Стругацкому-старшему аплодировали хоть и слабее, чем мне, но все же довольно громко. И в руках у многих мелькали зачитанные томики их с братом книг. Понятно. Стругацких сейчас печатали много. Братья едва писать успевали. И куда только подевался их прежний пессимизм? Нет, они не стали моими апологетами. И это хорошо. Я не требую, чтобы мне верили, я хочу, чтобы меня понимали. Понимали, что жить надо не ради абстрактного всеобщего человеческого счастья, а ради того, что делает тебя счастливым здесь и сейчас, и сделает счастливыми твоих потомков. А потомки не могут быть счастливы, если ты сегодня не решишь тех проблем, которые помешают им жить в радости завтра.
— Дорогие друзья, — взял слово ведущий встречи, дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт СССР Георгий Михайлович Гречко, которого многие ребята знали по передаче «Этот фантастический мир». — Центр управления полетами предоставил нам уникальную возможность напрямую связаться с экипажем космического корабля «Союз-семь ЛОК», который в настоящий момент делает уже десятый виток вокруг нашего искусственного спутника. Внимание на экран.
Свет в зале померк и на гигантском экране появилось изображение. Сначала немного расплывчатое. Затем оно стало четким. Появилось напряженное лицо космонавта Геннадия Сарафанова, командира лунного орбитального корабля. Он прислушивался к тому, что ему сообщил ЦУП. Затем его лицо расплылось в улыбке.
— Здравствуйте, товарищ Генеральный секретарь, — произнес он сквозь треск помех. — Здравствуйте, дорогие товарищи писатели. Здравствуйте, ребята. Центр управления разрешил показать вам, как выглядит Луна с борта нашего корабля. Мы сделали несколько видеозаписей, но, думаю, вам будет интересно увидеть это в живую. Так что беру камеру и подношу ее к иллюминатору.
Изображение задрожало, поплыло, в кадр попали приборные доски, потом — рама иллюминатора и, наконец, серая, чуть серебрящаяся по краям, рябая поверхность, которая быстро скользила из правого верхнего угла экрана в нижний левый. Качество изображения, конечно, оставляло желать лучшего, но сомнений не оставалось. Наш корабль, запущенный модернизированной и несколько раз успешно испытанной в беспилотном варианте сверхтяжелой ракетой-носителем Н-2М, все-таки благополучно достиг лунной орбиты и теперь нарезал вокруг нее круги, проводя дистанционные исследования. В следующем году мы планируем запуск с высадкой на поверхность космонавта. И это только начало.
— Вот ребята и дорогие товарищи, — снова вернулось в кадр лицо Сарафанова, — вы увидели поверхность нашего естественного спутника такой, какой ее видим мы. Уверен, что осваивать Луну, строить на ней научные базы и космодромы, проводить поиск полезных ископаемых, предстоит уже вам. А замечательным писателям, что собрались сегодня вместе с вами во Дворце Мечты, я и мой товарищ, летчик-космонавт Лев Степанович Демин, который сейчас очень занят, хотим пожелать писать побольше хорошей научной фантастики. До встречи на Земле, друзья!
Изображение погасло. И за минуту до того, как зажегся свет, я покинул зал, чтобы не мешать больше встрече читателей с писателями. Главное я увидел и услышал. Этих людей — и тех, которые пишут сейчас фантастические книги и тех, кто их читает и тех, кто осуществляет на практике мечты о полетах в космос — уже не сбить с панталыку сладкими и лживыми речами о правах человека, о потребительском рае, о свободе губить себя с помощью алкоголя и кое-чего похлеще. Они прекрасно знают, что свобода творить, строить, защищать, право быть нужным своему народу, дороже всех этих фальшивых ценностей и поддельных свобод.
Рыжий «Ка-26» завертел винтами, засвистел, поднялся в воздух. Гриша, мой личный пилот, запросил эшелон. Мы промчались над крышами нашей древней столицы, которая с каждым днем становилась все прекраснее, взяв курс на Кремль, где у меня сегодня еще несколько встреч, переговоров, заседаний. А до Олимпиады остается всего пара недель и столько еще нужно сделать, чтобы ее запомнил весь мир. Пахмутова с Добронравовым, говорят, написали красивую грустную песню для церемонии закрытия, а оргкомитет заготовил какой-то особенно трогательный сюрприз. А какой — мне не говорят. На то он и сюрприз.
— Уважаемый господин президент Международного олимпийского комитета! Спортсмены мира! Уважаемые гости! Товарищи! Я объявляю Олимпийские игры одна тысяча девятьсот восьмидесятого года, знаменующие Двадцать вторую Олимпиаду современной эры, открытыми!
Агент «Малахит» ждал, когда Генсек сойдет с трибуны, с которой он только что толкнул свою краткую речь и пройдет с десяток метров, чтобы занять место в ложе рядом со своим предшественником, президентом МОК, высокопоставленными гостями и супругой. У него, «Малахита», будет лишь несколько мгновений, чтобы принести приговор, вынесенный Рыжему, в исполнение. И этого человека, которого обожает полмира, не станет.
Агент знал, что и он после этого умрет. Не дождавшись не то, что суда — даже ареста. В воротник вшита ампула с сильно действующим ядом. Стоит ее надкусить и вся его изуродованная, никчемная жизнь, наконец, оборвется. Смерть принесет долгожданный покой его душе, которого не стало с того момента, когда сотрудник КГБ заставил подписать трясущегося парня, не ожидавшего такой подлянки от судьбы, согласие на сотрудничество с органами. И как оказалось — не только с ними.
Невозможно нормально жить, зная, что в любой момент тебя могут вызвать куда-нибудь, не обязательно — на Лубянку, скорее — на конспиративную квартиру и дадут задание, от выполнения которого ты отказаться не сможешь. И вызовы эти, разумеется, не заставили себя ждать. Первый раз он шел как на Голгофу и был приятно удивлен, что от него ничего не потребовали. Просто поговорили, не заставляя ни на кого стучать.
Следующая встреча состоялась только через полгода. И опять — ни к чему не обязывающий разговор. В промежутке между этими встречами агент «Малахит» вел серую, особенно на фоне происходящих в стране перемен, жизнь. Во ВНИИСИ его не приняли в связи с перепрофилированием этого учреждения. Оно превратилось в филиал Ленинградского института стратегических исследований.
Пришлось идти в обыкновенный отраслевой институт, где в нем никто не видел перспективного ученого экономиста. Надежда на то, что Советский Союз все-таки встроится в кильватер передовых стран Запада, окончательно рухнула, когда весь мир облетела новость, пришедшая из Кремля. Брежнев объявил, что выходит на пенсию и своим преемником назначает… Анатолия Аркадьевича Чубайсова — директора ЛИСИ, которого в городе на Неве все называли Хозяином. И самое удивительное, что Политбюро поддержало это назначение.
С этого момента в душе «Малахита» произошел перелом. Рыжего он немного знал. Познакомились на Всесоюзном совещании студенческих научных обществ года за три до событий 1977, но больше не виделись. Не считая одной странной встречи в Москве, когда Рыжий внезапно нагнал его, но не сказав ни слова, повернулся и ушел. Потом, во время одной из многочисленных семейных ссор, «Малахит» узнал, что и супруга его была знакома с Чубайсовым. Агент подозревал — что не просто знакома.
И это стало дополнительным поводом для ненависти к Рыжему. И во время очередной встречи со своим куратором, «Малахит» услышал то, что уже хотел услышать. Куратор сообщил ему, что некие «истинные коммунисты» считают Чубайсова агентом мирового империализма, который отрицает необходимость строительства коммунизма и внедряет в СССР националистическую идею превосходства русских над всеми другими народами.
«Малахит» поддакивал и его начали исподволь готовить к тому, что должно стать для него венцом его жизни, что обессмертит его имя, сохранив оное в памяти благодарных потомков. Как ни странно, историческую миссию оказалось трудно выполнить вовсе не потому, что молодой Генсек отгораживался от народа тройным кордоном охраны. Как раз — наоборот. Он был очень прост в общении. Мог в любой момент выйти из лимузина, чтобы пообщаться с прохожими, расспросить их о том, как им живется.
Он мог сесть в маленький двухместный вертолет и полететь на встречу с писателями, артистами, студентами, школьниками, солдатами, кустарями, сельскими кооператорами. Вроде бы ничего не стоит к нему подобраться, но любовь народа оказалась надежнее сотрудников Девятого управления. Наконец, был разработан план, который позволит ликвидировать Рыжего, несмотря на его невероятную популярность и любые ухищрения службы безопасности. Нужен был лишь тот, кто готов пожертвовать собой.
«Малахиту» терять было нечего. Жена ушла от него к молодому перспективному авиаконструктору, который изобрел индивидуальный летательный аппарат ранцевого типа. Попытка сблизиться с подругой своего детства, дочерью известного фантаста, тоже окончилась крахом. Она уже год как вышла замуж, причем — за одного из ученых, работавших в ЛИСИ. Оставшись в полном одиночестве, он жаждал только одного — мести тому, кого считал источником своих жизненных неудач.
И вот накануне дня открытия Олимпиады, его снова вызвал куратор и сообщил подробности совершения теракта. За два часа до открытия «Малахит» приехал к Лужникам. Здесь к нему подошел человек и сказал:
— Именем Революции!
— И победы ее, — пробормотал в ответ агент.
Незнакомец провел «Малахита» по специальному пропуску на стадион. Там он снабдил его униформой, которую носил обслуживающий Игры персонал, и орудие убийства в виде авторучки. Она была заряжена отравленной иглой, яд на кончике которой в считанные мгновения парализовал грудные мышцы, отвечающие за дыхание. В назначенный час агент «Малахит» занял позицию для стрельбы.
Анатолий Аркадьевич объявил Летние Олимпийские игры в столице СССР открытыми и под громовые овации направился к месту, где его ждала счастливо улыбающаяся супруга. Вдруг перед ним появился невысокий, плотненький, лысоватый человечек. Вытянул из кармана авторучку, словно хотел попросить автограф. Степан, который все еще служил в охране Чубайсова, только теперь уже Генерального секретаря ЦК КПСС, рванул к чужаку.