- Ох ты, Господи!
Отроки поспешно достали ножи – у кого были – посмотрели на Ешку… Девчонку от смеха аж скрючило!
- Да уберите вы ножики, дурни! Чай, псинище-то вас не сожрет. Хороший псинище… Эй, Варнак, Варнак!
Парни удивленно переглянулись: выскочивший из кустов пес бросился вовсе не на них, а на Ешку! Заскулил, замахал хвостом, лизнул в губы…
Девушка обняла собаку, погладила, даже слезинку из глаза уронила:
- Ах ты, Варнак, Варначе… Признал, вижу. Признал… Ну, ну не скачи… Домой иди, ага. Домой, я сказала, Варнак! Домой! Живо!
Пес оказался послушным, на прощанье еще раз лизнул бывшую хозяйку в нос, гавкнул, да, махнув хвостом, побежал к усадьбе.
- Ну, пошли, - проводив взглядом собаку, Евфросинья шмыгнула носом. – Поглядим, что там в баньке…
Баньку топил здоровенный бугаинушка мужик с всклокоченной рыжей бородищей и обширной плешью… как пояснила Ешка - средний братец. Онфим. Еще двое как раз приплыли в ройке – долбленке из древесного ствола - причалили к мосткам, вывалили из сети блеснувшую серебром рыбу.
- Ушица нынче выйдет добрая! Ну, что, Онфиме? Готова байна-то?
- Давно готова! – бугаинище захохотал, с хрустом расправив плечи. – Хучь посейчас мойтеся.
- Посейчас и будем! Полотенца-от токмо возьмем да бражицы прихватим. Евфимий-то на усадьбе?
- Там… поди, забавляется с дикушкой… Вы ее сюды, в байну, тащите, чресла размять… не все ж он-ному!
- Ох, и охальник ты, Онфиме!
- На себя гляньте, ага.
Оставив Онфима, двое поднялись по тропинке наверх, к усадьбе. Ешка и ее команда, схоронившись в кусточках, зарядили по-тихому пистолеты и теперь терпеливо ждали команды. Главенство Евфросиньи безоговорочно признавали все, даже побаивались – девчонка-то была и старше, и опытнее, бедовей. Ежели что, затрещины закатывала на раз, не забалуешь! Да и пристрелитьмогла – запросто… или ножом… Впрочем, Евфроснья все же была девушкой справедливой и в чем-то даже доброй, зря ни на кого руку не подымала, так что жаловаться на жизнь у беглых отроков оснований, по большому-то счету, не имелось. Тем более, Ешка ведь кое-что обещала – вольную и безбедную жизнь! А это стоило многого…
- Ага-а, - раздвинув ветки, тихо протянул Егор. – Идут. Спускаются. Трое… Нет, четверо.
- Четверо?
- Девку какую-то за собой тащат. Ведут.
Цыкнув на остальных – что б не трещали кустами - Евфросинья тоже взглянула, закусила губу:
- Ага… в байне сейчас их всех и положим.
- А девку?
- Там видно будет.
Девка – или, как ее обозвал средний братец Онфим – «дикушка» - выглядела едва ли постарше Ешки, разве что поядренее, с крутыми бедрами и пухленькой, с торчащими сосками, грудью… соски эти хорошо просматривались под рубашкой, окромя которой на «дикушке» ничего больше и не было, если не считать больших красных бус. Светло-русые, распушенные по плечам волосы девушки трепал вдруг налетевший ветер, лицо ее, осунувшееся и бледное, можно было бы назвать и приятным, если бы не синяки под глазами, не разбитая в кровь губа, да не покорно тоскливый взгляд измученного и сломленного существа, готового на любую мерзость.
- Жалко ее… - облизав губы, прошептал Кузяка.
- Себя пожалей… Ну, что готовы?
- Угу.
Братцы были очень похожи – все коренастые, плечистые, сильные, с бычьими загривками и светлыми глазами, только вот рыжий – один Онфим, остальные все темно-русые. С мерзким хохотом все четверо, прихватив с собой деву, ввалились в баню… даже дверь за собой не прикрыли, сразу же принялись охаживать деву - послышались стоны, шлепки, словеса глумливые…
- Ай, Онфиме, дай-ко, я-то зайду разок…
- Потерпишь… молодой иш-шо… Поте-е-ерпишь! Евфимий, ты как?
- Опосля… Попарюсь сперва.
- Ну, и я посейчас… эх… Попарюсь!
Двое братовьев – похоже, что младшие – вышли на лицу в одних портах, вытащив за собой и «дикушку» – уже голую, тяжело дышащую, оприходованную с унылым ничего не выражающим взглядом заболевшей чем-то коровы.
Тут же ее и разложили, на травке…
- Ноги-то пошире расставь, чучело!
- Ой! – неожиданно вкрикнула девка. – Тут крапива… жжется!
- Ах, жжеться? – хлестнув девчонку ладонью по губам, неожиданно разозлился один из братцев. - Счас мы те крапивы этой насуем в он-но место… А ну-ка, Тимофей, нарви… Ага!!! А ну-ко…
Девчонка задергалась, закричал от боли… ей вновь смазали по лицу…
И тут бабахнул выстрел!
Егорша не выдержал… уложил одного охальника наповал…
Второго достала Ешка.
Оба выстрелили метко – да и что т расстоянье-то, пара-тройка саженей! Одному Ешкина пуля раздробила голову, второму же Егорша угодил в грудь – оглоедушка еще не умер, стонал, на губах его пузырилась красная пена.
- Ну, здрав буди, братец… - положив на траву пистоль, выбралась из кустов Евфросинья. – Давненько не виделись.
- Е… е… - раненый хватал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба.
- Ладно, не мучься…
Выхватив из-за пояса нож, Ешка уверенным движением всадила его меж ребер непутевому братцу… тот дернулся и тут же затих, устремив мертвый взгляд в светло-синее, выгоревшее на солнце, небо.
- Ну, вот и славно, - вытащив нож, девушка вытерла кровь о траву. – Вот и словно… Однако!
- Что там у вас тако…
Снова выстрел!
Наученные Ешкой парни действовали слаженно и четко! Разрядили пистоли все разом, едва только из дверей высунулся Онфим….
Ермил, Кузяка, Кольша с Микиткою…
Выстрелы...
Бедолагу оглоедушку с силой отбросило от порога. Две пули попали в грудь, одна – в голову, другая – увы! – лишь разнесла притолочину в щепки.
Лежащая в траве девчонка вдруг резко вскочила на ноги и, сверкая обезумевшими глазами, прыгнула в озеро.
- Давай-ка за ней, Кузяка! – быстро приказала Ешка. – Жалко, если утопиться.
- А вы?
- А мы тут управимся без тебя.
Сбросив плетеные из кожаных ремешком лапти – поршни – парнишка, не раздеваясь –некогда – побежал к мостка, нырнул следом за девой.
А из бани, из оконца, послышался голос:
- Еша-а-а! Я ж тебя узнал, сестрица… Поговорим?
- Поговорим, если хочешь…
Евфросинья обернулась к Егорше и тихо, едва слышным шепотом, спросила:
- Зарядил уже?
- Угу.
- Дай!
- Токмо ты он-на останься, - попросили из бани. – Седеем ладком да поговорим… так, по родственному, все ж, не чужие.
- Не чужие, не чужие… - девушка держала пистолет двумя руками – все же тяжел. – Да я одна, Тимофее. Не веришь? Так в оконце-то посмотри.
- В оконце, гришь…
Что-то мелькнуло в узеньком, едва пролезть кошке, окне – борода, лоб… ага, вот заза сверкнули…
Бабах!!!
- Ну, вот, - опустив пистолет, счастливо прищурилась Ешка. – Теперь, похоже, что все. Кузяка-а-а!!! Эй, Кузяка! Там как с девкой-то? Жива?
- Да жива! Вытащил уже, вона. Воды наглоталась, ага.
Вейно привязал к мосткам ройку, выбрался, огляделся… и помахал рукой бегущей к реке Онфиске:
- Нынче рыбы-то поймал много, ага.
- Мелочи, я смотрю, много, - подбежав, девушка заглянула в лодку.
Вейно улыбнулся:
- Ну дак и мелочь? И что? Завялим – то-то опосля поедим. Слушай-ка, Василина-книжница еще не выходила?
- Не, не выходила, -Онфиса помотала головой. – Но, печку Гарпя топила, я видела – с утра дым шел.
- И пошто летом печку топить?
- Не знаю. Может, есть с утра захотелося, может, старые кости не греют, - девчонка уселась на мостки, подобрала подол повыше колен, свесив босые ноги в реку, засмеялась, ойкнула:
- А вода-то студеная!
- Так рано еще! Погоди, после обеда нагреется. Купаться с тобой пойдем? – Вейно деловито перекладывал рыбу в принесенную невестой корзину.
- Пойдем, - улыбнулась девушка. – К да-альнему омуту.
- Лучше – к старому жальнику.
- Да там же мель!
- Зато народу нету.
- Ага, нету! – Онфиса дернула головой. – Там же тракт рядом.
- Я про рыбаков говорю. Да про отроков наших, купальщиков. Так что, к жальнику?
Девчонка махнула рукой, да, вскочив на ноги, подобрала полную рыбой корзину:
- Уговорил, любый. К жальнику, так к жальнику, да! После обеда пойдем?
- Сейчас прямо! Рыбу-от отнесем. Чай воскресенье сегодня, забыла?
- А моленье как же?
- Придумаем что-нить, ага.
На отмели, невдалеке от старого жальника, водичка прогрелась уже, правда и глубины было – едва ль по пояс. Скинув одежду, Вейно забрался первым, поплыл, царапая по дну ногами, потом перевернулся на спину:
- Уф!
- Отвернись… - попросила из кусточков Онфиса. – Я тебя стесняюсь еще.
Юноша засмеялся:
- Дак, как же мы купаться-то вместе будем?
- А вот я в воду окунусь, тогда и поворачивайся.
Послышался плеск. Полетели в отвернувшегося парня брызги…
- Ну, что, можно уже?
- Нет, нет… стой…
Вейно вдруг почувствовал, на своих плечах девичьи руки… закусил губу… А Онфиска, погладив парня по груди, прижалась к нему сзади всем телом, прошептала:
- Глаза закрой, ага…
- Закрыл уже…
- А мне почему-то кажется, что ты смотришь… Или – не ты…
- А кто ж еще… Не! Не я!
Журчала река. Вкусно пахло сосновой смолою. На губах влюбленных застыл соленый вкус поцелуя. Руки Вейно, словно сами собой, обняли девушку… погладили, провели по нежной спинке… спустились ниже…
- А вот хватит! – Онфиска вдруг отпрянула. – До свадьбы грех то. Купаться давай, ага!
- Давай…
Оба бултыхнулись в воду, поплыли рядом… Брызгались, смеялись, пока Вейно вдруг не прислушался, да не приложил палец к губам:
- Тсс! Вроде как, идет кто-то по рыбацкой тропе.
- Мальчишки, наверное… ой, одежка-то…
- Давай-ка тут, за кусточками, затаимся…
Влюбленные, почему-то уже не стесняясь друг руга выбрались на берег, в кусты. Вейно осторожно отвел ветку.
- Гляди-ко ты – Василина! – с удивлением прошептала Онфиса. – И что ее в лес понесло?
- Поглядим, - юноша закусил губу. – Посидим тут немножко, да.