И так меня эта тоска заела, что… остановился я рядом с главным столом, где у Ежа карта была, и наорал на него. В смысле, на Ежа, не на стол.
Приказы его выполняю, а сам ору.
И его проняло.
И он зачехлился, попустился немного. И отдал приказ, наоборот, сваливать. Обратно в холмы, в болота. Не подставляться под опричные заклинания, а уходить.
Ну мы и ушли, лагерь бросили. На доске — на дереве там висела — написали им матерные слова про собак. Ловушки повсюду оставили — ну и загадили все, конечно. Хотя гадить приказа не было. Это пацаны от себя.
В общем, ушли в холмы — а в холмах же айну живут. Гномы эти местные, сахалинские. По всей Кочке!
То есть главные поселения у них, конечно, не там, куда мы пошли. Но все равно: повсюду у этих ребят фанзы, заимки, землянки, подземные хутора всякие. И вот через них начался контакт… с Ленни Кляушвицем, нашим киберботаником поронайским.
Потому что ведь он жених дочки самого главного айну — вот этой девушки, которую звать Сергей. А с другой стороны, у него, Ленни, отчим — главный в поронайской милиции. Этот отчим Соль хорошо знал — она у Ленни в доме жила. И Сергей тоже знала Соль… Короче, через Ленни все закрутилось.
Нам передали, чтобы мы сидели, как мыши, пока Кляушвицы будут решать наш вопрос. Мы в выработанных шахтах спрятались — вот оттуда носа казать и не велели. Айну продуктами нас снабжали, чтобы мы там не сдохли с голоду.
Но я думаю, Еж такого бы по-любому не выдержал — тихо сидеть. Он бы все равно всех куда-то повел, и мы бы все отхватили и чего-нибудь натворили, и еще что-нибудь бы случилось…
Но в это время начало штормить Хтонь — по всему острову. Из всех аномалий тех, кто там шарился, выбросило наружу. Мы и сами побазарили со сталкерами, которые мимо нашего нового лагеря пробирались — после того, как их выкинуло. Ошалелые, покоцанные, не понимают ни черта. У костра их бражкой и чаем отпаивали. А потом Еж с ними долго общался в своей палатке.
А потом Еж ходил туда — к краю Хтони — и сидел там по несколько часов несколько дней подряд. Чего-то пытался услышать или почуять.
Ну а потом приехали Ленни с Сергей и сообщили, что нам опричники предлагают переговоры. На нейтральной территории типа — в главном селении айну, дома у ихнего вождя. Но типа неофициально.
И Еж долго думал — ехать или не ехать. Но решил ехать, конечно. Потому что он всегда выбирает «делать», а не «не делать».
Ну, почти всегда.
— Ладно, —вздыхает Еж, — иди, Чиповский. На еду там сильно не отвлекайся, нах. А то знаю я. Помню, как ты пучок лука Макару не хотел отдавать…
Вхожу в зал для переговоров — Еж остался смотреть по видео. Опричник явно меня узнает — слегка усмехается, кивает.
От Ленни пахнет волнением и потом.
От стола… неважно. Вкусно оттуда пахнет.
Атеруй Утарович хочет сказать что-то торжественное, но тупит.
Отца выручает Сергей:
— Итак, давайте я вас друг другу представлю. Усольцев Андрей Филиппович, подпоручик, и… и…
— Чип, — говорю я. — По паспорту Найденов Чеслав. Чип — лучше.
— Ты говоришь за вождя? — медленно спрашивает Усольцев.
— Да, — бурчу я. — Говорю. Отвечаю.
Опричник снова кивает. Так и не садится.
— Тогда…
— Позвольте, да что ж это мы! — выходит из столбняка гномский дед. — Эм… Любезные гости, прошу вас сначала за стол! Все с дороги! Все устали! А у нас вот щука тушеная, с черемшой! Пельмешки с ведмедем! И по настоечке, по наливочке нужно сначала, прежде чем о делах… а⁈ Дочери на свадьбу настаивал! Но пришлось раньше откупорить…
Он все правильно говорит: сначала положено обсудить, кто как добрался, потрындеть о неважном, потом уже о делах… Все правильно, так и у нас в деревне делали. Иначе невежливо получается…
Только вот опричный пес не садится.
— Господа, — хрипло говорит он, — в особенности хозяева этого дома.
Держит паузу. Потом все же отодвигает низенький стул и опускается на него. Типа одолжение сделал… И я уже почти тянусь к бутерброду, но нет.
— Я благодарен вам, Атеруй Утарович, за организацию этих переговоров, — продолжает опричник. — И знаю, что на востоке принято о делах говорить после трапезы. Какими-нибудь витиеватыми словами. Но вы уж меня простите, я так не умею. Поэтому начнем с дела, все остальное потом.
Усольцев ставит на стол навороченный опричный планшет, загородив тарелку с копченым кижучем и графин с настойкой.
— Господин Найденов, то бишь Чип. Я буду вести трансляцию и запись нашей беседы. Должен предупредить: я тут только чтобы озвучить некое предложение. Полномочий его обсуждать в деталях у меня нет. Но я вам его озвучу. Это ясно?
В животе у меня пронзительно урчит — так, что слышно Ежу, наверное! Гляжу через стол на этого Усольцева.
Нет, не пытается он меня нагнуть. Не пахнет он него так. Просто глядит спокойно, твердо. И…
(— В следующий раз это будет твоя голова, а не сумка.
…Падает на асфальт ржавый кастет.
— Расходимся, — говорит Андрей. — Самое время.
— Еще встретимся! — ору ему я.
— Чип, завались! — это Соль. И Андрею: — Не сметь. Трогать. Моих ребят. Никогда.)
…Как будто сто лет назад это было. Так странно: деревня, баба и мама, яхта, с которой меня Соль спасла — словно недавно случилось. Хотя прошел уже год. А те дурацкие разборки с опричниками — в другой жизни.
— Ясно, только вопрос один, — говорю я, закусив губу, неожиданно для себя. — Какие вообще переговоры, нах? Почему мы тебе должны верить⁈ Ты… кинул Соль. Это все знают.
Усольцев не отводит глаза, не моргает даже. И… какие-то они у него печальные.
— Мне верить не надо, Чип, — говорит опричник. — Верь себе. Но я тебе скажу вот что. Люди, которых я представляю, хотят с вами договориться. Не потому, что добры и гуманны… снаголюбивы. У них просто нету другого выхода. Ты же знаешь, что сахалинские аномалии сейчас недоступны для сбора тяги? Ты знаешь, кто это сделал? Вы уже догадались?
— Кто? — спрашиваю я, хотя… мы действительно догадались.
(— Не сметь. Трогать. Моих ребят. Никогда.)
— Соль. Она теперь — часть узловой местной аномалии. Или, может, наоборот — аномалия часть нее. Так-то, Чип. А мумие — которое из тяги делают — ценное лекарство и стимулятор для магов. От него никто не готов отказываться. Поэтому мы с тобой действительно можем договориться. У Соль… если ее еще можно так называть… у нее два условия. Одно касается сохранения жизни господину Немцову. Второе — ваших жизней. Поэтому я и пришел с предложением.
Он опять усмехается… и тут грохот!
Это распахивается дверь зала, да так, что братья Сергей хватаются один за тесак, а второй за винтовку. В дверях Еж — не утерпел все-таки. Свирепо глядя на гостя — а еще отчего-то на Ленни, — он стремительно шествует через зал и останавливается перед нами.
— Не работает ничего! — рявкает Еж на Кляушвица.
— Да, — говорит опричник, — внешней записи не останется. Мы сейчас в отдельном пузыре времени. На мгновение позже, чем мир вокруг.
Спокойно встает перед Ежом.
Некоторое время эти двое давят друг друга взглядами… Ну, точнее, это Еж давит, Усольцев просто смотрит.
— Излагай, — бурчит Еж, выдохнув.
И подпоручик говорит медленно:
— Вам предоставят корабли. Вы покинете рубежи Государства Российского и уйдете. Никто не будет чинить этому препятствий.
Еж моргает:
— «Уйдете»? Куда?
— Куда угодно, — усмехается в ответ Усольцев, — но в указанном направлении. А именно — к берегам Тумани.
Я аж подскакиваю. Во взгляде Ежа появляется понимание.
— И… что нам там делать? — спрашивает он медленно. — За рубежами у чужих берегов, нах?
Опричник разводит руками:
— Что угодно. Это дикие земли, вон… господин Найденов не даст соврать. Там идут постоянные столкновения местных племен.
— Всему виной трайбализм, — неожиданно говорит Ленни, все зыркают на него как на дурачка, Сергей под столом, кажется, пихает ногой.
— Точно, — соглашается Усольцев невозмутимо. — Всему виной вот это. Уверен, группе авантюристов найдется чем в этих землях заняться к своей выгоде.
«Я знаю, чем там заняться!» — хочется заорать мне, но не хочется быть как Ленни. А еще я хорошо понимаю, что за такое щедрое предложение придется платить.
Вождь понимает тоже.
— Что взамен? — спрашивает Еж.
— Взамен, — говорит опричник, — когда ходишь под своим флагом, не забывай интересы флага Отечества. У тебя будет куратор из магов. Потребуется иногда выполнять его поручения. Тумань — земли дикие, но и там… гхм… надо, чтобы все делалось к пользе государевой.
— Что угодно я делать не стану, — предупреждает Еж, — даже не надейтесь. Играть готов только в открытую. Когда понимаю, чо вообще происходит. Только так! Если нет — не договоримся! Принимается такое условие? Решай!
Он буровит Усольцева взглядом, воздух — как тот кисель из черемухи: густой, напряженный. Еж и правда — словно иголки выставил во все стороны. Невидимые. Какие «условия», нах⁈ Нам ли торговаться? Сейчас опричник скажет «не договоримся» — и… Что? Еж тогда просто уйдет? Или кинется на него? А маг что сделает⁈
Прикидываю, что схватить со стола и как прорываться к двери… Только нельзя будет уходить без Ежа. И…
— Не думал я, говоря с одним дьяком, что сам буду на его месте… Так скоро, — хмыкает неожиданно Усольцев.
И, улыбнувшись, протягивает руку Ежу. Тот жмет.
И я чувствую — и все чувствуют! — как кисельный воздух становится самым обычным. Фух…
— Ну что, — говорит один из двух братьев Сергей, здоровяк с тесаком, — теперь-то мы все можем поесть нормально?
Золотые слова. Опять шлепаюсь на стул — сам не заметил, когда вскочил! — и хватаю корзинку с икрой.
А то знаю таких бородатых проглотов!
— Они опаздывают, — хмурится Усольцев.
А мы-то, конечно, вовремя. По-другому и не могло быть с этим… временщиком.