— Это чего, будут на нас наезжать, получается? — Принялся размышлять вслух, лихорадочно прикидывая, чем это чревато. — Вчера объявили, значит, это когда заседание будет?
— Ну ты чего, Вань, как не русский! — Принялись наперебой подсказывать мужики. — Специальные сессии Генеральной Ассамблеи созываются в течение пятнадцати дней со дня получения Генеральным секретарем требования от Совета Безопасности или от большинства членов Организации Объединенных Наций o созыве такой сессии!
Глава 15
Глава 15.
Больших трудов стоило направить помыслы мужиков, взбудораженных большой политикой — в рабочее русло. И то не до конца: мало того, что на перекурах кипели жаркие дискуссии, так ещё и рабочий процесс не обходился без споров. Я и до этого ООН недолюбливал, сейчас же вообще костерил на все лады: даже на первый взгляд видно, что сегодня работа идет спустя рукава, а уж что будет дальше, когда наши дадут своё пояснение происходящему — нетрудно догадаться…
До сих пор не могу привыкнуть к вовлеченности мужиков в политику, особенно на контрасте со своим временем — у нас такая активность разве что в сети присутствует, в форме разнообразных срачей, самый эпичный из которых — это хохлосрач. Тут же бушуют нешуточные страсти в реальной жизни, где потроллить оппонента в лучших традициях интернета — чревато, ответка может прилететь незамедлительно, и не всегда в форме остроумного и язвительного коммента.
Попал я сюда в самом начале перестройки, так что настроения в нашей глубинке отслеживаю с весны восемьдесят шестого: такого интереса народных масс к внутренней и внешней политике, как с конца мая, сразу после отстранения от власти коммунистической партии — ещё не было. Если проводить аналогии со знаковыми событиями моего времени: возвращение Крыма в родную гавань и начало СВО — вызвало подобное оживление в обществе. Жалкое подобие, надо сказать, которое быстро переросло в привычное разочарование — отвык народ от позитива со стороны правительства. И что бы не заявляли на самом верху, какими бы лозунгами не прикрывались — реальность всё быстро расставляла по своим местам.
Так «Русская весна» четырнадцатого года закончилась «Минскими соглашениями» (и не знаю, что было позорней — эти договоренности или «Хасавюртовские»); когда вместо войны выбирают позор — заканчивается всё войной и позором). Про СВО вообще вспоминать не хочется, столь явно вразрез декларируемой «экзистенциальной угрозе с Запада», которую предлагали обществу — проглядывало мурло олигархов, которые с этим самим Западом не чурались ни торговать, ни держать там свои активы и учить своих детей.
Здесь же народ не успел ещё разочароваться во власти, да и инициативы, выдвигаемые сверху — вызывали самое горячее одобрение и поддержку в массах. Ещё столь недавний дефицит хоть и не сошел на нет, но карточная система и талоны канули в небытие, до товарного изобилия моего времени было далеко, конечно, но ужасов тотальной нехватки продуктов и товаров первой необходимости времен конца социализма, как я помнил в своем детстве — не наблюдалось. Как-то выкручивались, изыскивали фонды, даже в нашем селе, помимо стандартных продуктов — и одежду завозили, и прочую мелочевку, проходящую по категории изделий легкой промышленности. Ещё бы с бытовой техникой и автопромом ситуацию наладить…
Я же от дебатов на политические темы старался воздерживаться: во-первых бригадир, во-вторых — опасаясь ляпнуть что-то не то, а в-третьих — с конца мая сам перестал дупля отбивать, что происходит и куда несет нас рок событий, послезнание уже не помогало. Душой был с народом — очень уж импонировали первые шаги нового правительства, но весь мой жизненный опыт предостерегал от слепого и безоговорочного доверия власть имущим, во всем искал подвох и подводные камни. Зато с посвященными в историю моего появления, в отличие от коллег — отводил душу: как правило это был Равиль и изредка дядя Паша. Тот, в силу специфики работы пастухом — нечасто появлялся, да и я, несмотря на окончание школы — весь в делах и заботах был.
И если с дядькой общались нормально, в основном о музыке и культурных тенденциях будущего, то с Равилем всё было сложно, вплоть до периодических размолвок и демонстративного игнорирования друг друга. Потом, конечно — мирились, и так до следующего спора. Очень уж ему не по нраву было происходившее у нас, вплоть до агрессии:
— Вань, ты сам-то понимаешь, что вы никак не субъектом в политике являетесь⁈
— Иди нах! — Пока ещё беззлобно отругивался я. — У нас БРИКС и практически открытое противостояние с НАТО! И всё шло к тому, что в международных расчетах откажемся от доллара!
— Себе-то не ври! О какой независимости и самостоятельности можно говорить, если ресурсы как продавали, так никакое противостояние с Западом этому не помешало? А финансовая политика центробанка России⁈ Сам же Хазину жаловался, что там открытые вредители сидели, это что за банк такой, которой в самый разгар войны гробит экономику своей страны⁈
— Ты не понимаешь просто, не всё так однозначно! Во власти ещё с девяностых засилье либералов и явных врагов, а одним махом такие проблемы и противоречия не решаются! На второй год СВО начали же чистить министерство обороны от взяточников и казнокрадов, а процесс это не быстрый, у нас правовое государство всё-таки! И до остальных явных и скрытых врагов дело дойдет! Наверное…
— До пиздеца глобального дойдет, больше ни до чего! Сам подумай: ладно Украину в полигон для отработки новых военных технологий и методов ведения войны превратили, так ведь и Россию тоже! Сам же рассказывал, что Черноморский флот потихоньку выбивают и он вынужден гаситься, вместо участия в боевых действий. А дроны, которые до Москвы долетают⁈ Вот хоть убей — не похоже это на войну, это действительно какое-то СВО, нормальные государства независимые так не воюют! У нас вот ядерная доктрина есть сейчас в СССР, согласно которой подобные действия вероятного противника — влекут за собой незамедлительный ответ, а у вас что, только коричневые линии?
— У нас тоже ядерная доктрина есть! — На чистом упрямстве спорил я.
— Ага, есть — на жопе шерсть! — Неприкрыто издевался Равиль. — Не воюют так, если по нормальному! Вот чего споришь, сам же жаловался, а сейчас споришь! Третий год войны, а у врага все пути подвоза целые и мосты стоят нетронутые; я не удивлюсь, если диверсионные группы начнут заходить на территорию Белгородчины, а ваши так и продолжат угрожать красными линиями и ударами по центрам принятия решений, не переходя от слов к действиям! Кордебалет у вас, а не боевые действия!
— Ну ты палку-то не перегибай! Не наговаривай лишнего, на такое сразу ответят, мало не покажется! — Заявлял я, но без особой уверенности. Всё таки это мое время, и то, что там происходило — не оставляло равнодушным. А слова Равиля — били по больному… — Подожди, бахнут ещё, весь мир в труху!
Вот и сейчас я со своим бессменным куратором в очередной размолвке, дня три назад опять поспорили. Надо к пятнице мириться, с кем и где мальчишник перед свадьбой устраивать — если не с Равилем и не у него в подвале. На работу уже решил: флягу пива заказал, выставлю мужикам вечером после смены, несколько бутылок дедовской самогонки добавлю. Ну а сам с Максимом в секцию мотокросса, после восьми дядя Паша подтянется, парни с которыми ездили цыган приструнять — тоже подойдут, так что нормальное мероприятие намечается.
Так, в раздумьях о судьбе страны, предстоящей свадьбе и о слегка застопорившейся работе на вверенном мне объекте — время пролетело до обеда. Первая смена старшеклассников, задействованных на стройке, отправилась по домам, рабочие, кто жил недалеко — обедать по хатам, остальные — в совхозную столовую. Мне до столовой пять минут добираться, а до дома — в два раза дольше, но несмотря на это — обедал всегда дома, не стал исключением и сегодняшний день.
А в нашем коттедже, вместе с вкуснейшей домашней пищей, заботливо приготовленной мамой — ждал ещё и концерт. Исполняла Александра, которая должна была сейчас находиться в летнем лагере при школе, а никак не дома.
— Не пойду я в ваш лагерь больше! У меня каникулы, мне эта школа уже вот где стоит, не хочу!
— Представляешь, — проинформировала меня мама. — сбежала из школы! С самого утра, хорошо хоть сама домой к обеду заявилась, мне позвонили на работу, так меня чуть инфаркт не разбил, бегом домой! Вот где ты шлялась до обеда, Саша, и с кем⁈
— Наши мужики ходили каратистов городских лупить, я не могла это пропустить! — С гордостью заявила младшая. — За них болела!
— Какие мужики? — Удивился Макс. — Школьники небось, а не мужики? Вот что за поветрие с этим карате, и в том году из города мастера единоборств приезжали, и в этом не унимаются. Насмотрятся видиков, потом дурью маются! Шурка, так сколько лет мужчинам вашим, пионеры поди ещё?
— Нормальные взрослые мужики! Седьмой класс закончили! А в лагерь я всё равно больше не пойду! На велосипеде хочу кататься и магнитофон слушать, в гробу я видала такие каникулы!
— Ох и своебышная ты, Сашка, — вздохнула мама. — к бабушке тебя определим тогда, у неё под присмотром катайся, одну тебя оставлять нельзя. Вышла из доверия…
А после обеда я стал знаменитым, причем в союзном масштабе. Ещё по дороге к теплицам заметил необычный интерес к своей персоне со стороны односельчан, из-за чего даже опоздал слегка — с двумя дедами пришлось пообщаться, так и не понял, чего им от меня надо было. Пока на работе мужики не прояснили ситуацию:
— По радио, Иван, про тебя передача была!
Первой мыслью было, что меня всё-таки втравили в какой-то блудняк с непредсказуемыми последствиями — ничего иного от своего появления в информационном поле я не ожидал. Поэтому насторожился и сделал стойку:
— Да ну на! Чо за передача хоть⁈
Мужики, которые слушали на обеде радио (а это все, кто был в столовой и часть тех, кто обедал дома) — тут же обступили и наперебой стали выкладывать подробности и особо запомнившиеся им пассажи. От сердца отлегло: как обычно, слегка преувеличили масштаб случившегося. Не обо мне была передача, а о Солженицине. про меня там лишь упомянули, в связи с написанным на выпускном экзамене сочинением. А вот назвать моё имя, фамилию и наше село — не постеснялись, заодно процитировав особо понравившиеся цитаты и выдержки из моего опуса. С кратким резюме диктора: