— Нет. Вы неправильно меня поняли, мистер Гвишиани. Нам не нужны от вас сведения о государственных секретах вашей страны. Нам хватает желающих их поставлять. Куда важнее ваша работа, как одного из самых перспективных советских ученых, желающих своей стране только блага. Вскоре вы увидите примеры удивительной прозорливости высшего руководства СССР и вам не потребуется действовать в разрез с вашей совестью, профессор. Продолжайте спокойно работать с вашими американскими и британскими коллегами, мистер Гвишиани, ведь учреждаемый вами в Лаксенбургском замке Международный институт прикладного системного анализа — это серьезный вклад в будущее человечества.
И все. И никакой вербовки. МИПСА был учрежден, а через три года в столице Финляндии Брежнев, вместе с другими лидерами Восточной, Западной Европы и других стран подписали пресловутый «Акт». Гвишиани убедился, что высшее руководство действительно проявило удивительную прозорливость, предсказанную, а вернее всего — организованную мистером Кларком и его коллегами из Лэнгли. Он понял, что начало превращению СССР в «цивилизованное демократическое государство» положено. Надо только еще немного его подтолкнуть по этому пути.
И все-таки, почему Романов привел к нему этого рыжего выскочку?
О как уставился, абрек! Ответ ему подавай. А то зарэжэт! Шутки шутками, но я понимал, что ведь не только Гвишиани, но и Романов ждет от меня ответа. А в самом деле, зачем я сюда собирался?.. Хотел собственными глазами взглянуть на гнездо зла, где готовится развал моей страны. Ладно, пора включить «режим дурака».
— Я хотел посмотреть на институт, где занимаются будущим! — выпалил я.
Закивали. Заулыбались снисходительно. Дескать, молодо, зелено. Что с него возьмешь! Директор института воткнул клавишу селектора и спросил у секретутки:
— Зина, дорогая, кто в нашем кефирном заведении занимается будущим?
— Сегодня по будущему дежурный Фокин, — доложила она.
— Ступайте, молодой человек, к Володе Фокину. Он у нас сегодня дежурный по будущему. Зина вас проводит.
Я поднялся. Ясно, что они хотят тут перетереть без меня, но не цепляться же за кресло и визжать: «Я никуда не пойду». Добравшись до двери и отворив ее, я втиснулся в крохотный предбанник между нею и второй дверью. И прежде, чем оказаться в приемной, успел услышать одно слово, произнесенное в кабинете. Вернее — фамилию: АНДРОПОВ. Ну что ж, этого мне пока достаточно. Значит, всесильный председатель КГБ тоже в курсе моих идей. Тем лучше. Хотя следует помнить, что Брежневский курс на сближение Союза с Западом Юрием Владимировичем активно поддерживался.
Зина снова повела меня по коридорам института, пока не остановилась у двери с надписью «ЛАБОРАТОРИЯ БЕСПЕРСПЕКТИВНЫХ ПРОБЛЕМ». Наверное, в этот момент я должен улыбнуться и восхититься демократичностью директора, допускающего в своем «кефирном» учреждении такую вольность. Типа он может позволить своим сотрудникам заниматься разной чепухой, чтобы раскрепостить их мышление. Вот только я хорошо знаю цену такому раскрепощению.
Сначала возникает мнение, что наука может быть веселой. Потом — что прежние методы научных исследований неэффективны. А оттуда — не далеко до мысли, что и вся советская система неэффективна и ее срочно нужно перекраивать по лекалам «святого истинно демократического Запада». Поэтому я без всякой радости потянул дверь на себя. И первое, что я увидел — это парня, который сидел на столе и смотрел в потолок.
Судя по виду, лет ему было не больше, чем мне теперь. Патлы, очки, бородка, белый халат из-под которого выглядывали штанины явно не югославских джинсов. На ногах кроссовки «Адидас». Не понять — фирменные или пошитые в одном из подпольных цехов. Больше всего он походил на Сашу Привалова из «Понедельника…» Стругацких. И сам наверняка воображал, что работает в аналоге НИИЧАВО.
Я тоже посмотрел вверх и увидел… стул. Обыкновенный канцелярский стул с обитым кожзамом сиденьем. Вот только он свешивался с потолка, слегка покачиваясь в дуновениях сквозняка.
— Как ты думаешь, почему он не падает? — спросил парень.
— Подумаешь, бином Ньютона! — фыркнул я. — Из потолка торчит гибкий стальной тросик, к нему приделана ножка стула. Вот и весь фокус.
— Молодец! — откликнулся очкарик. — А то кого не спросишь — магия, левитация, антигравитация.
Он соскочил со стола, двинулся ко мне, протягивая руку:
— Володя!
— Толик!
Фокин показал на стул.
— Это все наш Джерри придумал.
— Джерри?
— Ну да, Джермен Михайлович… Смотрел американский мультик про мышонка, который мастерски ускользает от кота?..
— Приходилось.
— Ну вот от имени этого мышонка…
— Грузин изучает русский язык и возмущается: «Ничего у этих русских не поймешь. Маленький зверек у них мЫшка. А большой косматый зверь мИшка!»
Володя хохотнул.
— Ребятам расскажу… — и тут же спросил: — Ты наш новый сотрудник?
— Нет, но в перспективе мог бы им стать.
— Тогда ты не туда попал. Здесь лаборатория бесперспективных проблем.
Я осмотрел довольно просторную комнату. Столы, стулья, большая доска, исчерченная формулами, всюду раскиданы такие же исчерканные бумажки. И никого. Я глянул на часы.
— Что-то не видно в этой лаборатории сотрудников. Или — обед?
— Нет. Все разошлись. Ведь — бесперспективно…
Он заржал, а потом спросил:
— Так ты по какому вопросу?
— Ваш Джерри отправил меня к тебе, как к дежурному по будущему.
— А-а, да… Сегодня я отпущен сюда, чтобы подумать…
— Над чем? Над тем, где достать пятерку до получки?
— А ты парень ничего! — хлопнул он меня по плечу. — Давай к нам! Образование позволяет?
— ЛИЭИ окончил.
— Сгодится! Нам как раз нужен аналитик экономической эффективности внедрения новых инженерных решений.
— Ну так как насчет будущего?
— Ты серьезно?
— Вполне.
— Наша цель — коммунизм.
— Это я уже слышал. А если по-честному, без дураков?
Фокин прищурился.
— А ты, парень, не из этих?
И постучал костяшками согнутых пальцев по столешнице.
— Сегодня в шестнадцать ноль ноль я выступаю на комсомольской конференции с предложением создать при ПТУ и других учебных заведениях ресурсно-производственные центры.
— А-а, так ты Чубайсов!
— Могу и паспорт показать.
— Не надо. Мы же с ребятами сегодня отпросились у начальства, чтобы тебя послушать. А ты, оказывается, у нас.
— Да вот, заглянул…
— А можно я сейчас наших соберу? У нас к тебе куча вопросов!
— Кого это ваших?
Володя смутился.
— Да так… Что-то типа кружка у нас… Нет, ты не подумай, не антисоветчина… Скорее — наоборот.
— Хотите сблизить советскую экономику с западной? — закинул я крючок.
— Что⁈ — неподдельно удивился он. — С западной⁈
Их было шестеро. Четверо парней, включая Володю Фокина, и две девушки. Они с интересом смотрели на рыжего гостя из Ленинграда, о котором в комсомольско-молодежной среде Москвы ходили разные слухи. Что у него в голове? Можно ли ему доверить сокровенные мысли, которые они на своих собраниях, тайком от институтского и партийно-комсомольского начальства, обсуждают уже целый год? Не стукач ли? На стукача нарваться очень не хотелось бы.
— Ну хорошо, — сказал чернявый, похожий на цыгана Витька Васильев, — будут эти твои бурсаки паять кастрюли и мангалы варить, но как им зарплата-то будет начисляться? По документам — они учащиеся, степуху получают по линии какого-нибудь роно, а все остальное — им не положено.
— РПЦ — это отдельное в финансовом смысле подразделение. Ребята будут приниматься туда на работу по временному договору. Следовательно их доход будет легальным.
— Представляю, как встанет на дыбы наша педагогическая общественность, — хмыкнул Соня Петрушко. — Развращающая власть легких денег… Потакание мещанским частнособственническим инстинктам.
— Нифигасе — легких, — проворчал Марат Гафурин. — Я сам бурсу кончал… Помахали бы они напильником на производственном обучении, эти педагоги…
— Ну вот ты скажи, Марат, — обратился к нему ленинградский гость. — Отказался бы ты заработать лишнюю копейку, когда уже что-то научился делать, вместо того, чтобы за зря напильником швыркать?
— Смеешься? — отозвался тот. — Да я месяцами на одних макаронах жил, чтобы на кассетник накопить…
— Ну а чем студенты хуже? — пожал плечами Эрик Гольдштейн. — Конечно, в стройотряде платили неплохо, так стройотряд — летом. Да будь у меня возможность устроиться на подработку в течение года, я разве отказался бы!
— Что вы все о деньгах, ребята, — нахмурилась Маша Стругацкая. — Мы не буржуи какие-нибудь. Да, разумеется, важно, чтобы учащиеся зарабатывали своим трудом, но это нужно лишь для того, чтобы мысли их крутились не вокруг шмоток, а были направлены в будущее…
— Ну это же ты у нас дочь великого советского фантаста, тебе положено говорить о будущем,— захихикал весельчак Фокин.
— А тебе — нет, что ли? — удивилась она. — Кстати, сегодня ты у нас дежурный по будущему…
И смутилась, заметив что Чубайсов пристально на нее смотрит. Мария Аркадьевна Стругацкая, двадцати двух лет, дочь знаменитого советского писателя-фантаста Аркадия Натановича Стругацкого, соавтора своего младшего брата Бориса, еще не подозревала, что через восемь лет станет женой родственника другого великого советского писателя, а именно — Егора Тимуровича Гайдара, став его верной соратницей в деле развала СССР.
Рыжий гость из города на Неве смотрел на нее не потому, что она ему понравилась, как подумала Маша. Он старался погасить огонь ненависти в своих глазах. Узнав, кто эта худая длинноносая девчонка, Чубайсов не очень удивился. Похоже, Гвишиани пригревает у себя отпрысков московской творческой интеллигенции, формирует ту часть пятой колонны, которая в Перестройку будет радостно обгаживать Советский Союз, готовя идеологическую почву к госперевороту 1991 года.