – тут и думать-гадать нечего. Кому еще до наших пушек дело?
- Думаю, и не только до пушек, - Громов поставил кружку на стол. – Разоренье по всей округе сеять, народ смущать – тоже шведам на руку.
- Мыслишь, и разбойники тоже – свеи? – прищурился воевода.
- Начальственные люди у них – точно шведские, - уверенно промолвил Андрей. – И – деньги, снабжение. Ну, откуда в лесах тихвинских абордажные сабли? Да и действуют не наобум – планируют тщательно. И… кто-то из них у нас, наверху, есть. При мне, при тебе ль, при архимандрите. Иначе б откуда про обоз пушкарский проведали? Да про пороховой склад – точно ведь знали, как кого из погибших солдат звали. На том и сыграно – нагло и вполне даже действенно. Крыса где-то завелась, Константин Иваныч, крыса!
- Крыса, - почмокав губами, повторил воевода. – Эко ты верно сказал! Нам бы ту крысу выловить!
- Да потравить.
- Нет! – Пушкин многозначительно поднял вверх указательный палец. – Сначала – выпотрошить. На дыбу, да поспрошать вдумчиво – чего да кого знает?
- Это верно, - согласился Андрей. – Поймать бы только.
- Поймаем, - воевода ухмыльнулся усы. – Словим крысу-то, дай только срок – словим.
- Да срока-то у нас, Константин Иваныч, нету! Быстро надо ловить... как рыбак – рыбку.
- На живца предлагаешь? – Пушкин оказался понятливым, в чем Андрей и раньше не сомневался ни капли.
- Конечно же, на живца, полковник вновь схватился за кружку. – Добрый у тебя, квасок, Константин Иваныч!
- Пей на здоровьице!
Громов с наслаждением отпил и продолжил, по местной традиции вытерев губы рукавом:
- Так вот, о живце. Помниться, архимандрит говорил как-то… каменщики, мастера крепостные, когда должны прибыть?
- Ну-у… это летом еще.
- А что, если не летом, а скажем, через неделю-другую? Шведам, я думаю, наши крепостные ремонты ох как поперек горла! Неужто, мастеров не попытаются перебить?
- Так-так-так, - потерев руки, заинтересовался Константин Иваныч, даже недопитую кружку отставил в сторону. – Предлагаешь нарочно приказы издать?
- Ну да, - усмехнулся Андрей. - Именно. Тайные распоряжение – и в каждом разные места указать, ну, дороги разные. Вместо мастеровых наших людей послать, а уж там и посмотреть – где засада будет.
- Так, так, - Пушкин согласно покивал и поправил съехавший набок парик. – Значит, три приказа готовим, три тайные грамоты. В первой – у тебя - те мастера-каменщики из Новгорода будут ехать, во второй – у меня – с Ладоги, в третьей – у Боголепа – из Ярославля. Поглядим, на каком тракте засаду будет – на Новгородском ли, Ладожском, Ярославском?
Памятуя о просьбе Устиньи-служанки по поводу пропавшего младшего ее братца Егория, Андрей разослал по всем корчмам грамотки с подробными приметами подростка, однако ответов ниоткуда не было, однако, у мельника Тимофея Грызлова, что жил на окраине, на Стретилове, пропало двое помощников, мальцов. Мельник подумал было – сбежали, о чем и пожаловался воеводе и – на всякий случай – полковнику, а уж тот подобные жалобы отслеживал специально.
По личному указанию Громова секретарь воинской канцелярии Корней тщательно выспросил Грызлова о всех подробностях побега, а так же записал и приметы, после чего – опять таки по указанью начальства – отправился собирать сведения на Стретилово – по соседям.
Вернулся вечером, уставший, но довольный, сразу же и доложил, что дело темное.
- Отчего так? – потянувшись в кресле, заинтересовался Андрей. – Почему тебе так показалось-то?
- Да по всему, господин полковник, просто незачем им бежать-то было. Да и некуда – оба-то сироты, а мельник – то все соседи твердят – обращался со своими работниками хорошо, по-доброму.
- Может, просто работать надоело?
- Не… где бы они еще такое нашли? – тихонько засмеялся секретарь. – Мельник Тимофей обоим – Кольше с Микиткой – как отец родной был. Наказывал, правда, часто – и уши драл, и колотил, бывало, палкой… Но ведь по-доброму, без увечий, и за дело – не просто так. А кормил хорошо! Да и весело на дворе у мельника завсегда – людей много.
- И никого подозрительного не было?
- Да шатался один ярыга, - Корней откинул упавшие на лоб волосы. – Я как раз о нем и хотел.
- Ну, ну, ну! – оживился Громов. – Что за ярыга?
- Люди говорят, вроде, без всякого дела шатался, с мальцами о чем-то говорил, смеялся. Неприметный такой мужичок, в армячке, с бородкою рыженькой, говорят, у Акулина Пагольского в корчме ошивался.
-Это в какой корчме? На Большой Проезжей?
- Да, там, на углу.
- Так ты там побывал?
- Нет, господин полковник, - секретарь виновато потупился. – Не успел просто. Завтра загляну, но, допрежь того – к сапожнику и к бабке Баранихе, про которых вы говорили. Там ведь тоже отрок пропал. Может, и они какого рыжебородого пройдоху вспомнят?
Сапожник ничего подобного не вспомнил, а вот бабка Бараниха – так весьма! Прямо так и сказала – да, мол, видала как-то такого, пройдошистого – болтал о чем-то с Егоркою, верно, с пути истинного сбивал – вот и доболталися! Где теперь Егорка-то, а? В бега подался, на Дон, к воровским людям! Куды ж еще-то да-ак!
- У Пагольского Акулинки в корчме тот рыжий завсегда шарится, кабацкая теребень!
После разговора с Баранихой Корней зашел к Пагольскому. Дабы не выделяться среди прочих, заказал на выделенные господином полковником деньги миску кислых пустых щей да кружечку горячего сбитню, под это дело и поговорил, поточил лясы - и со служками, и с прочими завсегдатаями.
О рыжебородом, конечно, выспросил – мол, занимал как-то полушку… тоже какой-то рыжий, а тот, не тот…
- Зовут его Ерофей, Ерофей Птицын, - с удовлетворением доложил секретарь. – У купца Алферия Самсонова в младших приказчиках ходит. Кстати, и у самого-то Самсонова – бородища рыжая.
- У Самсонова, значит, - полковник задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Так-так.
Вообще-то, это еще ничего не значило – мало ли, с кем имел дело приказчик? Вполне мог в тайне от хозяина какие-то своим шуры-муры крутить… с теми же татарами-перекупшиками. Хотя, для татар – рановато еще, по причине лютого бездорожья, как и всегда – весной. С другой сторон, Птицын и вообще мог не при делах быть – подумаешь, с кем-то там болтал. Однако, больше пока никого подозрительного по факту пропажи подростков не вырисовывалось, нужно было заниматься тем, кто есть – приказчиком. Подставить ему какого-нибудь вьюноша… хотя б Корнейку… Нет! Корнейку нельзя – на посаде всего-то три с половиной тысячи человек проживает, секретаря полковника Громова каждая собака в лицо знает. Нет, не годится Корней… а жаль – парень толковый, умный. Да и немножко староват – судя по возрасту пропавших.
- Корней, тебе сколько лет-то?
- Шестнадцать, господин полковник. А что?
- Ничего, - Громов поскреб подбородок. – Так просто. А друзей у тебя помоложе – нету?
- Не, господин полковник, нету. Невеста, правда, есть, Катерина, на год меня помладше, Серафима Григорьича, что туеса из бересты ладит, дочка.
- Не, - замахал руками полковник. – Девчонки нам в этом деле без надобности. Ладно, придумаем что-нибудь. Придумаем.
Придумалось практически сразу – не прошло и трех дней. У Леонтьева Апраксы, совсем от веры своей раскольничей, судя по всему, отбившегося, случилася, наконец, помолвка с женщиной его, Матреной. Громов заглянул, не побрезговал, и даже не один явился – с Бьянкой, которую Матрена поначалу стеснялась, да потом привыкла – особенно, когда разговор о картине, на стене висевшей, зашел – той самой, с кораблем – да об батюшке покойном Матренином – лоцмане.
В тот день, окромя господина полковника с супругой, у Апраксы с Матреной еще один гость случился – Вейно. Заглянул по бездорожью, кое-что прикупить, да, по просьбе нового озеревского старосты Федора вызнать так сказать, торговую конъюктуру, прочее говоря – набрать загодя заказов на хомуты да тележные оси. Чем сейчас и заниматься-то? Апрель-месяц – грязь непролазная, бездорожье. Жди-пожди покуда реки ото льда очистятся, да пути дорожки на солнышке весеннем подсохнут. Еще, поди, и наводнение будет – снегу-то нынешней зимой выпало немало.
- Ну, что на погосте нового? – не позабыл спросить Громов, впрочем, Вейно и сам не забыл доложить: мол, ничего особенного, все, как всегда, никого чужих на погосте не было.
- А книжница Василина все так же, в роще, в жальнике, молится, обетному кресту поклоны кладет, - вполголоса продолжал юноша.
Он с Громовым вышел в сени – остудиться, охолонуть – больно уж жарко было в избе натоплено.
- А сюда я на седмицу, а то и на две, - Вейно рассказывал дальше. – Покуда похожу по округе, заказов наберу. Да вот вам, кстати, Андрей Андреич, не нужны ль хомуты? Или тележные оси?
- Оси? Хомуты… - Громов внимательно оглядел парня.
Жениться по осени собрался, а не таким уж и взрослым выглядит – обычный тинейджер. Правда, умный, выносливый, жилистый, с этакой непростой хитростью…