— И после такой ночи ты ещё пойдёшь на турник? — с лукавством в глазах, но искренне удивилась Таня.
— Пойду. И даже не один, — сказал я, целуя девушку.
И действительно, толпа ребят уже ожидала меня на выходе из общежития. Я выходил по времени, а вот ребята, да и девчата, собрались, видимо, загодя.
— Предупреждаю всех, что мы вышли не на прогулку, а на усиленную зарядку! — строго сообщил я собравшимся.
Но всё-таки сегодняшним ранним утром строги быть не выходило.
Что-то мне подсказывало, что серьёзной тренировки лично у меня сегодня не выйдет. Нужно будет разработать программу, чтобы на всех времени хватало, возможно, придётся даже устраивать две зарядки, для разных групп. А тут ещё столько девчонок, и каждая вторая была уже с накрашенными ресницами, с помадой. На тренировку, если так прикинуть, вышли две трети женского контингента общежития. Не хотелось мне быть тем объектом, в который девчонки будут влюбляться. Очень это… хлопотно.
— Светлана, — обратился я к одной девчонке, имя которой уже знал. — На тебе после тренировки — составить списки тех, кто будет и дальше заниматься. Обращаюсь ко всем, после тренировки, когда вы примете душ, а о том, чтобы дали горячую воду, я договорился, жду всех в актовом зале. А теперь все за мной! Бегом марш!
Я бежал на стадион и чувствовал себя гусем-вожаком. Бегу такой весь из себя важный, а следом гусиный выводок семенит. Так-то можно было бы, конечно, и другое сравнение придумать, что сзади меня бегут курочки и цыплята. Но тогда кто я, получается? Не-е-ет, второе сравнение мне нравится меньше.
— Три круга вокруг стадиона! — прокричал я и своим примером показал направление дальнейшего забега.
Стадион тут был небольшим, наверное, вдвое меньше, чем стандартное футбольное поле. И оказалось, что для более полусотни ребят на круге пространства будет маловато. А в общежитии проживает всего двести двадцать три учащихся. Чуть ли не пять раз по пятьдесят. Что если большинство из них решит заниматься по утрам? Тут подумать надо, вопрос же только в правильной организации.
А в целом это было бы просто отлично! Со временем назначил бы ответственных, разбил бы на группы. И пока одни будут бегать вокруг стадиона, другие могут заниматься на турниках, третьи на брусьях, четвёртые — делать групповые упражнения. Так что всё решаемо. И уже то, что в выходной день на зарядку вышло больше пятидесяти человек — это мой успех.
Что же, идти на радио или в газету, предлагать сюжет? Почему бы и нет! Как только зарядки станут системными, можно пробовать начинать пиарить свое имя. Буду мелькать иам да сям правильными делами и нужными словами, заметят.
— Я в душ! — сообщил я Тане, когда вернулся с зарядки.
— Я видела вашу зарядку в окно. А что это у тебя там так много девчонок было? Мне уже ревновать? — вроде бы и в шуточной форме, но с очень серьёзным взглядом спрашивала Таня.
— Пошли со мной в душ, там и расскажу! — отшутился я, но имел серьезные намерения.
Кое-что в душе рассказать, кое-что в душе совершить.
Таня стала себя вести уже более свободно, не так зажималась, а тоже брала на себя инициативу в этом прекрасном деле. Инициатива… Вспомнился мне некстати первый секретарь райкома комсомола. Интересно, насколько он поощряет такую инициативу, когда комсомолка, принимая душ с комсомольцем, берёт инициативу, и не только её, в свои руки? Думаю, что товарищ Трушкин подобные инициативные действия одобряет! По крайней мере, об этом красноречиво говорит присутствие рядом с ним эффектной дамы на должности второго секретаря райкома комсомола.
— А я сегодня так счастлива, Толь! — сказала Таня, когда мы уже собирались на выход.
— И я! — сказал я.
Прислушался к себе и понял, что абсолютно не слукавил.
— А как думаешь, есть шанс, что Настя и Стёпа будут вместе? Они вчера как уходить собрались, даже держались за руки! — спросила Таня, закрывая все свои прелести комбинацией.
— А тебя их разница в возрасте не пугает? — спросил я.
— А чего это должно меня пугать? Сами пусть решают. Да и как говорится: любви все возрасты покорны, — сказала Таня, подумала и решила добавить: — Я, конечно, с таким взрослым не стала бы. Разница в возрасте в десять лет — это, наверное, много.
— Ты сама себе противоречишь, Танюш.
Я мысленно усмехнулся. Знала бы девочка, что сейчас в рыжей голове находится разум далеко не мальчика, но мужа! Но нужно ли ей это знать? Нет, о том, кто я есть на самом деле, знать не должен абсолютно никто.
Ещё в первую неделю после своего пробуждения в новом теле я много думал о том, что, может, всё-таки стоило бы прийти в контору, каким-то образом набиться на встречу с самим Андроповым и выложить ему всю подноготную, все свои знания, что япринес из будущего. Я понимал, что при этом стану подопытным зверьком, что мозг мой будут обследовать, а меня не выпустят за пределы больничной комнаты в какой-нибудь загородной психиатрической больнице. Я задавался вопросом: пошёл бы я на такое самопожертвование ради большой великой цели? Признаться, до конца я так себе и не ответил. Наверное, если бы знал точно, на все сто процентов, что моя жертва не будет напрасной, то всё-таки пошел бы. Но никто не даст сто процентов, тем более, что мне ли не знать, что в деле реформ и судьбе Чубайсова очень видную роль сыграло КГБ. Так что же? Открываться тем, кто все это устроил?
Я выбрал другой путь — длиннее, но вернее.
— Куда пойдём? — спросила Таня, заканчивая наводить красоту. — Тьфу!
Девушка смачно плюнула в маленькую плоскую коробочку с тушью и начала интенсивно размазывать щеточкой получающуюся чёрную жижу. Тушь под стать городу. То есть, лучшая, как и сам Ленинград.
Тоже упущение Советского Союза. Чтобы все жили в мире и созидании, прежде всего, нужно умаслить женщин. Будут довольны женщины — и удовольствие от жизни, да и от милых дам, получат мужчины. А советская косметическая промышленность в этом сильно уступала загнивающему западу.
Но Тане выглядеть прекрасно это никак не мешало.
— Давай пройдемся вдоль Фонтанки, оттуда на Английскую набережную — и потом по Невскому, — предложил я маршрут.
Был, конечно, сразу же раскритикован коренной жительницей Ленинграда, но поход по Невскому проспекту в экскурсионной программе мы оставили. Будучи коренным москвичом в прошлой жизни, я всячески восхвалял в Москву и считал именно этот город самым красивым в России. А теперь у меня смешанные чувства. Есть и в Ленинграде душа, шарм и красота, история. Как бы не больше, чем в Первопрестольной.
Мы ходили по улицам Ленинграда, просто наслаждались отличным днём, поедали уже по третьей порции мороженого. Можно многое критиковать в Советском Союзе, но есть то, что в СССР было лучшим в мире — космос, балет и мороженое.
— Будет дождь, — посмотрев на небо, уверенно сказала Таня.
— Эка невидаль, в Ленинграде — и дожди! — отшутился я.
Казалось, что если где-то дождь должен пройти, то это будет обязательно Ленинград. Ко всему привыкаешь, вот и я привык к моросящему дождю. По крайней мере, пытаюсь себя убедить, что привык.
— Да нет! Сильно ливанёт! — пугала меня Таня. — Может, в чебуречную, на Маяковского? Или уже не успеем? Эх…
Я мысленно подбил свои барыши. На кармане оставалось семнадцать рублей с копейками, и если бы не подъёмные как молодому специалисту, которые я всё ещё никак не получу, то я бы и не знал, как прожить.
Наверное, именно это и имел в виду мой отец, когда, прогоняя из дому, ухмыльнулся и сказал — мол, через пару недель я сам вернусь домой с поклоном и с извинениями. Надо будет более серьёзно отнестись к своим тратам и стараться жить по средствам. Пока мне и на работе платят лишь среднюю зарплату от ставки. А это в месяц сто двадцать рублей, до которых ещё чуть меньше месяца. Продать, что ли, какие-нибудь свои джинсы? Шмотки-то барские.
Как заработать деньги, я примерно знал. Но многое сводилось к тому, что мне тогда нужно было включаться в противозаконную деятельность, чего я всемерно хотел избежать. Вот экспроприировать у какого преступника — это я не считал зазорным, но наживаться на простых советских гражданах не был готов.
Или, например, производить и продавать — пока это нелегально, но мне не кажется преступлением, не вступает в конфликт с совестью человека двадцать первого века. Реализация ряда задумок займёт немало времени. Так что пока всё равно нужно жить по средствам.
— Это про ту чебуречную, в которую только вход — три рубля? — спросил я у Тани.
Конечно, она меня поняла — мы же вчера стол сооружали, а это тоже траты.
— Меня там знают, мы с папой часто ходим туда обедать, — весело сообщила мне девушка.
Чебуречная на Маяковского только называется чебуречной. На самом же деле это заведение общественного питания Ленинграда было одним из престижных. Там собиралась богема, артисты, отпрыски статусных родителей. Фарцовщики также облюбовали это местечко. И, кроме того, что здесь можно было поесть действительно очень вкусных, славящихся на весь Ленинград чебуреков, всяких котлет, выпить, как говорили, настоящего кофе с «наполеоном».
— Вот же ведьма! — с доброй интонацией, усмехаясь, сказал я.
Дождь начинался. Причём, это и вправду не был какой-то моросящий нудный дождик — нас ожидал настоящий ливень.
— Бежим! — сказал я, когда вода обрушилась на нас, словно из ведра.
Мы забежали в телефонную будку, ещё пока никем не занятую. Но подобное укрытие долго пустовать не могло. Мы с Танюшей были не единственной парой, которая прогуливалась по Невскому проспекту. А спрятаться в телефонную будку — это ещё и романтично. Места мало, можно прижаться друг к другу. Мы, конечно, уже наприжимались, но молодым ведь всегда мало. Мы закрыли за собой дверь, и обнял Таню, согревая.
— Я понимаю, что мы обо всём договорились. Что я у тебя временная… — прозрачным голосом начала говорить Таня.
— Не надо, — сказал я, уже предполагая, что дальше может последовать.