Сюда, к маяку, он только нас двоих позвал, меня с Ежом. Пацаны, кто решил с нами в Тумань податься, в порту остались — суда в порядок приводить. Ржавые нам, конечно, посудины выделили от государевых щедрот, но двигатели пашут, и на каждой — по четыре пушки.
Еж поначалу, как обычно, ерепенился, но как узнал, кто нам стрелку забил — гонор свой поубавил и вообще весь как-то притих, сник даже. Вот и теперь — из машины не вышел, так и сидит, спрятав морду в руках, сплетенных на спинке переднего кресла.
А я наружу вылез. Попырился на маяк. На разбитую колею, по которой мы с Кубиком тогда к Макар Ильичу чесали, чтобы он Ежа от промысловиков выручал. На теплицу, где мы стекло разбили, когда луком пытались разжиться. На море. Серое оно сегодня, тревожное. На маяке полощется по ветру желтый флаг. Волнуется Матушка-Хтонь. Или… как ее теперь звать, неужто прям по имени?
Вдали поднимается пыль. Едет, пыхтя, микроэлектробус — такой же, на каком нас привезли. Останавливается рядом с нашим. Дверца открывается и наружу вываливается Кубик. Живой, чертяка! Кидаюсь к нему с объятиями — он морщится, но сам тискает меня даже еще крепче.
— Я был ранен, как Берен после столкновения с Кархаротом, — гудит Кубелло. — Но госпожа Токс исцелила меня, подобно прекрасной Лютиэн… Она придет завтра проводить нас в порту. Токс, в смысле, а не Лютиэн. А вот что она мне подарила! Только это секрет…
Кубик достает из кармана тряпицу, в которую завернута прядь длинных бело-золотых волос.
Только тут понимаю, что Еж так и не вышел из машины. Крепко его колбасит…
— А вы-то как сами? Чего пацаны? — спохватывается Кубик.
Рассказываю ему про наше житье-бытье в выработанной шахте айну. Усольцев стоит неподалеку и поглядывает на свои крутые часы. Эх, был бы он по-прежнему курсантом — как бы мы их у него отжали! Значит, еще кого-то ждем.
Наконец появляется третья машина — милицейская. Выходят сначала хмурые менты, а потом, по их команде — наш Макар Ильич. Смурной и в наручниках — да не в обычных, в навороченных каких-то. Специальные для магов, наверное.
— Вы опоздали на двадцать две и три четверти минуты, — бычит на ментов Усольцев. — Понимаете, кого заставляете ждать? Я сейчас не о себе! А наручники — лишнее. Вы ведь не станете предпринимать попытку к бегству, Макар Ильич?
— От себя не убежишь, — мрачно усмехается наш маг. — Банально, но факт. Так, Чипа и Кубика вижу. Еж где?
Вождь и сам уже дотумкал, что глупо и дальше торчать в душной машине. Выбирается бочком, жмется к дверце… даже дреды поникли.
— Все в состоянии самостоятельно передвигаться? — деловито спрашивает Усольцев. Маг и Кубик кивают. — Тогда идите. Вниз по грунтовке до пляжа около километра — не заблудитесь. Там увидите жертвенник…
— Жертвенник? — загорается вдруг Кубло. — Мы должны будем принести себя в жертву, да? Чтобы вину искупить? Как Хурин, плененный Морготом?
По ходу, Кубику не в падлу принести себя в жертву — лишь бы получилось, как в его любимом легендариуме.
— Вряд ли, — Усольцев качает головой. — Это было бы не в характере вашей… воспитательницы. Да и жертвенник там другого плана. Азиатский такой, не знаю, как называется… Домик для духов. Местные поставили.
— Сан пхра пхум, — тихо говорит Макар Ильич. — Святилище духов-покровителей местности. А вы что же, не станете нас сопровождать, Андрей Филиппович?
— Никак нельзя не сопровождать арестанта, — волнуется один из ментов, хотя прямо перечить опричнику не решается. — Да еще без негатор-наручников… Не положено. С нас начальство бошки поснимает.
— Сейчас я ваше начальство, — объясняет им Усольцев. И потом нам: — Да, по регламенту следует идти с вами. Но она ясно дала понять, что хочет видеть только… друзей. Поэтому… я вам доверяю, Макар Ильич. А пацаны не подставят свою команду, которая ждет в порту, верно? Так что не будем… гневить Хтонь. Пустое… Идите сами, вчетвером. Мы подождем тут.
И резко отворачивается к обрыву, но успеваю заметить — лицо у псоглавого сейчас на удивление… человеческое. Отчего-то становится его жалко. Хотя он тогда кинул Соль… но мы ведь тоже ее кинули.
По честноку — первые дни после инициации Ежа я помню смутно. Вышли мы из подвала, а дальше… вот как когда девчуля одна канистру бормотухи у гоблинов прикупила и мы все назюзюкались втихаря. Только тогда утром зверским похмельем накрыло, а тут… оно, может, и до сих пор не настало.
В первые дни одно только и было важно: Еж — наш вождь. Его воля — закон, его путь — истина. Мы идём за ним сплоченной ратью, ибо знаем: только он ведёт нас к победе. Мы не спрашиваем, куда и зачем. Мы верим. Мы — его воины, его орудия, его несокрушимая стена. Кто против нас — будет растоптан. Кто с нами — обретет силу. И только вот эта вся чухня у меня в башке и крутилась, вот прям такими словами — словно из лекции по легендариуму.
Еж сам, главное, не шибко лучше нас соображал — признался вчера мне. Все было так ясно, так правильно… так радостно. Но теперь он за все готов ответить. И я тоже — это же я целился в Соль из автомата. Кубика только отмазать бы… он тогда еще был малолетний, да и вообще в его ушастой башке, кроме легендариума, ничего особо не помещается.
На пляже в самом деле алтарь — домик для духов. Фотка лыбящейся во весь рот Соль еле видна за нагромождением цветов, игрушек, бутылочек с чистой водой и, конечно же, еды. Чего тут только нет — упаковки пивных банок, рисовые паровые пирожки, уложенные пирамидками фрукты, конфеты, чипсы… А в этих контейнерах лапша с говядиной и сладким перцем, всего-то вчерашняя — еще очень даже можно заточить…
Занюхался едой и пропустил появление Моти. Эльфы и так-то едва пахнут, а теперь он и вовсе… другой. Но, по крайней мере, во плоти. В отличие от… Соль. Которой здесь, в общем-то, нет — ни запаха, ни шороха шагов, ни телесного тепла. Даже тени не отбрасывает. Фантом — точь-в-точь те, каких она нам в театре теней показывала. В конце вообще очень редко — как-то всем сделалось не до театров.
Соль теперь только выглядит — но как раньше. Шмотки, правда, незнакомые, простецкие вроде, но видно, что пафосные. И босиком. Лохмы, как всегда, на бок зачесаны, колечки в носу и в левом ухе. Лыбится во всю мордашку:
— Шик-блеск, вот вы все наконец-то пришли! Живые, целые! Ну, чего смурные такие? Чай, не на похоронах!
Бледный Еж решительно шагает вперед:
— Соль. Я очень перед тобой виноват. И не только перед тобой. По моей вине погибли те, кого я не стою. Смерть Косты — на мне. О прощении не прошу — такое не прощают. Но назначь любое наказание — я его приму.
Нет уж, нах такие расклады! Еж — он пускай и вождь, но берет на себя многовато! Встаю рядом с ним:
— Я виноват не меньше. Даже больше! Это я… лил Ежу в уши, что ты продалась корпоратам…
Кубик, дурья башка, молча встает плечом к плечу с нами.
Призрачная Соль воздевает руки к небу:
— Ой, все! Давайте тут социалистическое соревнование устроим — кто больше виноват и сильнее раскаивается!
— Какое соревнование? — с подозрением спрашивает Макар. — Соц… лист… Это что-то на хтоническом?
— Можно сказать и так. Не мешай мне читать мораль, а то когда еще выдастся шанс! — Соль снова обращается к нам. — То, что вы сделали, было очень, очень хреново! Даже не знаю, кто вас воспитал эдакими троглодитами! Просто больше никогда так не поступайте с теми, кто вас… кому на вас не плевать. И все, все, хватит об этом, у меня и так уже план по драме на пару веков вперед перевыполнен! Давайте лучше посмотрим, чего мне тут пожертвовали! Ух ты, пиво — горькое, мое любимое!
Всем становится неловко — оттуда, где Соль сидит, увидеть пирамидку пивных банок невозможно. В принципе. Соль замечает это, вскакивает и подбегает к алтарю… делает вид, будто подбегает, продолжая трещать:
— Ну точно, горькое! Мне, правда, теперь без надобности, но вы угощайтесь. Кубик, тебе же семнадцать стукнуло? Поздравляю, кстати. Бери пивас, не стесняйся — я разрешила! Макар, чего стоишь, как неродной? Чип, глянь, что тут в контейнерах от мастера Чжана. Ты чего это, допустишь, чтобы хорошая еда пропала?
Чувствуя себя кончеными идиотами, мы рассаживаемся вокруг алтаря и берем по банке пива. А лапша и правда знатная — и палочки в бумажной упаковке к контейнерами приложены… Соль тоже плюхается на землю — хоть и видно, как травинки проникают сквозь босую ступню. Эльф садится чуть позади Соль, за ее правым плечом. Он выглядит таким же безмятежным, как прежде. И хотя бы тень отбрасывает.
Соль опускает подбородок на сплетенные пальцы:
— Ну, давайте, рассказывайте, как у вас что! Интересно же!
Еж принимается рассказывать — не сгущая краски, но ничего не утаивая. Как мы после того проклятущего праздника отступили в холмы и стали собирать второе ополчение. Как Коста отговаривал нападать на платформу без разведки, но Еж ясно видел, как следует поступить… Как мы беспорядочно отступали и сгинули бы ни за грош, если бы нас не спрятали айну. Как явился этот мутный опричник — Еж не стал называть фамилию Усольцева — и посулил корабли и свободу, пусть и с некоторым обременением.
— Ох, как же ты накосячил, Ежик, — Соль вздохнула, хотя воздух не вошел в нее и не вышел. — Только не раскисай теперь. У всех бывают… плохие дни. Так мы учимся. Как бы хреново ни было, ты все равно отвечаешь за тех, кто в тебя верит. Хотел взрослой жизни? Кушай, не обляпайся. Что же, Тумань так Тумань. Чип, надеюсь, ты разыщешь там всех, кто тебе дорог. А ты, — она переводит взгляд на Кубика, — уходишь с Ежом, потому что он твой вождь?
— Потому что он мой друг, — отвечает Кубик. — Я буду защищать его, как Белег защищал Турина в заповедных лесах Дориата!
— Ладно, пусть будет, как в заповедных лесах вот этого чего-то эльфийского… А ты, Макар? С тобой-то что? Спустили тебе Сугроба на тормозах?
— Приговорили к расстрелу, — усмехается Макар. — И заменили казнь сроком в колонии для несовершеннолетних магов-преступников. В позиции педагога.