- Приглядим, - поднимаясь, кивнул воевода. – Вести-то с Украины слыхал? Нехорошие вести-то – шведы прут со всей силой, уверенно, нагло. Вот и эти, у нас, обязательно обнаглеют! Небось, многие уже и должности делят под будущей шведской короной.
Они были чем-то очень похожи, оба длинные, тощие, жилистые, только Вейно – так звали новичка - белобрысый да с глазами карими, а Егор, наоборот, темненький, но светлоглазый. Егор помладше, Вейно – посильнее, а в общем – похожи. Наверное, потому и сдружились, особливо, как поставили на одно бревно – тащить ко двору да в штабеля складывать, для нового амбара. Тяжелое оказалось бревнище, и лошадь надорвалась, издохла, кабы не апрельская грязь – по той грязищи-то бревна, как по маслу, скользили. Однако ж и изгваздались отроки, будто свиньи, но дело к вечеру справили, хоть и умаялись, бедолаги, изрядно.
Даже Карасай, жестокий надсмотрщик, и тот, глядя на только что сложенный штабель, ухмыльнулся довольно, да, лысину потерев, благостно разрешил истопить баню – помыться да постираться.
- А завтра, дяденька Карасай, тоже бревнища будем таскать, да? – с поклоном спросил глуповатый Кольша.
Ой, дурак, ой, зря спрашивал!
Вмиг осерчал татарин, ожег наглеца плетью, да так, что, изодрав рубашонку – армячок-то Кольша от жары сбросил - достал до тела!
- Ай, дяденько! – дернувшись, громко возопил несчастный. – Больно!
- Ишо не так больно будет! – злобно щурясь, Карасай погрозил кнутом. – Ишь, волю почуяли. А ну, живо воду в байну таскайте! Для вас ведь байна-то.
Всей кучей навалились на огромную кадку, поставили на салазки, потащили к ручью – за водицею.
- Всегда у вас так? – улучив момент, шепотом справился Вейно.
Егор горько скривил губы:
- Всегда. Ты вот не видел, Бог миловал, а одного парня Карасай до смерти забил кнутовищем. Они с другом на пару в бега подались, так татарин псов спустил, а псинищи здесь, ты сам видал, лютые, сущие черти! Одного беглеца загрызли, другого вот, сам татарин до смерти забил. Так то!
- Оттого-то вы и не бежите боле?
- Не, не бежим. Боязно! Да и как? То холодно было, а то, как нынче – беспутье… - Егорий вдруг улыбнулся и понизил голос. – Вот, лето придет… тогда видно будет.
- А не помрем, до лета-то? – невесело усмехнулся Вейно. – Ежели каждый день этакие бревниш-ша таскать, то, знаешь, и надорваться можно… Ты что смееш-ша-то?
- Да говоришь ты уж больно смешно! Как-то и не по-русски.
- Так я карел.
- А-а-а, вон оно что, - Егорий тихонечко засмеялся. – Скажи еще – беспоповец!
Вейно не стал ничего говорить, молча вылил в бочку очередную, поданную по цепочке, кадку, да незаметно оглянулся на стражу – трех мужиков с какими-то странными – слишком уж широкими и, видно, тяжелыми – саблями. Если б навалиться всем разом, то…Нет! Слишком уж запуганы отроки, слабы, да и – коли заварушка какая начнется – бить будут насмерть, без всякой жалости. Именно так все и кончится, судя по тому, что юный карел слышал о Карасае.
Наполнив бочку водою, так же, всем миром, потащили ее в баню, что, хоть и стояла близ ручья, а кадками-то на такую ораву водицы не натаскаешься! Лучше уж бочкой – сразу привезли – и все.
Баньку уже затопили, да и солнышко на небо высветилось, хорошее, апрельское, теплое. Егорка, как многие, рубаху сбросил, подставил солнышку плечи, а вот Вейно не заголялся – грех это. И так много нынче грешил, но, то ведь – для хорошего дела, те грехи завсегда отмолить нужно, а вот этот-то – заголиться – без надобности.
- Чего не загораешь? – умостившись на завалинке, Егорий толкнул нового друга плечом. – Стесняешься?
- Нет. Не хочу просто.
Прищурившись, карел посмотрел вдаль, лес, казавшийся густым и дремучим, на узкую, по колено в грязи, дорогу…
- Интересно, куда она ведет? Далеко ль до посада?
- Тсс!!! – испуганно оглянувшись, цыкнул Егорка. – Никогда ни у кого про такое не спрашивай! Убьют. Насмерть, плетьми… Карасай это любит. У-у-у, зверина!
- И все ж интересно…
- Интересно ему…
Ребята уже убежали в баню, либо дурачились в предбаннике, дожидаясь свей очереди, лишь новые приятели сидели на завалинке, глядели на солнце, болтали.
- Чего не моетесь-то? – проходя мимо, добродушно спросил один из стражников.
Другой, бывший за старшего – кривоногий, небольшого росточка, мужик с нехорошим – словно всех невесть в чем подозревал - взглядом – тот час же оборвал, мол, не след со всякой теребенью разговоры ладить.
- Я и не разговариваю, - обиделся стражник. – Просто так спросил. Что ты, дядько Глот, что ты!
- Смотри у меня…
- Да я ничего… я так просто…
- Ага, - тут же смекнул Вейно. – Гляжу, тут и стражи – друга дружку боятся. По всему, до посада здесь недалече. Не три же дня всех везли? Отсилы – едину ночь только. А дорожка эта к посаду и идет – больше и некуда.
- Может – и к тракту какому…
- Так тракт-то любой все равно на посад выйдет. И ручей… в реку впадает, а река… река – тоже дорога.
- Да не вскрылись еще реки! Ручей-то, и тот едва ото льда отошел. Ой. Вейно… - помолчав, покосися на приятеля Егор. – Чую, что-то ты задумал, ага! Чего молчишь-то? Скажи! Мы с тобой друзья ведь.
Карел отозвался уклончиво:
- Может, и задумал. Может, и убежим с тобой… к лету ближе.
- Вот это правильно, что к лету!
- Посейчас же меня другое кручинит… Весточку бы родным подать – мол, жив-здоров, чтоб не тревожились.
- Повезло тебе – родные есть, - покачал головой Егорий. – Правда и у меня – сестрица старшая, Устинья. Красивая такая, хорошая, добрая… эх… Верно, тоже беспокоится, ищет… иль уже и искать перестала, мол – сгинул.
- Все ж хотелось бы весточку, - юный карел все гнул свою линию. – Неужто, сюда никакие охотник не забредают? А крестьяне местные? Что, усадебка-то – сама по себе живет? Ни в жисть не поверю!
- Крестьяне, верно, заходят – видал я на дворе, в амбаре, оброки – масло, мед, куньи да беличьи шкурки, кожи… Мед да масло уже по малым крынкам розлиты, видать, сразу на торг повезут… как вот только дороги подсохнут.
- А ведь скоро уже, - Вейно прикрыл глаза. – На таком-то солнце.
Уже совсем завеснило, уже пробивалась на полянах трава, наливаясь густой сочной зеленью, вместе с травой раскрылись желтые пушистые солнышки мать-и-мачехи, набухли на деревьях почки, кое где и лопнули уже, вот-вот готовые взорваться клейкою молодою листвою. По вечерам вовсю пели птицы, и солнце припекало уже, постепенно высушивая грязь на лесных дорожках, хотя невдалеке, под деревьями, все еще лежал снег.
Дня через три, тихим оранжево-синим вечером принялись грузить возы – три больших телеги. Таскали из амбара оброки – мед да масло в горшочках, в больших плетеных корзинах – яйца, да все прочее.
Таскали хорошо, весело – нетяжелый-то труд – в радость, тем более, покормили сегодня исправно – сытной ушицею, а ближе к ночи обещали еще и сбитень.
- Вот и слава те, Господи! – радовались невольники. – Каждый бы день так.
Ушлый Вейно давно уже припас березовой коры, да подобрал на дворе гвоздичек, заострил, кое-что выцарапал – все ж хоть немного, да знал буквицы, без грамоты-то – какая торговлишка? Теперь карел лишь выжидал момент, да кое-что прикидывал, прислушиваясь к тому, что болтали промеж собою надсмотрщики.
- Сам на посад поедешь, дядько Глот? – подбоченясь, справился Карасай.
Кривоногий неожиданно набычился:
- Пошто спрашиваешь-то? Хочешь, чтоб водки привез?
- Ну и водки, - осклабился татарин. – И что?
- Я б и сам бы водовки выпил, - признался вдруг Глот. – Да наказали тут безотлучно сидеть и носа на посад не выказывать!
- А мужиков, возчиков попросить? – не отставал Карасай. – Всяко, не откажут.
- Они-то не откажут. Дак ведь и хозяину доложат, как пить дать!
- А надо надежных просить. Вот, хоть Кузьму.
- Это Кузьма-то надежный?
- Надежный, - татарин довольно ухмыльнулся. – У меня кой на чем прижат. Будет молчать, уж будь уверен!
- Ну, коли так…
- Тем боле, Кузьма сразу на торг, мед да масло Курякину Антону, купцу. Сбагрит – тот сразу и продаст. И водка у купца Курякина есть, хоть и петровское вино, а не потравилися - не впервой брать.
- А не проболтается твой Кузьма тому Курякину?
Карасай гулко расхохотался:
- О чем, дядько Глот? Про отроков ни в одной деревне не знают.
Вот тут-то Вейно и сунул в туесок с медом нацарапанную на бересте записку. Рисковал, да – однако, что-то другое покуда придумать не мог.
Ближе к ночи, в темень, на усадьбу, прямо таки один за другим, явились некие гости. Первого явно ждали, и вел он себя здесь по-хозяйски, слышно было, как смеялся, распоряжался и говорил как-то… не то чтоб неправильно, а как-то слишком уж правильно и чисто, без всяких местных словечек. Очень им Вейно заинтересовался, да вот беда, отроков к этому времени уже загнали амбар, заперли, только что подслушивать и оставалось, чем юный карел и занимался, не забывая подкидывать в печку хворост –ночи-то еще стояли холодноватые. Жаль, не посмотреть было – кто… Хоть послушать… так, мало ли что понять удаться? Будет о чем доложить господину полковнику – а тот ведь обещался с осями-хомутами помочь да и денег отвалить нехило. Да, конечно, хороший человек полковник Андрей Андреевич Громов, хоть и не из своих, но хороший… однако, и звонкая монета тоже не помешает, особенно, когда дело к свадьбе.
Увы, во дворе разговаривали мало. Перекинулись парой слов да пошли в избу… И вот тут-то, немного погодя, появился второй. В ночной-то тиши стук копыт был издалека слышен. Вот и Вейно насторожился, на бросившегося было сменить его Егория цыкнул – не мешай, мол, тсс!!!
Где-то за оградою заржала лошадь. Кто-то спешился, забарабанил изо всех сил в ворота.
- Кого там черт принес, на ночь глядя? – глухо заругался сторож.
- Отворяй! Я к господину Амонину! Знаю, он должен быть здесь.
Голос звучал уверенно и вместе с тем, как показалось Вейно, с испугом. Но, припозднившийся гость явно побаивался не здешних, а кого-то на посаде, вот и сюда прискакал без оглядки – видать, за помощью либо укрыться. Кто ж это такой-то? Ночной тать? Разбойник?