из космоса в низкопробных фильмах из будущего, поглощают человека и паразитируют. Но я не встретил еще подобное.
— Всё, я ухожу! — сказала Таня, резко поднявшись с дивана.
— Ну и куда я тебе такую красивую отпущу? Иди ко мне! — сказал я и притянул девушку к себе.
Я стал её целовать, был настойчив. А она, сперва лишь опустив руки и предоставляя своё тело, делала вид, что-то, что происходит, её абсолютно не касается. Но это до поры до времени. Таня была страстной женщиной, у неё не получалось безразлично переносить все эти прелести плотской любви, которые мы с ней познаём.
— Ты моё проклятие! Я хочу тебя забыть. Ты моя слабость. Я не могу ни есть, ни пить, не думая о тебе! — со слезами на глазах сказала Таня, когда очередной акт любви состоялся.
Я не мог ей тем же ответить, лишь только обнял и стал целовать шею. Наверное, какой-нибудь прыщавый подросток, желая получить доступ к телу и в следующий раз, прямо сейчас, захлёб говорил бы о своей вечной любви, только бы повторить ещё раз то, что только что произошло. Но мне это не нужно.
Уже под утро, наконец, угомонились, и Таня уснула, мило посапывая мне в плечо.
Я же ещё некоторое время уснуть не мог. Меня не оставлял в покое тот момент, что Комитет следил за нашим собранием. Они же привлекли силы, сорвали людей. Ради чего? Нужна причина, серьезная. Но тогда и последствия нашего собрания обязаны последовать. Где они? Порой незнание причин является намного большим эмоциональным стрессом, чем когда эти причины известны, пусть они и не в пользу.
Почему на меня не выходят чекисты? Ведь явно они слышали то, о чём был разговор в актовом зале общежития. Прошло уже несколько дней, а КГБ даже не наведалась в училище, чтобы хотя бы поставить на вид директору ПТУ, что, на его территории происходят какие-то непонятные собрания.
И мне не нравится, что в этой игре я пока ещё не игрок, а лишь фигура, пусть и это уже некоторый успех. Понятно, чтобы сесть за шахматный стол, необходимо быть намного большим, чем я сейчас являюсь. Но тогда, раз я не играю, то хотелось бы быть хотя бы серьёзной фигурой, но никак не пешкой.
А утром мы расстались. Таня не преминула это обозначить, ещё раз сказав, что она меня отпускает на все четыре стороны. Я промолчал. Если есть у нас действительное чувство друг к другу, то те два месяца, когда мы точно не будем видеться, — это весьма незначительное испытание для настоящей любви. Но что-то я сомневаюсь. И, если есть хоть грамм сомнений, то это не любовь. У сильного чувства сомнений не бывает. Наверное, так как я пока только теоретик в этих делах. Просто хочется порой поверить в светлое, яркое, истинное.
А пока меня ждут будни. И на конец недели я направился знакомится с еще одним важным для моего развития персонажем, с главой районного Комитета по образованию. Этот социальный институт немало решает, как развивать местное образование. С ними нужно дружить, чтобы улучшать материально-техническую базу.
— Здравствуйте, Любовь Михайловна, — поздоровался я с главой комитета по образованию нашего района.
— И вам здравствуйте. Какой у вас вопрос? — не отрываясь от чтения какой-то бумажки, спросила у меня начальница.
— Я из ПТУ 144, — сказал я, но пока не стал продолжать.
Реакция дамочки была мгновенной. Она отбросила бумагу, уставилась на меня изучающим взглядом поверх своих огроменных очков, поправила белую блузку.
— Теперь узнала… Это же о вас написали!
Я с улыбкой кивнул, залез в сумку и выудил оттуда коробку грильяжа. Ну куда же без умасливания начальства. Теперь, если и откажет в просьбе, то точно по веским причинам.
— Ну же… Не стоило! — сказала Любовь Михайловна Булавко и спрятала конфеты в стол.
А я-то грешным делом подумал, что вместе чаю попьём.
— Ну же… Э… Чубайсов? Так ведь? Но вот имени не знаю, — глава Комитета по образованию стала сама любезность.
— Анатолий Аркадьевич Чубайсов, — представился я, одновременно преподнося свои записи чиновнице.
— Что это? Новая инициатива? Должна сказать, что по прежним инициативам у меня только благодарность. Вот… Премию думаем вам выписать. Рублей тридцать… Да. Не меньше! — говорила чиновница так, будто предполагала выплату премиальных в тысячу рублей.
— За то спасибо, но я хотел бы предложить ещё кое-что. Если такое удастся, то всем будет хорошо, — сказал я и более настойчиво протянул Любови Михайловне свои бумаги.
Тучная женщина поправила чуть сползшие очки и принялась читать. Ну а я наблюдал за реакцией дамочки. Вот… дошла до сути, скривилась, подняла голову, хмыкнула и дальше принялась читать. Настроение у нее поменялось, но, видимо, начальницу похвалили-таки, что она… И не важно, что она ничего и не сделала, важно, что в газете написали только хорошее и хвалебное, а она начальница.
На мой взгляд, я не предлагал крамолу в тех бумагах. Но именно так и могло показаться. Я предлагал сделать кустарный промысел в училище и зарабатывать деньги. Причём большая часть этих денег оставалась бы в системе образования, на наши же нужды. Ну и часть передавалась учащимся, которые и выполняли бы работу.
— Это же… Цеховики так поступают. Я буду вынуждена обратиться…
— Не торопитесь с выводами, Любовь Михайловна, подумайте: это привлечёт огромное количество абитуриентов. Ещё конкурс в следующем году устраивать будем. А ещё… — я искренне сменил своё выражение лица на грустное. — Для многих это шанс получить деньги. Не грабежом, а правильно, за труд, как и положено советскому человеку. Вот я и пришел к вам, как старшему и мудрому товарищу, чтобы прояснить ситуацию. Ведь ранее я изучил законодательство по этому вопросу. И тут, в бумагах, все по пунктам изложено, как не нарушать закон.
Я вдоль и поперёк изучил так называемое постановление Совета Министров «о кустарях». Был сильно разочарован тем, что в первых же строчках, где прописывался запрет на виды занятий, возбранялось что-либо производить из продуктов питания. Из своих можно — то, что выращено на приусадебном участке, а вот то, что подарят, и уж не дай бог, из того, что будет куплено в магазине, производить полуфабрикаты или готовую продукцию нельзя. А были мысли о курах гриль в столовке. Наивно, но если бы это было разрешено, я уверен, отбоя от покупателя не было. Запрет.
Я понимаю, что страна берёт под полный контроль любые продукты питания. В сложившихся обстоятельствах дефицита, наверное, это даже и разумно. Но вместе с тем, чтобы открыть при столовой училище кулинарии, нужно жить уже в другой стране. А я хочу жить в своей стране.
Я лишь хотел, чтобы в рамках политики хозрасчёта, которая до конца так и не свернута, училище имело свои деньги. Это позволило бы поставить ПТУ на абсолютно новую материально-техническую базу. Ну куда это годится, что я уже трачу имеющиеся средства на училище!
Но более всего я пёкся о детях, которые там учатся. Большинство из них — из крайне неблагополучных семей. Наши учащиеся не знают, что такое деньги от нерадивых родителей. Стипендия в тридцать три рубля не позволяет прожить даже учащимся. Ну если только на хлебе и молоке.
— И вы утверждаете, что в законе о кустарном производстве нет статьи, где бы воспрещалась та деятельность, которую вы хотели бы развить? — с интересом спросила чиновница.
— Кроме одного ограничения, всё остальное можно законно обходить. Нельзя лишь, чтобы кустарь работал в помещении с другим кустарём. Ну, это можно также обойти, — сказал я, уже немного сомневаясь в своих выводах. — Эксплуатации иных не будет.
На производственной базе ПТУ можно было бы вполне себе создавать некоторые вещи, которые, несомненно, пользовались бы спросом.
Например, я ничего не вижу сложного в том, чтобы сварить электрошашлычницу. Электрообогревательных приборов в продаже хватает, даже в общежитии таких пять штук, но все поломанные. Так что можно сделать и электрошашлычницу, и электрогриль даже из поломанных вещей.
Можно попробовать и добавлять в утюги парогенераторы. Можно вытачивать гантели, создавать целые спортивные уголки. Причём, насколько я знал, в общежитии больше половины спортивных снарядов в комнате, которая называется «атлетической», сделаны в самом же училище. Вполне себе можно делать и даже кровати — не из дерева, а из металла. Мангалы, каптильни, печки-буржуйки для дачников. У нас готовят сварщиков.
Как много разных труб, уголков, обрезанных листов металла просто валяется и ржавеет по всем закоулкам производственных мастерских, на территории, в гаражах, и даже учебного корпуса. Может, не всё из мной перечисленного, но что-то можно делать, продавать готовые изделия, деньги даже для того, чтобы вывести детей на экскурсию. При этом, ведь уже знаю, что в училище среди своих торгуют. При том, что и у чиновников Комитета по образованию хватает изделий из нашего ПТУ. И все мимо кассы, мимо бюджета.
Всё это, ну или почти все, не упрекая, что и ей что-то продавали, или дарили, я и объяснял Любови Михайловне, на что она кивала головой. Но вот только я замолкал, ожидая ответной реакции, как женщина резко начинала уже мотать головой в разные стороны в жесте отрицания.
— Любовь Михайловна, вы же видите, какие перспективы вырисовываются, если организовать такое производство? Преступления или правонарушения сойдут на нет. ПТУ перестанут называть бурсой или, простите, «лохней», — продолжал я убеждать чиновницу.
Она тоже растерялась. С одной стороны, я тот, который, как минимум, не гоним, не презираем обществом, напротив, обо мне уже пишут, как о перспективным. Не удивлюсь, что обо мне уже в комитете образования что-то да говорили. Так что она меня прямо здесь и сейчас не отшила, не прогнала с проклятиями.
— Ну хотите, я отправлюсь к самому Романову, спрошу у него. Знаю, что он мной интересовался, примет, я настырный. Не думаете же вы, что в газете будут писать о каждом? — пришлось даже блефовать.
Может быть, я каких-то законов и не знаю, но в том, что я говорю, нет противоречий. Вопрос только стоит в правильной организации дела. Но это уже вопрос вторичный, вполне оперативно решаемый. Решить бы проблему стратегически. Нужно решение наверху. Пусть проконсультируются с юристами, может я чего-то и не усмотрел.