Сергей не отнес слова к себе и продолжал тонуть в своем безбрежном горе.
- Хорош говорю. Двигать пора, - кто-то потянул его за рукав. И он пошел. Пошел и был благодарен, что кто-то отвернул его от жуткой картины и уводит.
- Ему уже не помочь. Надо идти. Давай, паря, возьми себя в руки, не расплывайся, - кто-то все продолжал тянуть и говорить как будто уже ласково, с сочувствием. Мимо проплыли бревенчатые стены, по ботинкам зашуршала сухая трава.
«Надо идти», - звучали в голове слова, сказанные кем-то, кто шел впереди. «Надо идти». И он шел не оборачиваясь.
- Ну все, дуй давай вперед, вон на ту кочку. Видишь? Такая, самая лохматая. Куда ты? - услышал Серега позади раздражение. Крепкая рука взяла его за плечо и повернула немного левее. - Вот так, и шаг пошире, - сталкер отстал.
Серега шел уже с час, направляемый поводырем то в одном, то в другом направлении, и никак не мог прийти в себя после оглушения смертью друга. Слезы высохли, дорожки от них на щеках щипали и стягивали кожу. «Как же так, Миха, - думал отрешенно Серега и не мог взять в толк, - я даже на курок не нажал. Оно само стрельнуло. Само, клянусь, - удрученно качал головой, мало чего замечая под ногами и не видя ничего кругом. - Эх, Миха, как же нас занесло. Лучше бы мы дома сидели. Сейчас курили бы на «теплухе», пиво пили, потом к Плешке завалились на Сурженскую. Попозже девки бы подгребли. Люська плакала, не хотела тебя отпускать. А тут так получилось… Так, блин, получилось. - Серега сильно, до звездочек зажмурился, словно выдавливал из головы гнетущие мысли. - Как она выстрелила? Как? Зачем мы уехали, Миха? Все этот алкоголик. Все мозги тебе загадил. Да и мне тоже. Карту эту гадскую подсунул, за долг просил списать. Хрена мы хабар теперь насобираем. Какой черт нас понес. Сейчас бы жили и жигулевское дули, Люська у тебя на коленях сидела, я с Мадинкой мутил. Эх, Миха, Миха, что я матери твоей скажу? А дяде Леше что? Мы ведь с сада, в школе за одной партой…»
- Влево возьми, - послышался позади голос. - Влево, говорю. Не видишь, что ли, «воронка» крутит. Блин, попался же тупогнездый. Стой! Стой, придурок! Куда прешь!!!
Слышались приближающиеся торопливые шаги.
- Вот наши приключения и закончились, неуспев начаться. Прости друг,- прошептал Серега, разлепляя запекшиеся губы. Зажмурился и шагнул в аномалию.
Глава 13. Удача гладит
Без баллонов Жорику шагалось намного легче. Соха смазал ожог на шее какой-то мазькой, залепил пластырем. Скоро «нервяк» спал и все вошло в колею. Ветки скребли по одеждам, шуршали листья, кругом стоял притихший лес.
Позади послышался далекий взрыв. Качака поднял руку, давая знак остановиться. «Коммандос» прислушивался к быстро стихающему звуку.
- Кент за Гнутым пришел, - тихо сказал Соха.
- Не кент, а как-то по-другому Гнутый его назвал, типа братан или кореш, - поправил Пистон.
- По хер, главное, он больше нас беспокоить не будет.
- Может, - вклинился в разговор Жорик, - какой-то другой мутант на запах пришел. Мало ли.
- Лало ли, - передразнил его Соха, - умник здесь нашелся. Ветеран, мля.
- Заткнулись все, - прекратил старпом разговоры, - двигаем дальше.
Привал Качака объявил, когда все устали и начало смеркаться. Со стонами и кряхтением грачи избавлялись от заплечной ноши. Соха стоял, уперев руки в поясницу, выгибался назад и морщился от простреливающей спину боли. Мимо с сигареткой в зубах проходил Качака. Он вовсе не глядел в сторону Сохи и, казалось, был занят своими мыслями. Затем шагнул к любителю лысых женщин и резко, без замаха правым крюком саданул ему в живот. От удара Соха выплюнул сдавленный стон и согнулся пополам. Закашлялся, поджимая руки, повалился на колени. Качака стоял над ним горой. Смотрел с вершины Монблана, говорил со снисходительным презрением, едва разлепляя губы:
- Ты, Соха, вонь подритузная, когда, наконец, поймешь, что если я говорю, то это надо выполнять? - Сигарета, прилипшая к верхней губе, дергалась, словно живая, и хотела вырваться из пасти чудовища.
Соха ворочался у его ног козявкой и никак не мог вдохнуть.
- Гниль ты болотная, - продолжал выговаривать старпом, - ты мог спалить Жорика с Пистоном за раз. Понимаешь, скотина безрогая, что пришлось бы возвращаться с двумя обгорелыми калеками, не выполнив задачу. Тебя, придурка, Пирцент, может, и грохнет, а меня ведь снова отправит в этот гребаный лес. Ты, тварь позорная, меня спроси, хочу ли я из-за тебя, ублюдка, ничтожного ничтожества, снова идти в эту задницу? Меня ты спроси! - Качака повысил голос и зло зыркнул на стоящего на четвереньках Соху. Жорику показалось, что старпом сейчас его пнет своим кувалдоподобным берцем по ребрам, и лететь тогда грачу к своим гнездам.
Соха ничего не отвечал и не пытался подняться, стоял на четвереньках, опустив голову, и слушал. Воспитательная работа закончилась, старпом развернулся и направился куда шел. У ближайшей ели притормозил, расстегнул штаны и справил нужду.
Постепенно отряд зашевелился, с натянутыми лицами разговорились, насущные дела выступили на передний план. На пне устроили стол.
- Че, Жорик, вылупился? - зло прошипел Соха, поймав на себе косой взгляд парня.
- Ниче, - Жорик отвел взгляд, потянулся финкой и куском хлеба к банке с тушенкой. Соха резко наклонился, схватил его за запястья и рывком притянул к себе. Жорик потерял равновесие, споткнулся на корне и едва не упал грудью на стол. Соха держал его и шипел прямо в лицо, обдавая запахом тушеного мяса:
- Думаешь, хмырь болотны, за нашими спинами отсидишься? Думаешь, Кач тебя пригрел, теперь в безопасности? Да? А вот выкуси. Он держит тебя на непроход. Понял, салага, для чего ты нам нужен?
Жорик не отвечал и только таращился на злое лицо напротив.
- Ты, отмычка, не забывай и давай поменьше налегай на хавчик, нам тушняк еще понадобится.
Соха оттолкнул Жорика, быстро скосился на старпома, который устроился поодаль, смотрел в их сторону и жевал.
Жорик отступил от пня, есть перехотелось. Он посмотрел на Пистона, который все время стоял рядом, жевал и не мешал Сохе чинить разборки. И старпом не вступился. На Жорика вдруг обрушилось осознание своего места. «Даже Кач, - думал он с горечью, уверовавший, что старпом взял его под крыло за жертвенные подвиги. - Он ничего не сказал, хотя все видел. Я ведь за него в бэтаре огреб. Я один говорил, чтобы его ждали. А Пистон? Пистон, падла. Я ведь его за руку тянул из дымовухи, кожу себе прожег». Жорик поражался такому вероломному предательству, кипел и не знал, что делать. Он ощущал себя «консервами», брошенными в рюкзак в долгую дорогу, до которых рано или поздно все же дело дойдет.
Он долго не мог уснуть. Мысли неустанно бродили в голове. Они то пугали, то ужасали, то смирялись и снова восставали. Его дежурство с трех до пяти прошло без происшествий, впрочем, как и у остальных. Наутро он встал невыспавшийся и в смятении. Не сомневался, что отмычкой сегодня и навсегда будет он.
Все же судьба продолжала его гладить. За свои прегрешения Соха шел первым с той лишь разницей, что огнемет больше не давил ему на плечи. ЛПО-50 с последним зарядом было решено оставить. Его повесили на сук в расчете забрать на обратном пути. Ценность оружия в зоне знали все, поэтому им не разбрасывались. На ПДА старпом пометил место.
Глава 14. Поселок железнодорожников
Гриф сидел в забегаловке, сварганенной вольными сталкерами из металлолома на окраине свалки. Объединившись, они отбили «проходное» место у мародеров и понемногу обживались. Более-менее добротное железо, не сильно пропитанное радионуклидами и проеденное ржавчиной, гусеничным тягачом растаскивали и ставили кому как вздумается. Бортовые ЗИЛы с КУНГами, бээмпэхи, тягачи и прочую технику составляли в кривые улицы и переулки, которые сходились к лобному месту с забегаловкой в красном углу. Вывеска «Ударная волна», прорезанная автогеном в листе железа, болталась на цепях над входом и едва не била по головам жаждущих и голодных сталкеров.
Гриф сидел у стены рядом с окном, хлебал баланду и посматривал по сторонам. Вырученных денег за старенький ТОЗ и «фору» только и хватило, что на ночлег со жратвой, на четыре обоймы к пээму да на три консервы с бутылкой чистой воды. Горячительного Гриф не употреблял, рассчитывал оторваться в родных местах и в окружении знакомых рож.
Вспомнил о каплях. Вспомнил, что они как будто неплохо помогали. С того дня, как Болотный доктор стал его ими почивать, поджелудочная не беспокоила, так, ныла, паскуда, но не рвала. Гриф достал из кармашка пузырек. Восемь капель отсчитал в столовую ложку, заглотал, скривился, запил чаем.
Без хорошего ствола и снаряги он чувствовал себя раздетым. Искоса поглядывал на местных бродяг, присматривался к их огнестрелам и обвесу. Завидовал, если попадалось что-нибудь стоящее, и примерял на себя. От его безразличного, ни на чем не задерживающегося, но в то же время внимательного взгляда не ускользнул тот момент, когда к бармену с длинными редкими волосами, зализанными назад, одетому в меховую, побитую молью тужурку, подошел сталкер. Минуту назад в компании троих бродяг он возник на пороге бара. Рослый, крепкий в плечах, в вязаной шапочке, скрученной по краям, напоминающей кипу, с АКМ за плечом, он стоял, упершись локтями в прилавок, и слушал бармена. Сталкеры дожидались его за столиком и озирались.
Бармен негромко переговаривался со сталкером. Время от времени кидал на Грифа быстрые взгляды. В какой-то момент и сталкер обратил на него внимание. Неспеша повернул голову, искоса через плечо посмотрел на Грифа. Не понравился Грифу этот взгляд. Прямой, злой, неприятно бесстрашный.
Закончив разговор, сталкер вернулся к компании, по дороге еще раз окатил Грифа тяжелым взглядом. Он опустился на скамью, водрузил локти на стол, что-то сказал, приятели склонились к нему. То один, то другой время от времени поднимали головы, мазали взглядом по кабаку, задерживаясь на сталкере, и дальше скользили своей дорогой.