И тут мне повезло. Я заметил, как недалеко блеснули линзы Филиных окуляров.
— Филипп Николаевич! — крикнул я, — будь добр, подойди, я тебя кое с кем познакомлю… — я уже предвкушал, как Филя начнёт краснеть и смущаться. Мне эти моменты доставляли прямо-таки утончённое эстетическое наслаждение, да…
— Чего кричишь? — почему-то вполголоса поинтересовался выбравшийся, наконец, из толпы студентов Филя.
— Так, — начал я, — посмотри на эту прекрасную и нежную, как первый весенний цветок, девушку, — сказал я, картинно поворачиваясь к Ольге, которая с интересом рассматривала Филиппка.
— А? — непонимающе вскинулся артефактор, с некоторым запозданием, всё-таки, переключивший своё внимание на Ольгу.
И тут произошло то, что должно было произойти — Филя застеснялся, покраснел, как маков цвет и глазки потупил.
— Ути-пути, — сестрёнка поняла, что тут можно будет слегка постебаться, так как Филипок на это прямо-таки напрашивался, — какой милый пухляш! — просюсюкала она.
Я ожидал, что она его и по пухленькой щёчке потреплет, но она удержалась. Но уверенность в том, что такое желание у неё наверняка возникло, у меня была.
Особенно смешными её слова казались из-за того, что не смотря на всю нескладность и полноту Фили, по росту он Ольгу, называвшую его малышом, всё-таки, заметно превосходил.
— Так вот, — продолжил я, стараясь не замечать провокационного поведения разошедшейся сестрёнки, — эта девушка — моя двоюродная сестра, а зовут её Ольга!
Филя обалдело глянул на меня, а потом вылупился на неё, как будто в первый раз увидел человеческое существо женского пола. И застыл, прямо как соляной столп…
— А кто этот розовощёкий малыш? — обратилась ко мне сестра, безуспешно давя лыбу.
— Это и есть тот самый Филипп, гроза хулиганов и гопников! — провозгласил я, стараясь сохранить серьёзное выражение лица, что было совсем не просто. Глядя на отвисшую челюсть моего соседа, хотелось отбросить в сторону все условности и просто ржать в своё удовольствие, аки богатырский конь Юлий.
— Филипп, а можно мне посмотреть на твой шокер? — с милой непосредственностью поинтересовалась эта оторва. Прозвучало это несколько двусмысленно, словно под словом «шокер» она подразумевала нечто другое… Или мне это просто показалось ввиду моей общей испорченности и богатого жизненного опыта?
А мой сосед натурально потерял дар речи и только хлопал глазами из-за толстых стёкол своих очков и беззвучно шевелил губами. Мало того, услышав вопрос Ольги, он покраснел ещё гуще. Хотя, казалось бы, куда ещё краснеть…
— Внимание! — над площадью разнёсся густой бас, усиленный то ли магией, то ли мощной аппаратурой.
— О, начинается, — сестра оглянулась, и, видимо, разглядев кого-то в толпе скороговоркой пробормотала, — ну ладно, мальчики, побежала я к своим, не скучайте, — она на прощание лучезарно улыбнулась Филе, продолжавшему пребывать в прострации, и мгновенно исчезла.
— Это… Это действительно была твоя сестра? — замирающим голосом спросил меня сосед.
— Да, — подтвердил я.
— Она богиня… — голосом религиозного фанатика выдал он, — спустившаяся с небес в наш грешный мир…
Вот, чего я не ожидал-то… Похоже Филя влюбился с первого взгляда… И если это действительно так, то, зная Ольгу, я ему совсем не завидую…
Глава 6
Время нашего ожидания закончилось, и над площадью разнеслись первые слова торжественной речи нашего ректора, Ираклия Левановича Цицианова — выходца из древнего грузинского рода, рода князей Цицишвили.
Это был высокий дядька неопределённого возраста с густой шевелюрой цвета воронова крыла и живыми карими глазами. Он был обладателем магического ранга Ведун стихии Земли, кстати, ходят устойчивые слухи о том, что скоро ему станет доступно преодоление барьера, отделяющего его от следующего ранга, ранга Волхва.
Содержание его речи я передавать не буду, так как вся она состояла из дежурных банальностей, которые школяры во всех мирах вынуждены выслушивать в начале каждого учебного года.
Следует отдать должное нашему ректору — его речь продолжалась немногим более пятнадцати минут, после чего всем нам было предложено пройти в обширный холл первого этажа, где были вывешены списки групп, расписание и прочая информация, с которой было необходимо ознакомиться всем студентам перед началом занятий.
Мы с Филей дисциплинированно проследовали внутрь здания, как впрочем и большинство присутствовавших на площади.
Приятным сюрпризом было то, что нас с соседом зачислили в одну и ту же группу первого курса, обозначенную литерой «Д». Кроме нас там числилось ещё двадцать три человека. А первым часом занятий у нас значилась так называемая ознакомительная беседа.
Проводить её, если верить расписанию, будет доцент кафедры нестихийной магии некто Д. С. Коловрат.
Эта беседа должна состояться через пятнадцать минут в четвёртом корпусе. По счастью, я знал, где это находится, так как рядом с этим корпусом находилась тренировочная площадка, где я тренировался летом.
Поэтому нам не пришлось проталкиваться через плотные ряды других первокурсников, обступивших большую карту территории училища, висевшую на дальней от входа стене, и пытавшихся понять, куда им надлежит выдвигаться.
Узнав всё, что было нам необходимо, мы с Филей направились к четвёртому корпусу…
У третьего сына графа Тюрина первое сентября явно не задалось. И сейчас он в компании своих верных прихлебателей сидел в одной из ажурных беседок, что были во множестве разбросаны по территории училища. Тюрин лелеял планы страшной мести тем, кто самим своим существованием отравлял ему жизнь, и, кроме того, уже успел безнадёжно испортить ему день сегодняшний.
Всё началось с того, что ему показалось, будто борзый новичок, каким-то чудом уложивший одним ударом одного из членов его ватаги, рискнул вступить в конфликт с наглухо отмороженной Сухаревой.
Тюрин преждевременно обрадовался тому, что для него неожиданно открылась возможность отомстить чужими руками за своё недавнее фиаско. И он опрометчиво попытался подначить эту безбашенную девку на то, чтобы она сделала отбивную из наглого малька.
Но тут выяснилось, что тот оказался её братом. И он, Пантелеймон Тюрин, вместо того, чтобы получить удовольствие от свершившейся мести, был этой оторвой публично унижен.
Драться с ней, само собой, дураков нет. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что не продержится против неё и минуты. Ибо она уже Новик, а он только в мае взял Ученика, да и то, с превеликим трудом. Но душа требовала мести… А тут ещё его ручные шакалы не по делу развыступались:
— Ну что, Пан, умыла нас эта девка? —один из братьев Салтановых рискнул сыпануть чепотку соли на свежие душевные раны вожака, — я понимаю, что против неё мы пока не тянем, но щегла-то этого, братца ейного, мы же достать по-любому сможем?
— Братца ейного достать мы, конечно, можем, — зло процедил сквозь зубы Тюрин, — но надо только всё обставить так, что он, типа, как бы сам напросился, тогда и к нам никаких вопросов не будет. И вот тут надо хорошенько подумать, смекаешь? — и он вопросительно посмотрел на Константина Салтанова, инициировавшего обсуждение этой щекотливой темы.
— А как мы это обставить-то можем? — начал недоумевать Костя. Вообще, мыслительная деятельность, это не его конёк. Ему бы чего попроще, например, над каким-нибудь слабаком поиздеваться… Тут он да, тут он может развернуться на полную катушку… А думать, это не его, от мыслей голова болеть начинает.
— Слушай сюда, — начал Тюрин, отыгрывая мудрого вожака стаи, — даже ёжику понятно, что необходимо показательно отметелить этого сопляка, пока весь первый курс страх окончательно не потерял. Но тут надо подойти с умом. Единственный способ его проучить так, чтобы сеструха сразу за него не вписалась и нам не помешала, это дуэль. А потом постараемся и с ней как-то краями разойтись, — тут уверенности в его голосе заметно поубавилось.
— А кто его на дуэль вызывать будет? — снова спросил Костя. Его брат и остальные шакалята в меру своих способностей старались вникать в детали формирующегося плана, а потому в их глазах ясно читался невысказанный вопрос — кого же из них кинут под танк?
— Нее, — протянул с претензией на значительность Пантелеймон, — никто его вызывать не будет.
— Как это? А как же дуэль? — продолжал тупить Костя, — если дуэль, то вызывать же надо…
— Надо, — с усмешкой передразнил его Пантелеймон, — только мы должны сделать так, чтобы не мы его вызывали, а он кого-нибудь из нас вызвал. Ну, или что-то типа того…
— А зачем? — Костя явно не выспался. Ну, или приболел. Иначе нельзя объяснить, почему он так тормозит и не может понять простейшей вещи…
— А затем, дурья твоя голова, — Тюрин сейчас ощущал своё подавляющее интеллектуальное превосходство над недалёким Костей, и это ощущение доставляло ему неподдельное удовольствие, — что в этом случае получится, что он сам на дуэль нарвался… Понял?
— Круто ты придумал! — это второй Салтанов, Епифан, сполна использовал подвернувшуюся возможность подлизаться к Тюрину.
— Отож! — довольно крякнул падкий на грубую лесть Пантелеймон, — слушайте меня ушами! Поступим следующим образом…
И он пустился излагать детали своего, как он думал, гениального плана. Не сказать, правда, что план был уж очень утончённым и коварным, но выглядел вполне себе рабочим.
Его шестёрки слушали внимательно, по ходу дела задавали вполне дельные вопросы, которые помогали устранять незначительные шероховатости в планировании предстоящей акции. И даже Костя перестал так люто тормозить.
В конце концов, всё было согласовано, роли распределены, и стая, разом оторвав задницы от скамеек, вывалилась из беседки и отправилась мстить за понесённый моральный и физический ущерб…
Мы с Филиппом добрались до четвёртого корпуса за десять минут, так что без спешки зашли в аудиторию, и, без каких либо колебаний и обсуждений, направились к предпоследнему столу в ряду около окон.