На другую свадьбу. Золотую. Четы Брежневых. В самолете Толик обсуждал со своим другом и начальником охраны Степаном совершенно невероятную, с точки зрения молодой супруги, вещь. Они говорили о необходимости заказать в КБ Ильюшина разработку модели небольшого реактивного самолета для частных перелетов. И это было не шутка и не рисовка перед молодой супругой. Обсуждали всерьез. А муж заносил требуемые параметры заказа в небольшой плоский компьютер, который он называл «лэптопом».
По прилету в столицу, сказка продолжалась. Их встречал военный, представившийся полковником Медведевым. Как выяснилось — это начальник охраны самого Генерального секретаря. Он проводил их до автомобиля, который, по мнению Лиды, уступал машине ее мужа. Сопровождал их целый кортеж. Из «Шереметьево» они направились прямо в «Заречье-6». Здесь Брежнев в узком кругу семьи и друзей отмечал золотой юбилей супружеской жизни. Встречали ленинградских гостей «молодожены» радушно, как близких.
Виктория Петровна, заметив, что Лида Чубайсова на сносях, окружила ее воистину материнской заботой. А Леонид Ильич не забыл, что среди них есть и настоящие молодожены, произнеся тост за их семейное счастье и крикнув: «Горько!». Присутствующие подхватили. Пришлось вставать и целоваться. Лида уже перестала понимать, чью свадьбу сейчас празднуют — Брежневых или Чубайсовых? Потом начались танцы. Генсек вспомнил, что познакомился со своей — как он говорил — Витей, как раз на танцах.
Лихо отплясывала Галина — дочь Брежневых. Ее муж, Юрий Чурбанов, как-то некрасиво быстро напился. И тесть велел его убрать с глаз долой. Потом начались мужские разговоры. Виктория Петровна обняла утомленную перелетами-переездами и застольем будущую маму в свою спальню, чтобы та отдохнула. А Леонид Ильич пригласил ее супруга в свой кабинет на разговор с глазу на глаз. О чем там шла речь, Лида не знала, но когда они поехали в Москву, в «Националь», где для них был забронирован номер, Толик произнес загадочную для супруги фразу:
— Как ни грустно, но боюсь нам скоро придется переехать сюда, в Первопрестольную.
— Надолго? — спросила Лида.
— Как знать.
Беременность, нечаемое, хотя и желанное замужество и то, недолгое пока время их совместной с Чубайсовым жизни, изменили нрав Лидии, в девичестве Егорьевой. Куда только подевалась та разбитная, даже развязная девица, какой она была в институте. Она стала задумываться о мире и о себе и о своем месте в этом мире. После окончания ВУЗа Лида нигде не работала. Отец выхлопотал ей свободное распределение. А когда стало ясно, что она беременна и не желает избавиться от плода, родители решили, что пусть нормально выносит дитя, а, родив, ухаживает, покуда ребенок не станет на ноги.
Теперь же, поневоле погрузившись в атмосферу сложной, но увлекательной жизни супруга, Чубайсова решила, что не стоит закапывать инженерно-экономическое образование. Об этом она сказала Толику, когда они отправились в ГУМ, чтобы купить обновки. Лида давно уже не была в главном магазине страны и все же заметила деталь, прежде ему не присущую. В ГУМе появились торговые павильоны с вывеской «Произведено РПЦ». И имелось в виду вовсе не Русская Православная Церковь. Товар в этих магазинчиках был самый разнообразный. Народ валом валил и уходил, довольный покупками.
— Странно, что нет очередей, — пробормотала Лида. — Когда мы с мамой были здесь в семьдесят четвертом, вереницы покупателей тянулись едва ли не от Мавзолея.
— А зачем стоять в очереди, когда товара полно, — хмыкнул супруг.
— Нет, я понимаю, ребята делают нужные покупателям вещи и продукты своими руками, но не в таких же масштабах!
— Ты просто не знаешь. Мы изменили способ взаимодействия РПЦ с промышленностью. Теперь учащиеся и студенты не столько производят готовую продукцию, сколько разрабатывают ее и внедряют, а заводы и фабрики уже тиражируют. При этом — никаких проволочек. Наш лозунг: «Сегодня в студенческом КБ, завтра — на конвейере».
— Знаешь, Толик, возьмешь меня на работу?
— Тебя-то? Возьму… Мне как раз в отдел экономического обоснования производства высокотехнологичной продукции нужен специалист твоего профиля. До декретного отпуска там и поработаешь… А дальше — посмотрим.
— Хозяин! — обратился к Толику, сопровождающий их Степан, протягивая ему коробочку рации. — Вас на Лубянку вызывают.
Глава 19
— Вот мы и снова с вами встретились, Анатолий Аркадьевич, — сказал Андропов, прохаживаясь передо мною. — Это, можно, сказать, наша первая настоящая встреча. Тогда, на комсомольской конференции мы и двумя словами не обмолвились. А вчера… Сами понимаете, ну какие на свадьбе разговоры…
В большом кабинете на Лубянке было тихо. С Председателем КГБ мы беседовали с глазу на глаз. Вернее — пока только он говорил, а я слушал и думал о Лидусе — как она там? Волнуется. Беременная же. Я-то был уверен, что ничем этот внезапный вызов мне не грозит, но женщины есть женщины. Они всегда тревожатся.
— Признаться, удивляете вы меня, — продолжал Юрий Владимирович. — И чем дальше — тем больше. Я вас не понимаю… Нет-нет, — предупредил он мою попытку вставить свои пять копеек. — Пока ничего не говорите. Дайте мне выговориться… Уточню. Я не понимаю не вашу деятельность. Напротив, я вижу, как вы радеете за процветание страны. И не на словах — а на деле. Ваши, с виду простые и очевидные, когда о них узнаешь, идеи работают и приносят огромную пользу государству и народу и то, что часть этой пользы перепадает лично вам, я могу лишь приветствовать. Я знаю множество людей, которые отщипывают от общего государственного пирога не крохи, а целые ломти, и при этом ни на копейку не возвращают. Вы же — наоборот. Вот, Косыгин едва ли не каждую неделю докладывает Политбюро об экономическом эффекте ваших новаций. И, скажу откровенно, цифры этих многих пугают. Более того — не все члены Политбюро и ЦК в них верят, предполагая приписки. Это не так — я знаю. И все, кто чего-нибудь стоят — это знают. И никто не даст вашим явным и тайным противникам вставлять вам палки в колеса… Хотя борьба будет нелегкой. Ну да вы к ней готовы. У вас там, в ЛИСИ, такие зубры отвечают за безопасность, что скоро я ревновать начну. — Андропов улыбнулся и даже подмигнул мне. — Но вот, чего я не понимаю, Анатолий Аркадьевич, так это вашей конечной цели… Хотите стать первым легальным советским миллиардером?.. Главой государства?..
Мне стоило больших усилий сохранить непроницаемое выражение лица. Я гадал — знает ли Председатель Конторы, о чем говорил со мною на даче Генсек? По идее, должен знать. Там наверняка все стены нашпигованы микрофонами прослушки. Уж если ГБ «пишет» разговоры в кабинете американского посла… Правда, прежде чем заговорить о серьезных делах, Леонид Ильич чем-то там пощелкал. Не исключено, что одно управление прослушку ставит, другое — ее глушит. Ну да к чему гадать. Следует выслушать Юрия Владимировича до конца.
— Думаете, меня такие цели возмущают? — выдержав паузу, продолжал тот. — Да нисколько! Вы же еще совсем молодой человек. У вас должны быть амбиции мирового масштаба. Иначе — для чего нужна молодость… Я и сам когда-то… Что-то получилось, что-то нет… Что-то уже не получится никогда… Ну не обо мне речь… Хотя, может быть, и обо мне… Только несколько позже… Если вы, конечно, соблаговолите…
К чему это он клонит? Не пойму.
— Итак, какую цель вы считаете конечной для себя, Анатолий Аркадьевич? — почти с театральным пафосом вопросил Андропов.
— Прежде, чем я начну, могу я вас попросить кое о чем, Юрий Владимирович? — спросил я.
— Разумеется, товарищ Чубайсов.
— Вы не могли бы сесть, товарищ Председатель Комитета Государственной Безопасности.
— Да, пожалуйста, — сказал главный чекист страны. — Может, тогда и коньяку?
— Уж лучше — чаю.
Он заказал чаю. Адъютант принес его. Все строго. Граненые стаканы, мельхиоровые подстаканники. Сахар. Печенье. Обстановка сразу стала походить на домашнюю, а не на допрос. Это и хозяин кабинета понял. Хлебнув чайку, я сразу почувствовал не вдохновение даже, а решимость, наконец, рассказать этому могущественному человеку все, что я думаю о происходящем в стране и мире. И хочу, чтобы он меня понял. У меня сложное отношение к этому Председателю КГБ. С одной стороны, я ему благодарен за то, что он поддержал мои начинания… Да что там — поддержал. Без него мне бы и шагу не дали здесь ступить. Тот же Романов палец о палец бы не ударил… А с другой… Ведь это он курировал Гвишиани, ВНИИСИ, всю эту шоблу состоящую из Гайдара, Авена, Березовского… Чубайсова. Не знаю, может он желал стране только хорошего, но повел ее не туда… И он же настаивал на вводе войск в Афганистан, что не могло не сказаться на общем настроении народа, привыкшего за три с половиной десятилетия к тому, что не приходят на сыновей похоронки. По крайней мере — в массовом масштабе. И к тому, что солдаты не пропадают без вести и не сидят годами в зинданах… И ведь пока ничего из этого не предотвращено. Сейчас только конец семьдесят седьмого… И даже если то, о чем со мною говорил вчера Брежнев, осуществится, без помощи Андропова мне все равно не добиться цели, о которой он хочет, чтобы я ему сейчас рассказал.
— Надеюсь, вы не ждете, что я, как пионер, отчеканю, что моя цель — это мир во всем мире и всеобщая победа коммунизма? — спросил я.
Председатель КГБ усмехнулся.
— Если бы вы так ответили мне — я, быть может, вам и поверил, но всерьез бы не воспринял.
— Это хорошо. Потому, что все, что я скажу сейчас, не будет приятно ни вам, ни кому бы то ни было из тех людей, что определяют сейчас политику Советского Союза.
Андропов смотрел на человека, что сидел сейчас напротив него, и думал — ведь ничего не стоит вызвать конвой и велеть увести. А потом распорядиться, чтобы следственный отдел завел дело. За что — найдется. Был бы человек. При желании, можно разрушить все, что Рыжий успел натворить в стране. Разогнать этот его ЛИСИ, закрыть РПЦ, отнять все права у всех этих кустарей, огородников и прочих кооператоров. И завести страну в глухой, замшелый, ледяной тупик. Из которого выход будет только один — назад к капитализму. И все-таки, чтобы Рыжий сейчас ни сказал, он, старый чекист, умрет, отстаивая путь, который тот уже предложил для СССР. Умрет, потому что в глубине души уже верит, что это путь спасения.