- Не здесь, говоришь? Так она и место назначила?
- Назначила, господин полковник. На Тихвинке, на лугу, где сенокосы… там такой приметный дубок есть…
- Знаю!
Переодевшись в простое платье – коричневые, заправленные в сапоги, порты да простой, с оловянными пуговицами, камзол, Громов надвинул на глаза высокую голландскую шляпу, вмиг превратившись из вальяжного господина полковника в обычного приказчика или лоцмана, толмача, коих на посаде было во множестве.
Выйдя черным ходом, молодой человек, никем не замеченный, свернул к торговой площади, и уже оттуда, выбравшись из толпы, направился к заливным лугам, к пойме. Так торопился на встречу, что и обо аресте Корнея забыл… вот только теперь, на ходу, вспомнил. Ничего. Никуда писарь не денется, никуда! А вот златовласая дева…
Как умный человек, полковник понимал, что в данном случае речь вряд ли идет о заурядной интрижке, незнакомка, вероятно, и впрямь желает сообщить что-то важное, а в присутствие заходить опасается, не хочет, чтоб увидели. Что ж, деву можно понять… Если она из тех, кто связан с контрабандистами, так за такие дела и утопить могут запросто…
На заливном лугу, вальяжно помахивая хвостами, паслись коровы, целое стадо, голов, наверное, двадцать, под присмотром юного пастушка – рыжего, с веснушками и забавной улыбкой.
Пройдя по тропинке, Громов миновал луг и, оставив позади мычанье буренок, свернул к старому дубу, нижние ветви которого были украшены разноцветными ленточками – местное язычество вовсе не спешило никуда уходить, образовывая причудливую смесь с христианством.
На пологом берегу, напротив дуба, средь зеленой травы с густо-желтыми шариками купальниц, сидела юная девушка с длинной золотистой косою. У Громова было такое чувство, будто он уже где-то видел эту косу…
Услыхав шаги Громова, девушка вздрогнула, обернулась, сверкнула глазищами светло-серыми.
- Ты хотела со мною встретиться, краса? – ласково произнес Андрей.
- Вы – господин полковник Громов?
- Я-то Громов, а вот ты кто? – полковник присел на траву, рядом и ободряюще улыбнулся. – Впрочем, можешь себя не называть. Просто скажи, что хотела.
- Я – невеста Корнейки, писаря вашего, - покусав губу, тихо промолвила дева. – Катериной меня зовут.
- А! – засмеявшись, Громов хлопнул в ладоши. – Так я про тебя знаю! И видел уже, кажется, как-то раз.
- Я тоже вас видела, господине… - напряженная до того девчонка вдруг улыбнулась – ровно солнышко средь хмурого дня выглянуло! - А вы в платье этом совсем на полковника непохожи… ой!
- Я старался, чтоб не узнали… Так что ты хотела сказать?
- Мы с Корнеем – переветники и свейские шпиены! – понизив голос, со всей серьезностью произнесла Катерина, просто швырнула, извергла из себя признание, словно бы бросилась с головой в холодный и глубокий омут. Даже всхлипнула от волнения.
- Хорошо, - похвалил Андрей. – Хорошо, говорю, что призналась. Очень даже вовремя. А что ж Корнейко-то твой молчком да тишком? Кишка тонка?
- Он сегодня хотел, я цельную ночь его настропаливала, - девчонка, вздохнув, подтянула коленки к груди, обняла руками, голову опустила.
Потом резко вскинула:
- Он и раньше хотел, но боялся. Не за себя, за меня боялся! Эти свеи… страшные люди. Они… они за всеми следят, все могут, все…
Катерина снова всхлипнула, узкие плечики ее задрожали.
- Да не реви ты, - поспешно успокоил Громов. – Толком расскажи – что за свеи? Как выглядели? Часто ли с ним встречаетесь?
- Они ко мне пристали, у Акулина Пагольского, у корчмы, на Большой Проезжей, - дева утерла слезы. – Двое… Я за пирогами пошла, а они схватили, нож к горлу приставили…
Затащили в кусты, связали… я уж думала… Ничего. Потом развязали. А уж после Корнейко мне все рассказал.
- Так что за люди-то? – Андрей нетерпеливо покусал ус. – Как зовут, как выглядели?
- Как зовут – не знаю, - задумчиво протянула девчонка. – А выглядели… толком-то я их и не рассмотрела, испугалась очень. Помню только, один – кривоногий, а у второго на щеке шрам. Такой, белесый… Вот так, - Катерина провела пальцем пол левой щеке.
Сняв шляпу, Громов пригладил волосы:
- Ну-ну. Значит, мы с вами так сделаем: живите, как жили. Только все сведения… Впрочем, я об том с Корнеем переговорю. Сегодня же!
Писарь постучался сразу же, едва только Громов, кивнув подчиненным, вошел в кабинет:
- Разрешите, господин полковник.
- Входи, Корней! Ну! Что мнешься?
- Я хотел сказать… признаться хотел…
- Ну, давай, давай… Я слушаю!
Выслушав исповедь предателя, Андрей покусал губу, в задумчивости глядя на поникшего головою писаря. Интересно – а если б невеста его не «настропалила» - признался бы? Или так и оставался бы в соглядатаях свейских? Но, что гадать, когда надо действовать, используя весьма кстати подвернувшийся ход.
- Вот что Корней. Вину свою страшную загладить хочешь?
- Да я, господин полковник… - всхлипнув, юноша упала на колени. – Я… что хошь…
Громов посмотрел на него со всей строгостью и тихо приказал:
- Встань. Сядь, вон, на лавку, и внимательно слушай… Когда у тебя со шпиенами встреча?
- В пятницу… - писарь моргнул. – Ну, завтра уже.
- Отличено, отлично! – встав, полковник заходил по кабинету, азартно потирая руки. - Передашь своим хозяевам следующее – на их обоз, что по новгородскому тракту пойдет, засаду будет устроена. Про ту засаду ты не у меня узнал, а через верного своего – своего! – человека – Апраксы-карела. Апракса, мол, давно злобу на всех затаил, за бедность свою да никчемность рассчитаться хочет. Да и в медных крицах толк знает… О том у Пагольского в кабаке потрепись… да так, что б сам Акулин слышал. Понял меня?
- Понял, господин полковник!
- А раз понял, так сиднем-то не сиди! С Богом!
Глава 11
Глава 11
Июнь 1708 г. Тихвинский посад и округа
Скит
На холме, на косогоре, видная еще издали, сверкала золоченым крестом рубленная из крепких бревен одноглавая церковь, за которой, среди можжевельника, сосен и верб, виднелись несколько курных, крытых серебристой дранкою, изб да огороженное камнями кладбище.
- Погост Больше-Шугозерский, - выглянув из-за сосны, шепотом пояснила Ешка. – То моя Родина… а теперь – и ваша.
Свернув глазищами, стряхнула с рыжей шевелюры иголки, ухмыльнулась:
- Теперь недалече идти.
- Еша, - спросил самый смелый, Егорка – А мы так и пойдем – лесом? Может, лучше по тракту?
- Можно и по тракту, - девчонка поправив висевший на самодельной перевязи пистоль, оружие дорогое, элитное. – Токмо там братцы мои, нелюди, шалят с ножичками да кистеньками. Заметят – всех в раз перебьют.
- Так у нас же пистоли! – выкрикнул востроглазый Микитка. – Мы ж их…
Рыжая Евфрпосинья хмыкнула:
- Пистоли! Стреляешь-то ты как?
Парнишка стыдливо опустил голову, и Ешка тут же дала ему леща – несильно, шутя:
- Ну, вот – то-то же. Вот что, парни – нам моих братовьев, сук поганых, валить, как скотину надоть! Всем разом, и без пощады – намертво! Иначе – они нас. Потому лесом пойдем, таиться будем.
- А если, на охотника какого нарвемся?
- Охотники здесь – весяне одни, братцев на дух не жалуют. Главное, на купцов не нарваться – потому-то по тракту и не пойдем. Иль вы что – от вольной-то жизни устали?
Девушка обвела насмешливым взглядом притихших ребят – темно-русого Егоршу,
приятелей его – Кольшу с Микиткой, белоголовых Ермила с Кузякою. Да-а… то еще воинство! И что с того, что у каждого по пистолю, да пуль, да пороха запасец изрядный, когда сами-то по себе – от горшка два вершка? Один Егорша еще так, постарше других, покрепче, остальные-то… Им в салочик еще бы играть. Ничего! Вырастут!
- Егорша, как спина-то? – вдруг поинтересовалась Ешка. – Не болит.
Парнишка вскинуло глаза, отозвался звонко, с улыбкою радостной:
- Не болит почти. Все твоими заботами, Еша.
- Тсс! – девушка провела пальцем по егоркиным губам, с удовольствием ловя на себя восхищенный взгляд отрока. – Не кричи так, Егор. Лес – он шума не любит. Ну, что отдохнули?
- Отдохнули, ага. Еще бы поесть бы…
- Скоро поедите, - серьезно пообещала Ешка. - Ну, а пока – пошли. Да смотрите у меня, не отставайте.
Все шестеро углубились в лес, что тянулся по берегам неширокого, вытянутого в длину, озера: ближе к воде сосны не очень росли – болотица – больше рябины, чернотал, вербы. Ну и камыши – куда же от них деваться?
- Эвон, Еша, лодка, – догнав девчонку, Егор ухватил ее за руку. – Вон там, глянь!
- Вижу, - Евфросинья присмотрелась, покусала губы. – Даже знаю, кто в ней. Те, кто нам и нужен!
Кольша испуганно перекрестился:
- Так мы их… счас?!
- Нет, - дернула шевелюрой Ешка. – Их там всего двое… Управимся – другие насторожатся, нипочем не возьмем. Не-ет… сразу всех валить надо – вместе! Или, забоялись уже?
- Не, Еша, что ты! Мы за тобой – хоть в Ад.
- Ну, в Ад мне не надобно… - девушка неожиданно засмеялась. – А вот братцев моих, уродов, мы туда скоро отправим.
Ведомые ушлой девчонкой отроки, обогнув озеро, зашагали вдоль наезженного тракта, пробираясь по прошлогодней стерне, да меж зарослями чертополоха и репейника. Жарило немилосердно выкатившееся над головами солнце, идти было трудно, однако, никто не жаловался, не ныл.
Шли, впрочем, недолго - примерно через версту после погоста впереди – прямо по тракту - показались какие-то приземистые строения – длинная, рубленная в обло, рядом – овин, овин, гумно, пилевня. еще пара небольших амбаров, а – у самого озера, вниз по тропинке – банька.
- Гляди-т-ко, - присмотрелся Егор. – Топится.
- И впрямь топится, - Ешка закусила губу. – Вот так славно! Может, и повезет нынче нам, тут и управимся. И собаки не почуют, и… подальше от чужих глаз.
Только она сказала про собаку, как из-за баньки вдруг выскочил пес – большой, пегий, и по виду – злобный. Потянул носом воздух, зарычал, залаял недобро… да бросился прямо через кусты к чужакам!