тановке с друзьями, но не для того, чтобы поговорить об учебе, а найти местечко и, как взрослые…
И все видят, что страна великая — даже верить в это не нужно. Не за горами Олимпиада. все ощущали себя причастными к свершениям великой страны. И эту гордость, этот патриотизм не купить ни за какие деньги. Так это казалось в 1977 году.
На Первомай я не хотел было идти, но встретил недопонимание со стороны родителей. Как им объяснить, что я не хочу встречаться с одногруппниками. А еще Таня… Впрочем, как говорила моя бабушка: «Волков бояться — в лесу не сношаться». Ох, и веселая была бабуля!
В СССР нету секса? Как бы не так. Он тут есть, иначе откуда здоровая демографическая ситуация? А еще молодежь в достаточной степени раскованная. Это, между прочим, те самые бабки, которые потом будут сидеть у подъезда и записывать кого в наркоманы, а кого в проститутки, иных — так и в либералов, прости господи.
А сейчас будущие поборницы моральной чистоты вкушают разнообразных радостей и вольностей. Впрочем, в Советском Союзе с этими делами было как-то… интимно, что ли. Все занимались, но на поверхности — чистенькие. И да, случалось, это я помню по своей молодости, когда и в двадцать лет девушка еще ни-ни. Но это всё-таки редко.
— Ну же, Тольчик… Ты как будто прячешься ото всех. Чувак, что с тобой? — пристал, как банный лист, Витёк, Виктор Пилигузов, неформальный лидер всего нашего потока.
Чубайсов-младший в своем дневнике писал о Витьке в таком тоне, что можно понять: побаивался и завидовал Виктору Пилигузову будущий реформатор и убийца страны.
— Вот-вот, три сейшена профилонил, лентяй! — услышал я голос за своей спиной и обернулся.
Был сразу чуть не сбит идущими студентами. Шествие не ждёт, шествие идёт! Так что приходилось подстраиваться и идти полубоком, порой и спиной вперед. Но рассмотреть обладательницу язвительного и звонкого голоска я был обязан.
Темноволосая нимфа смотрела на меня зеленоватыми глазами. Невысокая стройная девушка щурилась от солнца и поджимала пухловатые губы, что делало и без того приятный вид девушки крайне сексуальным. Жаль, так прямо ей об этом сказать нельзя — точно не за комплимент примет Или даже такого слова знать не будет.
— Что смотришь, не узнаёшь уже? — проворковала девица. — Или обомлел?
По реакции окружающих, замедлившихся и оборачивающихся, я понял, что мои одногруппники почуяли очередной спектакль. А-а! Ждёте, когда я буду робеть и мямлить, смущаться маленькой стервы?
Лиду я уже встречал раньше, однако нашему разговору тогда помешал мой научный руководитель. Я был вынужден ходить на консультации по дипломной работе, где, по большей части, мы с преподавателем выискивали цитаты из многотомника собраний Ленина, а также занимались правильным оформлением источников и литературы. При этом диплом-то уже написан, это так, может, еще какой источник найдем или пересчитаем эффективность. Так что тогда меня спасли, а сегодня спасения нет.
Но сегодня и я уже другой. Пусть девушка и обладает несравненной красотой, но я — не влюблённый безусый болван, а сердце моё бьётся ровно. Хотя нужно признаться себе, если бы стоял вопрос об уединении с Лидой, то я тут же начал бы активные поиски удобной квартиры. И сделал бы это куда как быстрее, чем с Таней.
— У тебя ленточка… — сказал я и направил свои шаловливые ручки к груди девушки, на которой красовалась красная революционная лента.
Лида, всё так же щурясь, смотрела на меня, но уже другими глазами. Она явно опешила. Ведь я не просто поправлял ленточку, я почти внаглую ощупывал женскую грудь. И, чёрт возьми, мне это нравилось! И грудь, и реакция Лиды.
— Эй! Руки убрал! — опомнилась девушка.
Лида явно засмущалась. Вот только её беспокоило не то, что я к ней прикасаюсь, как на эту мою вольность отреагируют другие?
— Да, Лидок, теперь и замуж можно за Тольчика, — не преминул заметить Пашка Тарасов. — Интим-то у вас уже был.
Пашка в этой компании за штатного клоуна, как сейчас говорят, он шебутной. Сам неказистый, низенький, белобрысый с редкими волосами. Однако, как это часто бывает в природе, если человек внешне так себе, то ему приходится быть более коммуникабельным, чтобы «герлы» внимание обращали и «чуваки» ценили. Так что Тарас старался всё осмеивать, над всеми шутить, в чем и преуспел.
— Вот вы где, ребята, — нарисовался ещё один персонаж, Машка.
С ней мне пришлось чуть плотнее пообщаться, она — сама ответственность, когда я дважды не пришел на консультацию по диплому, сама пришла ко мне, так сказать, повлиять на меня. У нас с ней один научный руководитель. Наверное, в советской молодёжной компании обязательно должен быть тот, кто блюдёт моральный облик и не позволяет остальным разлагаться. В то же время в компании ее, скорее, терпят. Мария Смирнова, полноватая девушка, при том с маленьким ртом и в целом не притягательным лицом, вызывала у многих оскомину. Культорг и секретарь комсомольской организации всего нашего потока пользовалась своим должностным положением — отшить её было не так-то просто.
— Ну что, понравилось ленточку поправлять? Мягко? — не замечая прихода главной комсомолки, пыталась сохранить лицо и достоинство Лида.
— Скорее, упруго, как и должно быть. И мне очень понравилось. Повторил бы, — бодро отвечал я.
Лида опустила взгляд и даже покраснела. Она явно привыкла к тому, что верховодит мной, как угодно. Судя по записям в дневнике моего предшественника, он часто себя корил за то, что теряется и не знает, что сказать, как только на горизонте появляется Лидочка-Лидок. Мне же теряться нечего.
— Таньке своей ленточки поправляй! Уже все знают, что вы гуляете, — пробурчала Лида и сделала пару шагов вперёд, обгоняя группу студентов третьего курса.
Мы шли в колоне института и махали флагами, а два рослых парня несли транспарант с надписью «Мир Труд Май». Большинство же были со свободными руками, ну или с сумками, в которых что-то позвякивало, и явно не учебники.
— Ну ты, чувак, и даёшь! Бессмертный, что ли? Матвей, Егор Матвеев, узнает, что к Лидке подкатывал, голову оторвет, — под голос диктора, громко прошептал мне на ухо Витёк.
— Она с ним гуляет? — спросил я.
— Она-то нет… — Витек улыбнулся. — А он с ней — да, но в мечтах. Но разве же это важно, когда тебе голову будут отрывать?
— Мимо проходит колонна работников торговли! Уже в первые месяцы текущего года было реализовано… — вещал диктор.
Мы подходили все ближе к эпицентру шествия, после которого колоны распадаются и люди расползаются. Тут культоргам и парторгам нужно не зевать — хотя бы собрать все транспаранты и флаги, чтобы сохранить имущество, частью до Дня Победы, но, скорее, до Дня Социалистической Революции осенью.
Шествие на 1 Мая было не просто манифестацией с красной ленточкой на груди и с плакатами. В обязательном порядке подводились некоторые итоги трудовой деятельности предприятий и организации Ленинграда. Интересно, а что могли бы сказать про студентов ЛЭТИ?
«Студентами института было прогуляно: 315 лекций, 123 коллоквиума, 618 семинаров. Выпито… Выкурено сигарет… Из них Marlboro…»
Ну, этого, конечно, никто в громкоговоритель не скажет. С другой стороны, ну как молодёжи не веселиться?
— Делюга есть, — шептал мне прямо в ухо Витёк, любитель иногда вставить словечко из воровской фени. — Пришла партия левайсов, фирмовых. Восемнадцать пар отдают за одну норковую шубу. Ждать долго не будут, Илья Федорович ждёт от нас действий. Там мани хорошие.
Я старался не показывать своего недоумения. Делишки-то попахивают навозной фермой. В дневнике моего предшественника не было ни одного слова про то, что он занимается фарцой — но намёки я уже накануне слышал. Просто Чубайсов не делал глупостей и не упоминал в своём дневнике про тёмные делишки.
— Нет времени на всякие глупости, — сказал я.
— Глупости? Ты что, уже помешался на своём дипломе? Пойди к Батону, придумай что-нибудь, что кому-то нужна норковая шуба. У него же есть выходы на ГУМ, — как само собой разумеющееся сказал Витёк.
Батон — это мой отец. И у нас с ним никогда не было разговоров на предмет фарцы. Да, казалось, мой отец может достать всё что угодно. И у мамы, насколько я знаю, очень недешёвое пальто на зиму есть. В Советском Союзе мало иметь деньги, нужно ещё и найти, где и что купить. Аркадий Борисович Чубайсов знает злачные места.
— Что по мани? — спросил я.
— Какие мани, Тольчик? Восемнадцать фирмовых джинсов! — шептал прямо на ухо мне Витёк, периодически оглядываясь по сторонам.
Людям было не до нашего разговора, все шли вперёд, предвкушая следующий этап маёвки. Некоторые уже начинали сбегать в подворотни, покидая колонну — это те, кому не терпится накатить — беленькой или портвейна. Такие бегунки, весьма вероятно, быстренько хряпнут азербайджанского креплёного и вновь вольются в стройные ряды празднующих Первомай. Лишь только одно изменится — станут громче кричать приветствия и лозунги! Ну и радость, счастье, эйфория! Если присмотреться, то шествие все больше становится «счастливым», еще бы с десяток километров, и все прямо на ходу в пляс пойдут, а после захрапят на асфальте.
— Ну так как, ты в делюге? Там верняк. Только я предупреждаю, что выйти без последствий не получится, Илья Федорович — мужик суровый, — сказал Витёк и, не дожидаясь моего ответа, будто бы и нет у меня никаких вариантов, отправился к Катьке.
Вроде бы, Витёк даже собирался жениться на Кате, как только защитят диплом и он, и она. Нет, Витёк — далеко не последняя скотина, хотя и есть в нём гнильца. Но вот что касается коммерческой жилки, то тут Витька мало кто догнать бы мог. Однако одно дело — та жилка, другое — нарушение закона.
Мне деньги нужны! Очень, но… фарца может закрыть мне дорогу наверх, или в крайней степени усложнит ее.
— Вот ты где! — схватила меня под руку Таня. — А я там со своими. А вы идёте на маёвку? А давай с тобой сбежим! Чувак, не робей! Когда такое будет, что я тебе себя предлагаю?