Да, не пацанский удар. Но не подставляться же мне под перо?
— Сука! — выкрикнул второй подельник и накинулся на меня.
Я ухожу в сторону, разрываю дистанцию, но… Поросшая трава, оказывается, скрывала ямку. В нее и попала моя нога. В одну секунду я провалился почти по колено, да еще и нога подвернулась. Как всё это не вовремя! Но я не теряю концентрации — наоборот, она словно усилилась в несколько раз, когда ситуация стала почти безвыходной. Заваливаясь, я вижу — в мою сторону несется чужая нога. Тут же я выбрасываю ему навстречу кулак — и отбиваю опасный удар.
Удивительно быстро приходит в себя второй бандит, а я, перекатившись, не успеваю встать. Пропускаю удар в живот. Второй удар от бандита, которому оказался нипочем удар ниже пояса, приходится уже на блок.
— Э, *ля, мужики, какого… — слышу, кричит в стороне Бондарь, считавший себя хозяином нашей бурсы.
Его окрик звучит для этих амбалов заслуживающим внимания, бандиты отвлекаются, и я, что есть мочи, лежа, оберегая растянутую в падении ногу, левой бью по лодыжке бандита. Теперь уже вражина заваливается, а я встаю. Впрочем, на правую я всё-таки стараюсь не опираться.
— Стоять всем! — выкрикнул я, когда понял, что сейчас двух мужиков, пусть и явно бандюганов, начнёт бить всем скопом толпа из не менее чем десятка пацанов.
Чем это чревато, мне известно. Бандиты и порезать могут, может, у них и пистолет имеется, мало ли. Ну а даже если подростки поборют бандитов, при таком раскладе тоже добра не жди. И проблемы с милицией, и огласка.
— Базарь с уважением, перо руками не мацай. Тогда можем и договориться, — жёстко сказал я, потом обратился к пацанам. — Вам спасибо, всё правильно. Поддержку оценил, не забуду. Но лучше, пацаны, идите вы на производственное обучение. Бондарь, зайди ко мне в общагу через час-полтора, поговорить нужно.
Ребята далеко не ушли. Разве что отошли на прежние позиции, где обычно курили, и оттуда наблюдали, как развивается моё общение с двумя явными бандитами. Вот теперь это хотя бы с натяжкой можно назвать общением.
И всё же некоторым людям нужно показать свою силу, чтобы они начали хотя бы тебя слушать.
— Как меня зовут, вы наверняка знаете. Ваши имена мне особо ни к чему. Вопрос такой: что ещё за списки вы от меня требуете? — спросил я.
— А хрен его знает. Сказали, что у тебя списки. Вот и отдай их. По мне, так важнее, что ты торчишь, должен то есть, больше тысячи. Так что и лавэ гони! — говорил тот, которого я свалил ударом по лодыжке.
Это было единственное, что могло нас объединять с этим бандитом — мы оба больше опирались на левые, неповреждённые ноги.
— Эх, пехота. Как вы можете требовать от меня списки, если даже не знаете, что за они? А если я вам в них рецепт бабушкиного пирога напишу? Чем не списки? — усмехнулся я. — Что насчет денег, так я ничего не должен, но это могу решать только с Ильей.
Оба бандита переглянулись. Я гнул свою линию:
— Всё буду решать только с Ильей. Вы же от него? — решительно сказал я. — Ладно — деньги, но там в списке такие имена, что только за то, что они побудут у вас в руках, КГБ живьём кожу снимет. Поняли хоть? Теперь вопрос. Где сейчас квартира Ильи?
Было понятно, что бандиты сами не знают, чего именно от меня требуют. Да знает ли это сам Илья? Во всей только выстраивающийся системе фарцовщик должен был быть либо каким-то связующим звеном между молодёжью и серьёзными людьми, которые будут заниматься их прикрытием, либо своего рода элитным магазином, в котором каждый член экономического ленинградского кружка может купить себе любой дефицит гораздо дешевле, чем у какого-нибудь другого фарцовщика. Это приманка вечная, безотказная, и они её задействуют.
— Буду ждать тебя сегодня в восемь вечера на углу Пролетарской, дом 6, — подумав, сказал один из бандитов.
— Сегодня не могу. Нужно деньги собрать, да и списки подготовить. Завтра в десять вечера, на углу всё той же Пролетарской, 6, — сказал я решительно.
— Мы знаем о тебе всё. И о девке твоей, о брате… Время до завтрашнего вечера, — сказал один из бандитов, и они, стараясь выглядеть волками, и не побитыми, а одержавшими победу, пошли прочь.
Проблема, однако. Со списками не так всё сложно. Я мог просто предоставить частично то, что у меня уже было скоплено и что было написано Эдиком на пикнике. Но где взять тысячу рублей, я не знал.
В голове крутился силовой вариант решения вопроса. Бить бандитов может быть делом благим, но не теперь — да и у меня нет даже пистолета. Сработать ножом? Можно, но только на эффекте неожиданности, а это надо тщательно спланировать Пока что надо сделать ход. Уверен, если я передам списки и пообещаю, что в скором времени отдам и деньги, от меня могут на какой-то период отстать. А уж дальше я буду действовать.
Я направился в общежитие, чтобы немного передохнуть и подумать о том, что мне делать дальше. Однако уже на крыльце я понял, что размышления без сытного обеда — это пустопорожняя философия. Гастроном находился недалеко, может быть, всего метрах в четырехстах от общежития. Пусть у меня ещё оставалось немного колбасы, тушёнка, даже баночка красной икры, но это своего рода неприкосновенный запас.
Пельмени — вот истинное блюдо любого холостяка. Кастрюлькой со мной поделились, так что можно и пельменей отведать. Жаль, что сметаны нет. Её сейчас в пакетах не купишь, нужно приходить в магазин с баночкой или бидоном, чтобы из большого чана черпаком налили всегда разной по жирности и густоте сметаны. Ну да ладно, может быть, и без неё пельмени прокатят.
Заходишь в магазин и удивляешься, сколько здесь свободного места. Нет стеллажей, мимо которых проходишь и выбираешь, что кинуть себе в корзину. Все продукты — за прилавком, так что туда я и почесал от входа. Консервы пирамидками и плакаты с едой — вот главное украшение советского гастронома. И продавщицы такие… хмурые, серьезные, важные.
Я встал в первую очередь. Ведь тут своя система — перед покупкой необходимо подойти пообщаться с продавщицей, отложить то, что нужно, подойти на кассу, оплатить, а потом подойти вновь с чеком к той же продавщице, чтобы товар выдали.
Долго выбирать пельмени мне пришлось.
— Здравствуйте, возьму «Русские», — как мог дружелюбно произнёс я и получил хмурый кивок.
А что тут долго разговаривать, когда их всего два вида в витрине? Пусть они и «Русские» дороже на восемь копеек, но хотя бы пачка выглядела симпатично — под русскую старину, в узорах. Я сходил к кассе и пробил чек на тридцать одну копейку, а потом вернулся к прилавку и забрал полукилограммовую картонную коробку в узорах Интересно, а мясо там есть? С другой стороны, хоть в зарплату уложусь.
Пельмешки немного слиплись, но на вкус оказались вполне приятными, и мясо все-таки там было. Если бы я еще следил за варкой, а не увлекался рисованием, было бы ещё лучше.
Набив желудок, не осилив целую пачку пельменей, я достал недавно купленные карандаши, альбом для рисования и принялся, собственно, рисовать. Я так был увлечён этим делом, что даже не замечал, как шло время. Уже прошло полчаса, час, полтора часа — а я нарисовал только четыре листа. А ведь рисунков предстоит сделать ещё очень много!
Я увлёкся рисованием операционной системы Windows, старался воспроизводить все странички, о которых помнил. Да, да! Я хотел нарисовать, как может выглядеть система. Мне кажется, что для того, чтобы создать такую операционную систему, нужно иметь очень развитое воображение и очень долго работать, набивая шишки на многочисленных ошибках. Я же предлагаю решения многих задач, вот только бы еще вспомнить специфику первых версий «офиса», с которыми мне пришлось работать.
Конечно, мне нужны первые версии — более поздние прописать на нынешнем оборудовании будет просто невозможно. Поэтому вспоминать было сложно, но я старался. Поможет ли это советским программистам? Или, может, это «мартышкин труд», то есть бесполезный? Однако этого я не узнаю, если не попробую. И потом, оказалось, что рисовать все эти кнопочки и курсоры — довольно весело.
Надеюсь, что советские программисты хотя бы смогут уловить мысль, как должна, или может, выглядеть операционная система. Интересно, сколько лет сейчас Биллу Гейтсу, разработчику «Окон»? В любом случае, Windows в том виде, в котором я её рисую, появилась не раньше девяностых годов, ну, в качестве разработки — может быть, в конце восьмидесятых. До этого она была надстройкой для другой операционной системы.
Я не программист, но зато был в прошлой жизни вполне опытным пользователем. Ну, скажу, что у меня фантазия бурная, пусть посмотрят. Не вижу здесь особых сложностей и проблем, если я нарисую окошки.
Кроме того, я собирался нарисовать и принцип игры «Тетрис». Уверен, что она в своём исполнении не должна быть намного сложнее, чем игра, где волк ловит яйца. А Советский Союз, если будет производить «Тетрис», да ещё и защитит его хоть какими-нибудь патентными правами, то получит чуть ли не миллиард долларов в казну СССР, и как бы не каждый год. Можно даже не производить, а лишь распродавать лицензии и иметь свою долю. А там и гоночки можно придумать на той же платформе. Хоть бы и Марио… Или я сейчас до «Танков» нафантазирую?
Если будет у меня достаточный политический вес, смогу инициировать подобное производство. Если хоть немного диверсифицировать советскую экономику перед потрясением, связанным с резким спадом цен на нефть, то уже это позволит Советскому Союзу выстоять. Или, хотя бы, остаться стоять — на трясущихся ногах, но не упасть.
— Входите! — выкрикнул я, когда в дверь моего блока постучали.
На пороге стоял Степан, и был он весьма озадачен. Я отложил свои рисунки, взглянул на тарелку с давно остывшими пельменями. Вроде бы, как радушный хозяин я должен еду предложить гостю, также холостяку, наверняка не борщами с котлетами кормленному. Но как человеку почти честному и совестливому, мне хотелось подобное блюдо спрятать и не показывать. Слиплись-таки, нужно было горячими есть.