склоне прошлой жизни бросил из-за сердца курить, так психологически сейчас и не тянет. Зачем начинать? Хотя общество такое, что пристраститься к никотину может любой, даже не курящий. Куда ни зайдёшь, отовсюду пахнет дымом.
После я ещё вышел во двор. Между двумя зданиями, которые открываются прохожему человеку, во дворе, находились сразу две мастерских, где осваивались профессии на практике. И снова грязь, окурки, блуждающие по двору неприкаянные учащиеся, курящие и харкающие на изрядно потрескавшийся асфальт.
Первоначальной цели на сегодня я достиг. Познакомился с руководством, смог, пусть и поверхностно, понять ту степень расхлябанности и неорганизованности, которая здесь царит.
И вот что я могу сказать. Я рад подобному положению дел. Чем больше было бесхозяйственности до моего прихода, тем лучше будет виден результат моей деятельности.
— Кто тебе сказал, ну кто тебе сказал, что тебя я не люблю? — надрывался вокально-инструментальный оркестр ресторана.
— Святое дело — отпраздновать окончание института и пригласить в ресторан своих преподавателей! — сказал мой отец, когда я размышлял над тем, стоит ли мне идти на это мероприятие.
А почему бы и нет? Ведь, по сути, самый сложный период своего становления в новом времени я уже прошёл. Во время пьянки-гулянки вряд ли кто-то будет всерьёз интересоваться моими знаниями о прошлом.
А вот то, что связи с одногруппниками надо всё-таки поддерживать, очевидно. Многие студенты в инженерно-экономическом институте являются представителями Ленинградской элиты. И с этим мириться нужно, искать свои резоны в знакомствах. Если бы я стал самым жёстким антагонистом всех советских элит, то наиболее вероятным окончанием моей бурной деятельности было бы лечение в психиатрической больнице.
Да и невозможно что-либо изменять, не прочувствовав всю пагубность негативных явлений. Блат сейчас дороже денег. Деньги-то у людей чаще всего есть, купить бы то, что хочется или что нужно. Советскому Союзу нужны товары!
— Отчего такой солнечный мальчик не танцует? — мои размышления прервала Лида, подсевшая на стул рядом. — Что пьёшь? Хочешь Наполеона?
— Я не Жозефина де Богарне, чтобы Наполеона хотеть, — отшутился, будто отбрыкнулся я от девушки.
Но шутка, на удивление, зашла.
Из прошлой жизни я знаю, что, если женщина смеётся даже с глупых шуток мужчины, значит, он ей приглянулся. Вероятнее всего, у Лиды сработал рефлекс хищницы, собственницы. Когда я перестал за ней бегать, теряться в присутствии девушки, когда появилась Таня, то оказался вдруг нужен. Но такой геморрой не нужен мне.
— Как поживает Матвей? — задал я провокационный вопрос.
— Своей жизнью. А у вас с Танькой уже любовь? — хмельным голоском спрашивала Лида. — У вас было?
Джентльмены на такие вопросы не отвечают. Ещё не хватало, чтобы я вот так пошло хвастался собственными успехами и порочил имя Танюхи…
— Один раз в год сады цветут, — на разрыв голосовых связок пел уже изрядно пьяный солист ансамбля.
— Потанцуем? — Люда прищурилась.
— Пошли! — я коротко пожал плечами, желание красивой дамы — это закон.
Выйдя в центр танцпола, или как это сейчас называется, я было подал Лиде свою левую руку, но девушка схватила меня обеими руками за шею и прижалась всем своим захмелевшим и чуть потным телом. Такую стойку в танце в моей молодости называли «комсомольской». Она отличалась от «пионерской», при которой мальчик и девочка танцевали на расстоянии вытянутых рук. Комсомольцам, мол, можно прижиматься и плотнее. По логике вещей… Членам партии доступны оргии? Чтобы только не сказануть такую плоскую шутку в голос.
После того случая с Таней мы с ней виделись дважды, погуляли, словно шпионы, прячась от людей, чтобы целоваться до онемения челюстей. И я понимал, что не любовь это, но нахлынула такая ностальгия по юности, что я как-то сам увлекался и был с Татьяной искренним. А теперь здесь ко мне прижимается ещё более интересный женский организм со смазливой головкой.
— И что, я тебе уже вообще не нравлюсь? — прошептала мне на ухо Лида, практически касаясь своими губами мочки уха.
— Отнюдь, — ответил я.
Девица ждала продолжения, возможно, моей исповеди, жарких признаний и клятв. Но «отнюдь» — было единственное, чего она дождалась во время танца. Знала бы девочка, какие у меня возникали мысли! Но, воздержание от глупости — важная характеристика зрелого ума. А я, смею надеяться, всё же больше человек, проживший жизнь, чем юноша, только вступавший на тропу действительного взросления.
— Козёл! — Лида одарила меня нелицеприятным эпитетом, как только закончился танец.
— Вот шалашовка! — усмехнулся я ей вослед.
Ансамбль сыграл «Шизгара», в душном помещении еще больше стало попахивать потными телами, а я решил пообщаться с комсомолкой Машей. Нет, не ради того, чтобы закрутить интрижку с пухленькой девчонкой, которая, казалось, высыпала на себя целый мешок разноцветной штукатурки, так ярко была накрашена. Я хотел узнать у Маши подноготную городской организации комсомола, кто там за кого. Не упустившая возможности выпить шампанского, Маша наверняка рассказала бы мне много интересного.
Понятно, что пробиваться без того, чтобы стать своим в этой организации, не выйдет. Более того, мне нужна хорошая характеристика от комсомола, чтобы исключить возможные проблемы при вступлении в партию. И лучше Маши всю эту комсомольскую кухню никто не знает.
Что до выпивших, то трезвым мог считаться только я, хотя и выпил немного бренди с некоторыми преподавателями, как и с нужными мне студентами.
Удивительно, но на столах не было алкоголя, кроме пары десятков бутылок шампанского человек на сто, не меньше. И, по большей части, это шампанское так и не было открыто. Зато напиток «Буратино» чудесным образом стал карамельного цвета, а иногда так и вовсе прозрачным. А в туалете будто бы был ликёро-водочный завод, куда приходили уже бывшие студенты, гле наливали в тару предпочитаемые напитки. По шестьдесят рублей с носа — в такую астрономическую сумму нам обошёлся банкет.
— Толян, пойдем покурим! — подошёл ко мне Витёк.
Он перехватил меня на полпути к главной комсомолке потока. Я весь вечер ловил на себе взгляды Витька, которые не сулили ничего хорошего. Обиду на меня копит. Но, как известно, на обиженных воду возят — и балконы на них падают.
— Не курю и тебе не советую, — бросил я и уже собрался уходить, но Витек перегородил мне дорогу.
— Что, зассал? — с вызовом спросил изрядно пьяный Витёк.
— Ты уверен, что тебе это надо, Вить? — вздохнул я.
— Не, если зассал, так и скажи! — Витя сверлил меня осоловевшими глазами.
— Ну пойдем… покурим, — вздохнул я.
Конечно, можно было бы подумать своим взрослым разумом, что этого делать не стоит. Однако новости о том, что Чубайсов зассал, разлетятся по всему Ленинграду молнией. Потом доказывай…
— Ну, и что ты хотел? — спросил я, как только мы вышли на крыльцо ресторана.
Здесь ещё стояло много людей, которые действительно вышли покурить. Курить можно было бы и в зале, как и поступали некоторые приглашённые нами преподаватели. Но большинство всё-таки предпочитали выйти на воздух. Было сухо — в целом Ленинграде неделю не было дождя! — и солнце палило нещадно. Так что мужчины выходили, скорее, чтобы немножко охладиться.
— Пошли туда! — сказал Витёк и попробовал дёрнуть меня за пиджак, но я убрал свою руку.
Сам пошёл за угол, приготовившись не бить, а, скорее, скрутить буяна, которому так сильно захотелось драки.
— Ну привет, любовничек! — сразу за углом стоял громила.
— Вот, Матвей, привёл! Он только что мацал Лидку, — победным голосом произнес Витёк, потом повернулся ко мне и добавил. — Это тебе, сука, за то, что подставил меня с шубой. Илья передаёт, что ты ему должен. С тебя пятьсот рублей.
— Это ты, значит, мою Лидку за жопу мацал? — накачивал себя Матвей, разминая пудовые кулаки.
Глава 4
— Че ссышь? — торжествующе спросил бугай и попер на меня.
Я помню заветы государственного лидера, при котором я жил последние десятки лет. «Если драки не избежать, нужно бить первым» — так гласило наставление одного известного на весь мир россиянина.
Матвей не ожидал, что я подойду к нему вплотную, оттого и не среагировал на мой манёвр.
— Хрясь! — я резко ударил головой в нос бугаю.
Такой коварный удар должен был срубить его наповал, но этот Матвей только пошатнулся назад и согнулся, схватившись занос. И это тоже неплохо, а давать возможность опомниться здоровяку я не собирался.
— На! — всадил я ему, сгорбленному, коленом по бороде.
Вот теперь бугай завалился, однако даже на секунду не вырубился.
— А-а-а! — это навалился на меня сзади Витёк, приноравливаясь душить.
Если бы он не огласил криком свои намерения, то имел бы какой-то шанс ухватиться за мою шею. Однако, на удивление — видно, сработал рефлекс из прошлой жизни — я моментально перевёл руку бывшего дружка и подельника на болевой приём.
— Че Витек, мал клоп, да вонюч — это про тебя? — усмехнулся я.
— Отпусти, сука! — взмолился Витёк.
Я посмотрел на корчащегося Матвея, ослабил хват и пнул коленом под зад Витька. Он свалился на асфальт рядом со своим сообщником.
— Бабу твою, если она твоя, я не трогал — и отшил её. Подойди и поговори с ней! Но захочу, буду с ней, — я чуть повернулся в сторону поднимающегося с колен Витька. — А ты вообще гнида! Решил стравить меня с Матвеем, потому что я отказался участвовать с тобой в темных делишках? Сука и есть!
Я с невозмутимым видом отряхнулся, не показывая своим противникам, что драка с ними для меня также не прошла бесследно. Удар головой был исполнен не лучшим образом — теперь весь лоб гудел. Завтра, наверное, будет ещё и шишка.
— Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес Советский Союз, — уже на автомате, по большей части держась за микрофонную стойку, пел вокалист ВИА.