Обходя машину на почтительном расстоянии, Гриф поразился. Он заметил, что капли падали уже не из крана в лужу, а наоборот. По непонятной причине, как в кино с обратной прокруткой, в луже образовывалась «корона», в ее центре формировалась капля и подлетала вверх к крану. «Чур меня», - выдохнул Гриф и прошагал мимо закрытых трех ангаров без особого желания заглядывать внутрь.
С теми побрякушками, что у него остались после встречи со слизнями, он опасался буквально всего и ощущал себя хрустальным. Выбирал самые безопасные маршруты и при малейшем намеке отказывался от рисковых телодвижений и траекторий. Он рассчитывал на гостей, с которыми должен бы вскоре увидеться. Время еще оставалось, поэтому Гриф мог позволить себе не торопиться и осторожничать.
Унылая заброшенная воинская часть со всеми признаками запустения и разрушения казалась идеальной декорацией к постапокалиптическому фильму. Почерневшие стены из красного растрескавшегося кирпича, шиферные с проломами крыши, которые по карнизам заселили мох и мелкие деревца, гнилые доски заборов, разросшийся вдоль стен и на газонах сорняк, ржавые машины, замусоренные, затянутые лишайником дороги, ряды черных цистерн с лесенками к люкам, повсюду мусор, хлам, и над всем этим, как воронье, безнадега и тоска.
В таких местах Гриф особенно ощущал себя уязвимым, потому что меньше всего хотелось подохнуть в богом забытой дыре, потому что она сосет силы и волю. Чувствовал, что хранит это место для него какой-то поганый сюрпризец. Ждет, пока сталкер заглянет. Смотрит из темноты окон, из-за развалин и углов. Бродяги любят такие места. Здесь и выброс переждать можно, от дождя спрятаться и ночь перекантоваться. Притягивают такие маяки сталкеров, хотя знают, знают они, что там поджидает.
Через плац неторопливо, по-хозяйски, ощущая себя в безопасности, бежал слепой пес. «Значит, стая где-то поблизости». Гриф присел, посмотрел по сторонам. Ну да, вон два в тени казармы на газонах спят, еще двое невдалеке что-то глодают. Из-за здания послышалось тявканье. «Только вас не хватало». Огляделся Гриф и на полусогнутых назад к цистернам. Поднялся осторожно по лестнице, заляпанной чем-то маслянистым и черным, тихонько по решетчатому мостку с ограждениями, связывающему ряд наливников, в дальний край двинулся. Бензином крепко пахло, когда мимо открытых люков крался. А когда предпоследний проходил, плеснулось что-то там внизу в черноте, заелозило, словно почуяло. «Срань господня, - подумал Гриф, - кто ж это может в бензине жить?»
Пробрался он до края, осмотрелся. Кругом как на ладони: и вход в казарму, и газон с псинами, и «карусель» перед ржавыми воротами, и «жарка» у дороги, и «газировка» под заправщиком, который в ряду из пяти машин застыл, и зомбяк укокошенный, и другой, который вдоль ограждения из колючки бродит (жаль, безоружный). Позиция хорошее, только и он на виду. Слепые псы и прочие мутанты его не достанут, а вот пуля даже очень.
Снова вернулся Гриф к стае, всматривался, по головам считал, вожака старался выделить. Нет, связываться с ними он не собирался. С теми патронами, что остались, всех не перебьешь, только раздразнишь. Смотрел сталкер, нет ли кого из псов поблизости, потому что намеревался перебраться на крышу столовой - невысокого здания с козырьком у входа. Внутрь входить не имел планов, а вот на крышу вскарабкаться рассчитывал и там за бортиком удобно устроившись, дождаться гостей.
Не нравилось сталкеру плескание в цистерне, не ровен час, стаю приманит. В тишине, окутавшей воинскую часть, звуки разносились далеко. «Может, - посетила Грифа небезосновательная мысль, - такой активностью тварь, что в ней засела, взбивает ядовитую жидкость, в которую после выброса превратился бензин. Та испаряется, поднимается, вытекает газом из горловины и потихоньку травит меня». Как будто ацетоном с примесью хлора запахло. «Надышусь хрени и ласты склею», - подумал Гриф, поднялся, по мостику обошел цистерну, спустился по лестнице. Пока до земли добрался, в голове уже шумело, перед глазами мир закачался. Сталкеру пришлось переступить, чтобы не повалиться на слабых ногах. «Подальше надо от цистерны. Вон как мозги засерает». Нетвердым шагом Гриф двинулся к столовой. В голове штормило, мысли склеивались, как клецки, перед глазами все плыло, словно разом выдул бутылку «гамофоса». Гриф тряс головой, промаргивался, широко открывал глаза, но «мулька» не желала отпускать. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что хочет вернуться, как будто забыл что-то у люка. И кажется, Гриф этот момент плохо помнил, даже остановился, обернулся на черный котел с потеками и что-то там для себя решал. Ни до каких псов ему дела не было, он стоял посреди асфальтированной дороги и смотрел на откинутую крышку люка с ригельным запором.
Он все же нашел в себе щепотку воли, чтобы в полубессознательном состоянии добрести до столовой. Укрывшись за гнилой, разбухшей от сырости входной дверью, Гриф стоял некоторое время. Обмякший, на согнутых ногах, понурив голову, бросив руки плетьми, раскачивался с пятки на носок, порой терял равновесие, вздрагивал и снова раскачивался. Медленно он обретал себя, словно вытаивал из ледяной глыбы.
Не знал, как долго балансировал на краю бытия, только чувствовал, что бедра трясутся от напряжения и стопы занемели. Когда смог более-менее соображать, продолжил восхождение на крышу. По решетке вскарабкался на козырек и оттуда уже на плоскую кровлю. Эти несложные упражнения дались Грифу с трудом. Когда, наконец, забрался и, задыхаясь, плашмя лег на битум, сил почти не осталось. Он лежал и смотрел на черное растрескавшееся пересохшее болото. В толстый слой битума вплавились доски, каркас стула, обрывки проводов, ведро, какие-то железяки, скелет мелкого животного, напоминающего кошку. На середине, раскинув крылья, лежала дохлая полусгнившая ворона.
Отдышавшись Гриф поднялся. Пригибаясь подошел к полуметровому бордюру. Плац, казарма, учебный городок, чахлый сосновый лесок, примыкающий к проволочному ограждению, давали полную картину для рекогносцировки.
Сталкер посмотрел на часы: «Еще два с хвостиком». Поставил будильник. «Ночь выдалась беспокойной, хотя бы полчаса подремать».
Показалось, только успел моргнуть, как вдруг загрохотали гулкие, раскатистые выстрелы. Одиночные, часто. Над воинской частью взвился пронзительный визг. Гриф резко развернулся, выглянул из-за бордюра.
Их было двое. Первым шел рослый, плечистый, внушительно экипированный, подавшись вперед, он упирал в плечо приклад АК-74М, перекатывался с пятки на носок и на ходу методично отстреливал вьющихся вокруг слепых псов. За ним укрывался, словно за ледоколом, среднего роста стрелок в чем-то легкобронированном и в сфере. Он стрелял по забегающим в тыл мутантам из «винтореза».
Работали неслаженно, все портил второй с ВСС. Часто промахивался, суетился и все старался не отстать от Ледокола. Очередной пес повалился на асфальт, задергал в конвульсиях лапами, жалобно взахлеб завыл. Выскочившего из-за трибуны мутанта Ледокол пинком отправил в свободный полет. Сделал это непринужденно, словно пнул мяч. Извиваясь, щелкая зубами, пес разворачивался в воздухе, готовясь к приземлению. Стрелок повел стволом, две пули одна за другой заставили его умереть прежде, чем лапы коснулись асфальта. «Неплохо», - Гриф оценил умение стрелка, судя по комбезу, из военсталов.
Он вглядывался в визитеров и все высматривал объемные вещмешки у них за плечами. «Может, в лесу оставили. Очистят дорожку и вернутся». Никто в лес не вернулся. Перебили псов, те немногие, что уцелели, умчались, поджав хвосты, за казарму, стрелки зашли в подъезд и скрылись в темном проеме. Через некоторое время Гриф заметил в окне третьего этажа промелькнувший силуэт: «Меня ищут».
Посмотрел на часы: «Ого - два часа продрых. Вот тебе и моргнул». Сталкер лег на живот и по-пластунски пополз вдоль ограждения к краю крыши. Затем спрыгнул на заросший газон и, пригибаясь, вдоль стены засеменил к ангарам с наливниками. По лестнице он поднялся в диспетчерскую, заперся там. Устроился на стуле за столом, попробовал придавить еще часок.
Сон не шел. Тогда Гриф стал представлять по первым впечатлениям, кто эти двое. Хотя Ледокол и вызывал уважение, в то же время виделся главной проблемой. Мало того, Гриф не привык работать в команде, ни в коем случае никому не желал подчиняться. Этому претила его натура анархиста, наконец, гордость. Сразу представлялась собака на поводке. Он свое отподчинялся. Хватит. Все товарищи командиры, мать их в душу, остались в прошлой жизни. Он не сможет переломить себя, если именно об этом просит Гейгер. Хотя… сможет. Последний транш. Последний, черт возьми. За него он готов заложить душу дьяволу. Перед глазами поплыли стены, обклеенные бумажными обоями, беленый потолок, под ним люстра-шар на проводе. Он идет по дощатому полу коридора, чтобы разбудить дочь к завтраку. Открывает дверь в детскую, останавливается на пороге. Прислоненные к стулу, стоят костылики с прибинтованными к подмышечникам валиками. Он трудно сглатывает, смотрит на эти человеческие подпорки, на глаза наворачиваются слезы. Стоит еще некоторое время, справляется с накатившими жалостью и отчаянием. Подходит к кроватке и еще некоторое время стоит смотрит на маленькую девочку, ничем не отличающуюся от миллионов других только ровно до тех пор, пока она не скинет одеяльце и не попытается сесть на край кровати.
«Гори все…» - Гриф не успел додумать мысль, резко поднял голову и прислушался к громкому трескучему шквалу, сквозь который прорывался твердый сухой голос. В голове сразу возник ржавый динамик, прикрепленный на мачте у ворот, еще один вспомнился на фонарном столбе возле насыпей и еще где-то подобный видел. Голос то возникал, то пропадал, то слышался треск, то шелест, то завывания, то неразборчивое бормотание, то свист радиопомех, то как будто пурга налетала, затихало все и с новой силой возобновлялось. Среди этой какофонии Гриф вроде бы различал слова: «Товарищи… мы несем ответственность… без паники… согласно штат… рота обеспечения…анспорт… начальнику штаба приб…всем подразделения…эвакуация…». Долгое время слышался только треск, громкий, резкий, раскалывающий голову, бьющий по барабанным перепонкам, вселяющий страх и тревогу. Наконец динамики смолкли все разом, как и пробудились. Над заброшенной воинской частью повисла тяжелая глухая тишина, словно в предчувствии чего-то неизбежного и ужасного.