– Флики! Заклиньте лифт.
– Уже. И куда мы теперь – на крышу?
По ступенькам уже стучали шаги. Полицейские поднимались. Видать, заметили еще раньше, на улице…
Кому-кому, а Сергею попадаться было никак не с руки. Совсем! Что он про себя скажет-то? Мол, явился из будущего? Ага… Так что светит ему тюрьма. А не хотелось бы, очень не хотелось – еще ж Агнессу искать.
– Надо через чью-нибудь мансарду, на балкон и…
И вдруг – словно кто-то послушал – неслышно приоткрылась дверь. Высунулась седая бабуля в синем бархатном халате с узорами, накинутом поверх белой блузки. Пенсне, старинная брошь… И – самая заговорщицкая улыбка!
А брошь ничего себе – яшма, золото, что-то типа оленьих рогов в растительном орнаменте, каждая деталь тщательно выделена. Красиво. Одно слово – модерн! Писк моды начала двадцатого века!
– Тсс! – приложив палец к губам, старушка распахнула сворку и сделала приглашающий жест – заходите, мол.
Ребята переглянулись… зашли. А куда было деваться-то? Бабуся постояла у дверей, послушала… Потом обернулась, махнула рукой:
– Ушли, кажется. Ну что, уважаемые господа рэвоюционэры – не хотите ли кофе? Или чего покрепче, а?
Уж, конечно, беглецы отказываться не стали – облаву-то все де нужно было переждать. Тем более, когда кофе предлагают… Ого! Еще и коньяк!
– Пейте-пейте… Я когда-то дружила с Торезом!
С Торезом она дружила… Морис Торез – лидер коммунистов… Правда, наверное, умер уже.
– И пила кофе с Сартром в кафе де Флер, – усадив гостей за круглый стол, продолжала хвастаться старушка. – О, Жан-Поль такой проказник. Он изменяет своей жене, да. И она – ему. И с мужчинами, и с женщинами. Симона де Бовуар та еще забавница! Вы пейте, пейте…
– Спасибо, мадам… э-э…
Патрик замялся, машинально пытаясь поправить потерянные очки.
– Хоти спросить, как меня зовут? – догадалась хозяйка. Догадалась и вдруг задумалась:
– Как же меня зовут? Забыла… Хотите бисквиты? Сейчас принесу, мои господа… Да! Как же меня зовут-то? М-м-м… Мария? Нет, не Мария… Как-то схоже… Ага! Мари-Анж меня зовут! Точно – Мари-Анж. Леон Троцкий, в бытность свою в Париже, называл меня Ма-ри-ша. О, он был такой проказник, этот Леон… А вам нравится Матисс, господа?
– О, мадам… Вы тоже его знали? – галантно кивнул Патрик.
– Знала ли я Анри? О! Кстати, молодой человек… – старушка вдруг пристально взглянула на Сержа, с такой напористостью, будто хотела пронзить его насквозь. Наверное, он ей кого-то напомнил, быть может, кого-то из бурной молодости. – Вы у меня ничего не хотите спросить? О! Судя по виду – нет. Значит, еще не пришло время… Ах! Я же совсем забыла про коньяк!
Заговаривалась уже бабушка. Несла, невесть что. Однако, в дружелюбии ей было не отказать!
У гостеприимной хозяйки беглецы провели часа полтора – пока за окнами совсем не стемнело. Как стемнело, решили уходить – тем более, и избитой Аннет поплохело.
– Мне б сейчас в постель… И йод…
– Так идем же!
Со всей искренностью поблагодарив старушку, юные революционеры откланялись, пообещав заходить. Мадам Мари-Энн была счастлива!
– О! Вы еще здесь? – удивился консъерж. – Я думал – вы ушли через крышу. А фликов нет. Так что пусть свободен! Прошу.
– Домой, – выйдя на улицу, Патрик огляделся по сторонам. Дом-то был рядом… и, вроде, все стихло уже.
Впрочем, не все!
Где-то со стороны Сорбонну послышался вой сирен… Желтый луч прожектора, бьющий с Эйфелевой башни, перебивался цветными бликами – синими молниями полицейских мигалок, оранжевыми всполохами горящих машин…
Минут через пять друзья уже были дома, в квартире Патрика на рю де Медичи. Почти в самом сердце боев!
– Раздевайся… – войдя следом за хозяином, Серж обернулся к Аннет.
Девушка послушно разделась, ничуть не стесняясь… да в этой среде вообще стеснятся было как-то не принято. Все с себя сняла, и джинсы, и белье…
– Ой… – сердце Сергей сжалось от жалости – худую спину девушки пересекали фиолетовые рубцы – следы полицейской дубинки.
– Больно?
– Спрашиваешь…
– Патрик! Есть у тебя йод?
– Да несу уже… Вот… и вата…
– Ну, миленькая Аннет… потерпи!
Девушка дернулась, застонала…
– Уй… больно!
– Терпи! Надо все обработать…
– Серж! Ты что, доктор?
– Почти. Теперь ложись на живот… Полежи пока так, потом мы тебя укроем.
– У нас есть что поесть? – Аннет неожиданно улыбнулась – как видно, ей пришлась по нраву такая забота.
– Поесть? – озадаченно переспросил Сергей. – Ну, это к Патрику.
Нашлись рыбные консервы и старый багет – пришлось поджарить на оливковом масле. Ну и кофе – само собой.
– О! – вернувшись с кухни, радостно возвестил хозяин. – У нас еще початая бутылка бордо. Почти целая!
Присели и бокалы, тихонько включили «Дорз»…
– You’re lost little girl… – после вина и йода Аннет почти совсем оправилась и вполголоса подпевала пластинке. А потом еще и попросила закурить!
– Не, не, не «Голуаз», нет… Давайте покрепче – «Житан»! Ах, милый Серж, твои друзья, Жан-Пьер с Клодетт, наверное, тебя потеряли?
– Какие еще друзья? – Сергей поначалу не врубился, но тут же исправился. – Ах, да, да, Жан-Пьер и Клодетт… А я к ним не точно собирался… Ну, как это будет по-французски? Просто обещал, что, может бытью, зайду.
– Так оставайся у нас! – смуглая голенькая Аннет приподнялась на локте. Избитая, но не сломленная. Карие глаза задорно блеснули. – Что тебе в своей провинции делать? Оставайся хотя б на пару недель. Верно, Патрик?
– Конечно же, пусть остается! Ой, мы здесь такие дела замутим! Чувствую, что-то будет.
– Не «что-то», а революция! – ткнув сигарету в пепельницу, задорно перебила Аннет. – Винтовка рождает власть! Ни Бога, ни господина! Дайте вина… Чин-чин!
Все разом чокнулись, выпили… Хорошее вино! А бывает ли в Париже плохое?
– Э-эй! А мы есть-то будем? – избитой явно полегчало.
– Ой! – спохватился Патрик. – Сейчас принесу, ага.
Девушка потянулась:
– И Серж… поменяй, пожалуйста, пластинку. Ну, кончилась же!
Поднявшись с дивана, Сергей склонился над проигрывателем:
– Снова «Дорз» поставить?
– Ну-у… можно что-нибудь еще… Что там есть-то? Ага, отсюда вижу. Ну, пусть будет Франс Галь. Мне в детстве нравилась.
– В детстве… А тебе сколько лет-то?
– Восемнадцать!
– Я бы дал девятнадцать.
– Ой, Серж! – расхохоталась Аннет. – Ты такой зануда иногда.
Сергей поставил пластинку… Маленький, на четыре песни, миньон. Франс Галь… Laisse tomber les filles… Французский хит шестьдесят четвертого года. Забавная пластиночка. Такая же была у пропавшей Агнессы… Агнесса! Черт! Совсем же забыл…
– Что с тобой, Серж? У тебя так лицо изменилось…
– Да вспомнил кое-что…
Ну да, наконец-то, вспомнил, зачем он вообще здесь. А раньше как-то не до того было – баррикады, полиция… революция, блин!
– Вот… – вытащив из кармана куртки фотографию Агнессы, молодой человек показал ее Аннет и подошедшему с кухни Патрику.
– Ищу старую подружку. Говорят, где то в этом районе живет. Может и сюда заходила… наверное… Случайно, не видели?
Сергей и сам не заметил, как произнес эту фразу по-французски… привыкал уже потихонечку.
– Не, не видела, – жертва полицейского произвола отрицательно качнула головой и улыбнулась. – Губки бантиком. А брови-то какие смешные, будто нарисованные. Сколько ей лет?
– Четырнадцать.
– Малолетка еще…
– А ну-ка… – неожиданно напрягся Патрик. – Сейчас, запасные очки принесу… Ага… Господи, да я ж ее знаю! Видел… И совсем недавно. Она где-то рядом живет.
Стажер разволновался, похоже, он был на верном пути. Неужели, повезло? Неужели…
– А ну-ка, вспомни, Патрик – где именно вы встречались?
– Да у фонтана, ну в Люксембургском саду. Не тот фонтан, что Медичи, а другой, круглый, где кораблики пускают. Она частенько там торчит, обычно перед обедом… то ли за мелким братом присматривает, то ли так, просто нравится… Зовут… Не помню я, как ее зовут, но девчонка красивая – вот я и запомнил.
– Ха, красивая! – еще раз глянув на фотку, фыркнула Аннет. – Кошка драная. Драная и тощая. К тому ж – малолетка, угу.
Тощая… Кто бы говорил!
– В Люксембургском саду, говоришь? У фонтана? – Серж все же уточнил. – Ну, сейчас-то там никто не гуляет…
– А вот и ошибаешься! – накрывшись, наконец, простыней, расхохоталась жертва произвола. – Очень даже гуляют. Детей больше всего… Но и так, прогуливаются, бегают… когда на баррикады не любуются.
– А ты, Патрик, как думаешь… Узнаю я ее?
– Узнаешь. Она такая же, как на фотке. Точь-в-точь.
Утром вся революционная молодежь – весь Париж! – снова была на баррикадах. Достраивали разрушенные, строили новые. Кричали лозунги, вселились, пили вино. Опять начались столкновения с полицией. Правда, на этот раз – ближе к Сорбонне, спецназ прорвал оборону на улице Кловис.
– Там, там… на улице Эколь… Там тако-ое! И Красный Дани, и Ален Кривин – они вес там! – волнуясь, рассказывал очевидец, только что подъехавший на велосипеде парнишка, школьник с восторженно-веснушчатым лицом.
– Так надо помочь! – решительно закричала Люсиль. – Давайте туда! Немедленно. La revolution stin croyable parce que vraie. Революция невероятна, потому что она настоящая! Да здравствует революция!
– Да здравствует революция! – хором откликнулись окружающие – ухоженные, небедно одетые подростки, учащиеся старших классов ближайших школ.
Глядя на них, Сергей ужаснулся – что надо этим пресыщенным детям? Чем они-то недовольны, а? Не голодают… и никогда не голодали… Ни в чем отказа не знают. С жиру бесятся? Похоже, что так. Но, как бы то ни было – в замес попадут по серьезному. Никто их жалеть не станет. Как вон, вчера – Аннет… Вроде, оправилась. Вон, кричит не хуже других!
– В Сорбонну! Эгей, все в Сорбонну, ага! Будем жестокими – Soyons cruels!
– Soyons cruels! – воодушевленно заорала школота.