Китти чувствовала себя так, будто ее спрятали в огромном мыльном пузыре, который вот-вот проткнут булавкой – и последняя преграда между реальностью и безумием исчезнет. Переполнявшие ее чувства – тайная надежда, любопытство, страх – сплелись плотным узлом где-то в горле, не позволяя издать ни звука.
– Но почему именно я? – наконец обрела дар речи она.
– Потому что вы знаете эту женщину, мадемуазель Свонсон. Знаете очень хорошо. А, может, и боготворите.
– И вы хотите отомстить ей… книгой?
– Не стоит недооценивать книги, мадемуазель. Это инструмент, меняющий реальность. Книги могут творить чудеса. Они убивают, воскрешают, даруют надежду и погружают в пучину черного отчаяния. А книги о душевных страданиях бесценны. Душевные страдания уродуют нас, трансформируют и помогают достичь вершин совершенства. Я посвятил этому искусству всю свою жизнь. Я создаю идеал красоты, изменяя чужие души. Страдания очищают женщину, превращают ее в богиню, которой служат смертные и бессмертные. То, что другие называют жестокостью, я называю творчеством, потоком, порождающим прекрасное.
– Вы безумны, сударь.
– Все творцы безумны, мадемуазель. Мир не понимает нас, потому что мы говорим на своем языке. Но так ли важен язык? Главное – результат.
Китти отложила круассан и отодвинула от себя чашку. Аппетит у нее пропал окончательно. Сидевший напротив мужчина ни разу не сказал прямо о том, что он – тот самый граф из романа «Рождение Юноны», но она не сомневалась, что видит перед собой именно его. Ей хотелось одновременно смеяться, плакать, бить тарелки, сорвать со стола скатерть, кричать и забиться в самый темный на свете угол. Еще несколько дней назад она была счастлива, полна идей и честолюбивых планов, твердо стояла на ногах и с уверенностью смотрела в будущее. Теперь ее реальность исказилась, как узор из мелких стекол в калейдоскопе. Не так ли чувствовала себя Юнона в этом замке? Не так ли чувствовали себя ее предшественницы, навсегда оставшиеся в мрачных подземельях?
– Я заплачу вам, – сказал граф с серьезным видом.
Не выдержав, девушка расхохоталась. Она смеялась несколько минут, судорожно хватая ртом воздух, а потом вытерла катившиеся по щекам слезы, посмотрела на хозяина замка и замерла. Его глаза светились искренним счастьем, восторгом, который испытывают, обретая что-то по-настоящему желанное.
– Вы сказали, что я знаю эту женщину. Кто она?
– Сейчас это не имеет значения. Вы поймете, когда придет время.
– Вы… отпустите меня?
– Я был бы рад, если бы вы решили погостить здесь несколько дней. Но не буду удерживать вас силой. Возвращайтесь в Треверберг, если пожелаете. Мне приятно думать о том, что вы находитесь рядом с моей Юноной. Еще немного – и судьба снова соединит нас.
– Юнона? – повторила Китти ослабевшим голосом. – Она живет в Треверберге?
– О да, мадемуазель. И вы уже встречались с ней однажды. Сейчас она носит маску и пытается изображать из себя другую женщину… но это ненадолго. Скоро она вернется ко мне. Когда вы приступите к работе над романом?
Глава семнадцатая. Рэй
9 ноября 1989 года, четверг, обеденный час
Треверберг
Рассказывая о своем детстве, Рэй любил повторять, пусть и в шутку, что его отец был полностью сконцентрирован на том, чтобы делать деньги – и лишь однажды отвлекся для того, чтобы сделать сына. В те дни маленькая семья Леонарда Тейна жила в Нью-Йорке, финансовом сердце Соединенных Штатов Америки. Отец сутками пропадал на бирже и в домах деловых партнеров, мать коротала дни за вышивкой или чтением книг, а маленький Рэй между уроками частных преподавателей был предоставлен сам себе. После очередного занятия темным языком или фехтованием он переодевался меньше чем за минуту и, прошмыгнув возле приоткрытой двери спальни миссис Тейн, убегал из дома. Районы, в которых обитали его многочисленные приятели, сегодня называют «гетто», но раньше таких слов не знали, а он, в свою очередь, не задумывался ни о разнице статусов, ни о различиях, связанных с цветом кожи, ни о том, что мистер Тейн за день зарабатывает суммы, которых здесь и в глаза не видели. В родном особняке Рэй был прилежным учеником и послушным сыном, а на этих улицах – главарем маленькой банды, способным подговорить остальных на что угодно, от гонок на велосипедах по центральному шоссе до кражи яблок из строго охраняемого сада. Чуть ли не каждый вечер он являлся домой со ссадинами, порезами и синяками, при виде которых мать горестно вздыхала, а отец понимающе кивал, читая свежий номер газеты.
Никто не рискнул бы назвать его плохим родителем: просто любовь к сыну Леонард Тейн проявлял своеобразно. Показывал ему здание биржи, рассказывал о котировках и важности умения зарабатывать деньги. «Мужчина должен уметь зарабатывать деньги, Рэймонд, – говорил он. – Это – главная цель его существования. Помимо умения решать проблемы, конечно же. Ты должен научиться зарабатывать деньги и решать проблемы и стать в этом лучшим. Остальным в семье занимаются женщины». В течение нескольких лет мать настаивала на том, что Рэя следует отдать в «нормальную» школу, говоря, что «мальчик должен научиться создавать социальные связи и налаживать крепкие здоровые отношения». Отец отвечал, что из «нормальных» школ выходят «нормальные» люди, у которых нет ни жизненных целей, ни необходимых для полноценного существования в современном мире навыков. А социальные связи и крепкие здоровые отношения сын выстраивать умеет. «Он водится с чернокожими и иммигрантами! – заламывала руки мать. – Чему они его научат, скажи на милость?!». «Иностранным языкам и широте взглядов, – невозмутимо отвечал отец. – Представителям высшего общества, к которому мы принадлежим, моя дорогая, второго особенно не хватает». «Он вырастет бандитом и бунтарем, которому наплевать на правила и законы! – привела последний аргумент миссис Тейн. – Вот увидишь – когда ему исполнится шестнадцать, ты будешь являться в полицию каждые выходные, внося за него залог!». «Не драматизируй, милая. Наш сын умеет отличать хорошее от плохого. Еще одно знание, которое в «нормальной» школе не получают».
Однажды Рэй, не так давно отметивший свое пятнадцатилетие – темное совершеннолетие, сказали бы его предки – возвращался домой далеко за полночь и стал свидетелем того, как компания подростков приставала к молодой женщине. Подростки были пьяны, а девушке это внимание явно не нравилось, но кричать она могла хоть до завтрашнего утра – пустырь, на котором она, на свою беду, встретила поздних гуляк, находился слишком далеко от жилых районов. Рэй счел своим долгом вступиться за женщину. Подростки, в свою очередь, уступать не желали. От вежливых уговоров они мгновенно перешли к взаимным оскорблениям, а потом пустили в ход кулаки. Патрульная машина, приехавшая на место, не стала разбираться и забрала в участок всех, включая жертву. До утра будущий офицер Лок сидел в грязной камере, пытаясь остановить бежавшую из разбитого носа кровь и улечься на узкой койке так, чтобы не болели свежие синяки. «Что стряслось, Рэймонд? – со своей привычной невозмутимостью спросил отец, которому позвонили на следующий день около девяти. – Судя по твоему виду, ты этой ночью повеселился на славу». Выслушав душераздирающую историю о драке, мистер Тейн первым делом узнал, получила ли молодая женщина медицинскую помощь, а потом усадил сына в машину и поехал в больницу. «Надеюсь, ваш сын раскаивается в содеянном, – обратился к нему на прощание один из патрульных. – Если все будут распускать кулаки по поводу и без повода, в этом городе воцарится еще больший хаос». «Нихрена я не раскаиваюсь! – выпалил Рэй, которого до сих пор трясло от ярости. – Где вы были, когда эти пьяные мальчишки хотели изнасиловать невинную женщину? Пили кофе и ели пончики?!». «Эй, полегче, малыш, – пригрозил патрульный. – Я могу вернуть тебя в камеру, где ты провел ночь, и мистеру Тейну придется заплатить втрое больше, если сегодня он хочет пообедать в твоей компании». «Полно, офицер, – успокоил полицейского отец. – Мой сын ни в чем не виноват. А вот я виноват в том, что не научил его правильно решать конфликты. Обещаю исправить положение в ближайшем будущем».
Рэй ждал долгого и нудного разговора о морали и вреде насилия, но после того, как сонный врач в больнице вправил ему вывихнутое плечо и наложил несколько швов, отец домой его не повез. Они сидели в машине возле здания госпиталя и наблюдали за шедшими по улицам людьми. «Я говорил тебе, что должен уметь мужчина, Рэймонд, – сказал мистер Тейн. – Надеюсь, ты не забыл». «Зарабатывать деньги и решать проблемы», – ответил Рэй. «Совершенно верно. Но есть еще одна вещь, которую тебе следует узнать. Если ты решаешь набить кому-то морду, это нужно делать профессионально, особенно если ты защищаешь честь женщины». Фраза «набить морду» для Леонарда Тейна, всегда вежливого и сдержанного, была настолько нетипичной, что Рэй так и застыл с открытым ртом. «Не хочу, чтобы это слышала твоя мать, – продолжил отец, – но тебе бы не помешало освоить боевое искусство, которое можно применять в обычной жизни. Одним фехтованием парными клинками сыт не будешь. Что скажешь насчет бокса?». «Идеально», – с довольным видом кивнул Рэй.
Он находил время для занятий боксом и во время путешествий по Европе, и на фронте, и в те дни, когда дежурил по двадцать, а то и по тридцать часов в реанимации госпиталя имени Люси Тревер, и в тренажерном зале центрального управления полиции. Желание драться с кем-то посещало его не так уж и часто, и еще реже он реализовывал его на практике. Но при виде сгорбленных плеч Алисии Кантер, сидевшей напротив за столиком в «Уютном Треверберге», офицер Рэймонд Лок думал о том, что впервые за очень долгое время он не хочет отправлять противника в нокаут. Он наградил бы его таким ударом в челюсть, после которого тот уже никогда бы не поднялся на ноги. Проблема была только одна: имени этого противника он не знал.
– Очень странная история, – сказал Рэй, когда Алисия умолкла и обхватила ладонями кружку с горячим какао. – Она и вправду звучит так, будто вы пересказываете мне сюжет романа, детектив Кантер.