Со слов безбожно путающихся в показаниях очевидцев — лежал я бездыханным от десяти до двадцати минут, врачи этот факт всячески подвергали сомнениям, мол столько не живут в состоянии клинической смерти. А вернул меня к жизни НВПешник, поначалу делавший мне искусственное дыхание, затем, после бесплодных, не увенчавшихся успехом процедур — с досады ударивший меня кулаком в грудь. После чего я вздохнул, забилось сердце и всё это не приходя в сознание.
Пришлось им вызывать вначале медработников из сельской больницы (ух ты, при социализме, оказывается — в деревнях и сёлах больницы были, кто бы мог подумать), а когда и они не смогли меня привести в себя — и скорую из города. Таким образом, благодаря моей самоотверженности (или, скорее — слабоумию и отваге) — это происшествие стало достоянием общественности и привлекло к себе внимание соответствующих надзорных органов. Не сомневаюсь, что в противном случае всё благополучно замели под ковер, ремонт косметический силами школьников сделали, во время той же летней отработки или в рамках уроков труда, учителям в неформальной обстановке сделали неофициальный выговор и на этом всё. Нет тела, нет дела, как говорится.
А тут я, вернее — мой организм, находящийся в бессознательном состоянии, с мигалкой и сиреной несется в районную больницу. Жизнь у наделенных полномочиями и ответственных людей на селе заиграла новыми красками, не сомневаюсь. Как минимум — надо найти виноватых, а не дай бог школьник коньки отбросит — разбирательства не миновать. С последующей раздачей, и отнюдь не наград и поощрений. Надеюсь, физкультурника и трудовика не успели освидетельствовать и задокументировать состояние алкогольного опьянения, мужики они нормальные, да и меня получается спасли.
По мере развертывания повествования — пришлось покраснеть и всё так же настаивать на том, что ничегошеньки не помню. А картина вырисовывалась занимательная, можно даже сказать, что комичная, но так как непосредственным участником представления являлся я — было не до смеха. В сознание опытные врачи районной больницы привели меня быстро, но вот дальнейший мой перформанс и их удивил. Всё, что я нес, они к глубочайшему моему удовлетворению — не запомнили, но и того, что поняли и сохранили в памяти — хватало с головой.
— Вас всех скоро заменит телемедицина, кожаные ублюдки! — Передразнил меня Андрей. — Они причем клятвенно уверяют, что наркоз не использовали и с чего тебя так разнесло, непонятно! А это, «Покайтесь, ибо грядет!», откуда? Ты же пионер!
— Не помню я! — Продолжал я стоять на своем. — Может из фильмов откуда, или из книжек. Сейчас бы к бреду умирающего прислушиваться, сам же говоришь, что с того света чудом вернули!
— Каким чудом! — Оборвал меня дядька. — Наши врачи тебя спасли, советские, причем коммунисты! Ты прекращай тут про чудеса и религиозную пропаганду!
А зря, меня прямо подмывало рассказать, как через несколько лет все эти коммунисты и атеисты побегут в церковь, ставить свечки и неумело креститься, а потом дома — расставлять банки с водой перед экраном телевизора. Чтоб их, значит, Кашпировский с Чумаком зарядили. Не знаю, сейчас или позже — пойдет мода на всё сверхъестественное, летающие тарелки, зелёных человечков и проходимцев всех мастей, выдающих себя за экстрасенсов. Ни в коем случае не осуждаю и уж тем более — не смотрю свысока, понять людей, которых в одночасье лишили всех нравственных и моральных ориентиров можно и нужно. В отличие от тех, кто всё это устроил…
Мои размышления и поиск достойного ответа, на в общем то справедливые упреки родственника — прервала внезапная оплеуха по левому уху. Умеет дядька, ничего не скажешь, я даже не заметил замаха! Непроизвольно вырвавшееся: «Ты чо, бля⁈» — тут же ознаменовалось оплеухой (которую я тоже пропустил) по правому уху.
— Ничо! — Дядька внезапно, прямо на глазах, рассвирепел. — Мать на тебя жалуется, сладу с тобой нет, на второй год остаешься, ты чо, отца решил переплюнуть? Тот хоть восемь классов кое-как окончил и училище, а ты чем думаешь?
А тяжелая рука у него, аж в голове звенит. То, что я думаю — явно не стоит выкладывать ему сразу вот так, без подготовки. Тут бы ещё от обвинений в умственной неполноценности и поехавшей кукушке, после вчерашнего концерта в операционной отбояриться, не время качать права. Да и возраст, я же практически недееспособен и права голоса, как и собственного мнения — иметь не должен. Вернее — могу думать, что хочу, но решают пока за меня всё взрослые. Что ж, остается только порадоваться, что моя судьба дядьке не безразлична и как-то выходить из сложившейся ситуации. Зря я думал, что есть время, пока лежу в больнице, вот он, ближайший родственник, младший брат отца — просит объяснений.
— Запустил я учёбу, Андрей. — Сразу же показал свою договороспособность и понимание ситуации, при этом, на всякий случай, отступив от дядьки подальше, зайдя за письменный стол. — Батя разбился, вот у меня и того, отпустило тормоза. Потом переезд, новая школа, догнать класс не получилось. Ну а сейчас вообще, нереально, две четверти считай пропустил, нагнать за два месяца не получится…
— Был бы в восьмом, вообще до экзаменов не допустили! — Продолжал негодовать дядька. — Самому то не стыдно, на второй год оставаться⁈
— Стыдно… — Тут я опустил глаза, ибо врал напропалую, на самом деле, было глубоко параллельно. Даже больше, вообще желания учиться не наблюдалось. Ладно бы на второй год, так ведь нет, второй раз! Я и в свое время, окончив среднюю школу, с таким облегчением вздохнул, что отмучился и больше не придется тянуть эту лямку. — Я работать пойду!
Так, судя по выражению лица Андрея — воспитывать меня начнут здесь и сейчас, возможно ногами, пока в себя не приду и не одумаюсь. Тут же затараторил, уводя мысли дядьки от профилактических и целебных звиздулей:
— На лето только! Чтоб мозги на место встали! Как мама говорит, что если не хочешь работать головой, работай руками! И учебники проштудирую в свободное время, чтоб во второй раз нормально закончить седьмой!
— Работать он пойдет… — Ворчливо отозвался успокаивающийся Андрей. — Тебе же четырнадцати нет, кто и куда тебя возьмёт?
Ага, не возьмут, я два года уже каждое лето в совхозе по полтора месяца работал, на полях. То капусту полол, то огурцы в теплице собирал. По детским нормам конечно, не больше четырех часов в день. Зато, возвращался домой, к дедам, хоть по матери, хоть по отцу — и начинай сначала, прополка и окучивание картошки, огород, скотина, одно слово — хорошо в деревне летом. А от совхоза — какую-никакую денюжку платили, как же было приятно выложить заработанное маме. По словам деревенских, их каждую весну и лето вообще припахивали на полный рабочий день, невзирая ни на какие нормы. И школьные занятия побоку. Так что без работы я остаться не боялся, на крайний случай — для той же заготконторы можно постараться, им вечно что-нибудь требовалось, из даров леса.
— Ладно, придумаем что-нибудь… — Дядька уже успокоился, сам прикинул перспективы и стал рассуждать вслух. — Оно и на пользу пойдет, тут ты прав, погорбатишься и сам вприпрыжку в школу побежишь!
А у меня в голове забрезжила идея и углядев на столе стопку конвертов, письменные принадлежности и тетрадку — решил действовать. Вырвал листок из тетрадки и не раздумывая написал — Чернобыльская АЭС, после чего вложил его в конверт, запечатал и протянул дядьке.
— Вот, сохрани у себя, только обещай пока не заглядывать! А в начале лета вместе откроем…
Что поделать, если в исторических событиях я откровенно плавал и ничего не мог вспомнить толкового, чем бы смог объяснить свою осведомленность о грядущих событиях. Поначалу я склонялся использовать сухой закон, но как оказалось — он уже давно гулял по стране и набирал обороты. А вот с аварией в Чернобыле — была уверенность, что она пока не произошла, но на подходе. Вживаться в шкуру подростка — это само собой, но я хотел большего, и тут без союзников не обойтись. Кандидатура Андрея выглядела весьма привлекательной, и воин-интернационалист, и мент, да и как человек, если верить воспоминаниям предшественника — хороший, для своих родственников по крайней мере.
Адекватность он свою тут же подтвердил, сложив конверт и убрав в офицерскую сумку, улыбнулся в усы и спросил:
— Планы и обязательства расписал?
— Ага, — подтвердил я и не вдаваясь в подробности, добавил. — вроде письма потомкам…
Ну что, внимание со своих косяков можно направить в другое русло, настало твоё время, мамаша Мюллер! И я, со всеми подробностями, особенно упирая на то, как мне было мучительно больно (не забыв акцентировать и то, что для мозгов, особенно подростковых — эта бодяга, которой меня травили, совсем не витамины). Андрей выслушал и стал заводиться по новой:
— Иди в палату пока, отдыхай! Совсем ох… От рук отбились!
В палате смел принесённый завтрак, сиротливо дожидавшийся меня на тумбочке. Еда оказалась вполне съедобной — манная каша с озером растаявшего сливочного масла, пара кусков хлеба и вареное яйцо. Вот чай был так себе, отдавал веником, но зато был сладким. Затем подоткнул под голову куцую подушку в серой наволочке и после всех перенесенных испытаний — стал засыпать, не слыша не разговоров соседей, ни бубнежа радиоточки. Последнее, что донеслось из радиоприемника — объявление о начале передачи: «Наталья Дарьялова, воспитать семьянина…»
«Воспитаете, ага, вначале демографическая яма в девяностых, потом массовый завоз орды диких кишлачников из средней Азии, отбивающий всякую охоту рожать и воспитывать детей…» — С этой мыслью я и заснул, как в колодец провалился…
Разбудили меня вполне выспавшегося и поначалу не смог взять в толк — кто я, где я и кто все эти люди. Хорошо, что дали возможность сходить и умыться, в процессе всё вспомнил, да и голова окончательно прояснилась, и самочувствие не досаждало. «Этак у меня и похмелья сейчас долго не будет, как в детстве!» — Озарило меня, но тут же пришлось себе напомнить, что я за ЗОЖ. Тут и СССР спасать, и жизнь налаживать, не время предаваться порокам!