- Вот что Вейно, - оглянувшись, негромко промолвил Андрей. – Будут тебе заказы… и на хомуты, и на оси,на что хочешь. Даже искать никого не надо, прикажу - сыщут. От тебя, друг мой, кое-что иное требуется. Дело, скрывать не стану, не такое уж и простое, однако. тебе вполне посильное. Ты ж у нас охотник, привык в засадах сидеть. Думаю, как раз за недельку и управишься… ну, дней за десять - максимум.
Егорий – высокий, но худой, с проступающими даже под рубахой ключицами – сидел, пригорюнившись, в центре старого овина, у печки, сегодня ночью выпала его очередь топить. Овинная печка маленькая, тепло плохо держит, вот и приходилось все время дровишек подбрасывать, благо их, дровишек-то в округе было много – усадьба-то среди густого леса стояла, хорошая усадьба, справная: рубленый в обло просторный господский дом на высокой подклети, баня, амбары, гумно и прочие хозяйственные постройки, среди них – и старый овин, нынче превращенный в узилище, в коем томилось уже полторы дюжины таких же вот, как Егор, бедолаг – отроков, казалось бы, никому не нужных сирот… а вот, понадобились кому-то!
Кому именно, здесь не знал никто, а спрашивать у здоровенного бугая Карасая боялись. Один из вновь прибывших – Кольша со Стретиловской мельницы – вон, спросил как-то… Третий день на животе спит, ни повернуться, ни сесть не может – Карасай в кровь исхлестал плетью, едва ль не со всей спину кожу снявши. Вот и лежал Кольша, стонал. Даже и про что спрашивал – не помнил, так память отшибло.
Карасай, мускулистый, звероватый с виду, татарин с черною клочковатою бородищей и лысой, как колено, головой, был здесь за главного, его все боялись. Однако, владел усадьбой явно кто-то другой, человек, судя по всему, влиятельный и очень богатый, на которого здесь работали все - и крестьяне (даже, скорее, рабы) и Карасай с такими же жестокими мужиками – охранниками, и чем-то похожая на ведьму кухарка Онисья.
Отроки страшновато жили – днем работали: корчевали в лесу пни, ночью вот – спали в овине. Правда, нельзя сказать, чтоб держали их так уж впроголодь - без особых разносолов, конечно, но, кормили исправно, с голодухи нельзя было помереть.
Многие из малолетних узников за то благодарили и Господа и Богородицу-Пресвятую Деву, а вот Егор не благодарил – умный был, понимал: зря никто никого кормить не станет. Значит, нужны они неведомому хозяину за каким-то делом. За каким? А, скорей всего, в качестве невольников на какой-нибудь дальней заимке – работать, пахать, не покладая рук, с утра о ночи, вот и весь сказ. А что еще другое придумать можно? Разве что татарам крымским продать? Так то дело муторное – сторонушка далекая, да и война идет. Не-ет, скорее всего – для работы поймали… Хотя – и в Крым продать могут, ага.
Переломив от колено длинную хворостину, Егорий бросил обломки в печку – сырое дерево загоралось плохо, приходилось махать армячком, раздувая пламя. Ну, гори же! Гори!
Дровишки, наконец, разогрелись, взметнулось в очаге красно-желтое пламя – сразу стало тепло и даже как-то уютно, спокойно. Только вот избитый Кольша вдруг стонал, заплакал во сне, нарушил идиллию. Покосившись на своего сотоварища по несчастью, Егорий вздохнул, да, прогоняя сон, тряхнул темной, падающей на глаза, челкою. Стал вспоминать, как здесь очутился – как, еще у бабки Баранихи живя, познакомился с добрым человеком Ерофеем, подружился с ним, новый знакомец за жизнь поговорить любил, а под это дело – и угостить чем-нибудь, иногда и хмельным даже, квасом там или бражицей – под хмельное-то разговоры лучше идут. Егорке нравилось. Не столько хмельное, сколько закусь – уж больно вкусные пироги приносил Ерофей из корчмы Акулина Пагольского, что на весь посад издавна пирогами славилась. Обычно не в корчме, обычно где-нибудь на берегу речки встречались – сидели, болтали, пироги с бражкой кушали, даже и зимой – в хорошую то погодку – а чего ж? На паперти у церкви Флора и Лавра увидятся, договорятся, встретятся – и давай смеяться, болтать. Очень уж любил Ерофей рассказывать случай разные. А Егор любил слушать, И еще – пироги очень любил. И к бражке пристрастился, чего уж… А потом, как-то в время последней такой встречи – уснул вдруг. И окончательно проснулся уже - здесь. Помнил смутно, что везли в каком-то возке, а больше – ничего не помнил. Только голова потом болела сильно, как после плохой бражицы или новомодной «петровской» водки.
Все ж отрок едва не уснул, уже стал было задремывать от накатившего из печки тепла, да вот вздрогнул от громких, донесшихся со двора, голосов и собачьего лая. Кто-то что-то говорил, кто-то хрипловато смеялся, слышно было, как со скрипом отворились ворота. Кого-то еще привезли? Шаги раздались уже здесь, рядом, за бревенчатой стенкой, отъехал в сторону засов, распахнулись двери, и, впустив первый утренний свет, в овин швырнули совсем молодого парня, узколицего, светленького, в кургузом засаленном полушубке и старых лаптях.
- Ой, больно! – упав на старую солому, заканючил, заныл парень. Как-то странно заныл, не чисто по-русски… карел ли весянин, что ли…
– Ой, больно же! Ой, дядьки! Покушать хоть дайте – обещали ведь.
- Поработаешь – и покушаешь, так-то! - с издевательским смехом Карасай затворил двери, но тут же вновь распахнул их, да, поправив на голове треух, грозно прикрикнул:
- А ну-ка, поднимайтесь уже! Хватит дрыхнуть. Седни работенка для вас есть – и лесу бревна таскать, для нового амбарца.
Поцеловав жену, Громов прошел через просторные сени в кабинет, обставленный добротно тяжеловесной мебелью, и, усевшись в кресло, поворошил лежащую на столе груду бумаг. Ординарец-слуга Гаврила Изместьев проворно зажег свечи в высоких шандалах. Хоть и светало уже, а все ж таки господин полковник не любил заниматься делами в полутьме, глаза портить.
А дел нынче хватало: проконтролировать замену пушек в обители должен был именно он, как человек военный и знающий, на то вместе с пушкарским обозом пришел и приказ, подписанный самим царевичем Алексеем, на это время – первым помощником во всех отцовских делах.
Взяв план монастыря, составленный не так давно неким Иваном Зелениным, Андрей, исходя из возможностей новых оружий, вычертил биссектрисы огня и стал тщательно рассчитывать дальнобойность. Работа оказалась весьма непростой – сначала здесь, на плане, потом – в обители, а еще надо было хорошенько подумать, куда поставить старые пушки, многие из которых были еще вполне хороши и отправлять их в переплавку никак не хотелось.
Еще хотелось бы заказать порохового зелья с Санкт-Питер-бурхских складов, восполнить украденное шведскими шпионами, составив о том особо хитрый рапорт – что б голову свою не поставить и завистникам повода для злорадства не дать. И со шпионами – тоже ведь выловить бы не худо, раскрыть всю их поганую сеть! А что такая сеть имела место быть, полковник нисколько не сомневался – слишком уж хорошо супостаты все организовывали, вот только с пушкарским обозом им не повезло, ну так у всех проколы бывают. В этом плане Громов уже третий день ждал вестей от фальшивых артелей каменщиков, что, по согласованию с воеводой Пушкиным, были отправлены по трем разным трактам. Посовещавшись еще разок у архимандрита, все три отряда отдали под контроль Андрею Андреевичу, как человеку военному и «к особой шпиенской гнусности привыкшему» - именно так святой отец Боголеп Саблин и выразился. Господин полковник не возражал – надо, так надо, тем более – все же чувствовал себя виноватым за угодивший в лапы врага пороховой склад, жалко было погибших, и на складе, и на реке, во время засады, хотелось, очень хотелось с врагом поскорей поквитаться!
Андрей обмакнул в чернильницу перо, задумался… С крыльца, а потом из сеней, вдруг донесся какой-то шум, словно бы кто-то рвался на прием к господину полковнику, а Гаврила героически не пускал… И все же посетитель прорвался, вбежав в кабинет, скинул порванный треух…
- Уваров! – узнав, радостно воскликнул Громов. – А ну, садись, садись, Иван, докладывай!
- А нечего докладывать, господин полковник, - усевшись на стул, поручик пожал плечами. – Никто на нашу артель в пути не напал, и не интересовался особо.
- Так-так, - покивал Андрей. – Отрицательный результат – тоже результат. Значит, по Новгородскому тракту все спокойно… Что радует! Значит, хоть наша канцелярия чиста, похоже. Ладно, Иван, ступай отдыхать. Потом рапортом все подробно изложишь.
Отпустив Уварова, полковник снова принялся за чертеж, однако, поработать снова не дали – явился с докладом капитан Вердяев с Ладожского тракта «артельщик», а за ним, почти сразу – и капрал Евсеев с Ярославского. Ни там, ни сям – ничего! Сплошная тишь да благодать, никто на подставные артели не нападал, вообще, ни одна собака не гавкнула.
- У нас в присутствиях шпиенов свейских нет? – заглянув ближе к вечеру, недоверчиво прищурился воевода. – Что-то не верится.
- Мне тоже, Константин Иваныч, не верится, - Громов хмуро качнул головой. – Однако – факты. Либо, кусок для шведов оказался не лакомый, либо нет у нас предателей, либо…
- Что – «либо»? – пристально глядя в глаза собеседнику, нетерпеливо переспросил Пушкин. – Договаривай, Андрей Андреич! Чего замолк?
Полковник негромко пристукнул кулаком по столу:
- Либо предатели – везде! И у меня, и у тебя, Константин Иваныч, и у архимандрита! И все, щучьи дети, хозяевам своим доложили исправно. А те не дураки, догадались, откуда ветер дует, поняли, что ловят агентов их на живца – вот и получилось, что наши люди понапрасну прокатились, прошлись.
- Да! – подумав, согласно кивнул воевода. – Я тоже больше склоняюсь, что шпиены свейские у нас – везде! Снова надобно думать, как их выловить.
- Подумаем, Константин Иваныч, - Андрей хмуро почесал подбородок и неожиданно улыбнулся. – Уж как-нибудь да выйдем на шпионскую сеть – на то нам и головы дадены.
- А я смотрю, Андрей Андреич, у тебя уж и прикидки есть? – Пушкин поправил парик, завитый, тяжелый, давно уже вышедший из моды.
- Прикидок покуда нет, - развел руками полковник. – Так, наметки только. Думаю, паршивцы эти, кои из наших, на чем-нибудь да попадутся, спалятся, и тут нам самим надо повнимательней быть, за всем приглядывать.