— Что?
— Вдруг я не смогу отблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня.
Кошусь на браслет на лодыжке Токс. Зеленую полоску уже видно явственно. Она совсем короткая, но понемногу растет.
— Слушай, ну… Как бы то ни было, нужно тебя освободить — и как можно скорее. С дубликатом браслета получилось чего-нибудь?
Токс качает ногой, на которой носит свою тюрьму.
— Я собрала его, и Ленни скопировал код на свой компьютер. Но взломать этот код ему не под силу — и не из-за недостатка мастерства. Код обладает абсолютной защитой, он не изменится, пока не будут исполнены прошитые в нем условия. Если активировать код на втором браслете, он просто будет работать в паре с первым.
— Давай посмотрим, что как пойдет. Не будем, как говорится, бежать впереди паровоза. Мне нужно связаться с родными… с мамой. Но этот сумасшедший детский дом… На кого мы его бросим? Хотя я не знаю, насколько оно все серьезно для тебя…
— Серьезнее некуда, Соль. Мы имеем дело с предсмертной волей. В нашей культуре она ненарушаема, понимаешь? Умирающий, кем бы он ни был, может оставить последнюю волю, и ее обязаны выполнить те, на кого она пала. Поэтому в прежние времена раненых врагов добивали быстро… Эльдары относятся к судьбе не так, как другие разумные.
— А в чем разница?
Токс ворошит дрова в костерке. Смотрю на ее лицо через россыпь искр.
— Мы не переоцениваем значение собственных выборов. Что предначертано, то осуществится. От нас зависит, насколько достойно мы это примем. Это называется — Meliniel ar Nínquen, а на языке проклятого Арагона — amor fati. Любовь к судьбе. Хотя во все времена были те, кто пытался избежать своей судьбы. И были герои, которые бросали судьбе вызов. Чаще всего это вело к гибели.
Потягиваюсь:
— Дай угадаю. К гибели народов?..
— По-разному. Кому какая судьба выходила. Часто именно те, кто боролся с судьбой, оказывались самыми ярыми ее исполнителями. А не пора ли нам выдвигаться? Автобус через сорок минут.
Глава 19Я знаю, что я говорил
В коридорах и спальнях подозрительно тихо, а вот в холле уже минут десять не смолкают визги и смех. Надо проверить, что там делают детки, и сказать им, чтобы немедленно прекратили…
Малышня орет от восторга, старшие толпятся в дверях с подчеркнуто независимым видом — вроде как совершенно случайно здесь оказались, вовсе им, таким взрослым, не интересно… что именно? Протискиваюсь сквозь снажью пробку. Посреди холла стоит Алик и жонглирует четырьмя… нет, уже пятью пустыми баночками из-под йогурта. Тоненький светлый мальчик среди толпы визжащих орков… Может, они его сожрут, а? Хотя нет, нельзя — аппетит испортят перед ужином, мадам Кляушвиц сердиться будет.
Мне почему-то раньше не приходило в голову жонглировать — а ведь я умею! Сто Тринадцатая выступала с другими номерами, но основы этой техники входят в базовую программу обучения цирковых артистов. Уж точно я с этим справлюсь не хуже какого-то там человека! Наверное. Вон как раз кегли валяются. Сейчас только музыку врублю, есть у меня подходящий трек на телефоне…
Включаю музыку, подбираю кегли, секунд десять слушаю, настраиваясь на ритм. Вызываю из глубин моторной памяти технику — спасибо тебе, Сто Тринадцатая… Начинаю с четырех кеглей, потом, глядя Алику в глаза, беру еще сразу две. Детки просекают фишку и наперебой протягивают ему новые банки из-под йогурта. Алик невинно улыбается и принимает вызов — у него уже семь предметов! Ладно, он сам напросился… беру восьмую кеглю. Хитрость — четным числом предметов жонглировать проще. Ну что, детка, жалеешь уже, что вздумал тягаться с профи? Ничего, ты всегда можешь выйти на лестницу и немного поплакать. А тут еще и музыка ускоряется — не зря я выбрала именно этот трек!
Волосы Алика липнут к вискам — намокли от пота; но дыхание ровное. Он подхватывает еще одну баночку! Восемь против восьми. Пару минут надеюсь, что Алик сдуется и сдастся или облажается — не тут-то было… Ладно, не отступаться же. Детки протягивают мне с десяток кеглей, беру еще одну. Девять — это уже тяжко даже для профи. Сосредотачиваюсь на ритме, но по радостному визгу малышни ясно, что Алик тоже взял девятый предмет. Зараза! От злости сбиваюсь и роняю одну из кеглей — по разочарованному «у-у-у» понимаю, что зрители это заметили. Ну да ладно! Беру вместо нее две. Вот теперь это настоящий вызов, и музыка снова ускорилась… дернул же меня черт поставить этот трек!
— Одиннадцать! У него одиннадцать! — орут детки.
Надо же, вы вдруг считать умеете, эйнштейны мелкотравчатые! А на занятиях я от вас не могла этого добиться ни за какие коврижки.
Музыка заканчивается на драматической ноте, что как бы маскирует мое поражение… нет, нифига не маскирует. Детки толпятся вокруг Алика, хлопают, визжат, обнимают его, а мелкая девочка торжественно вручает ему карамельку, только что вынутую изо рта. Ну и пожалуйста, каков герой, такова и награда… Ладно-ладно, неблагодарные снага, сотворили себе кумира, так попросите у меня еще «всего полчасика» попрыгать перед отбоем!
Алик проталкивается ко мне через толпу восторженных поклонников:
— Соль, я пришел тебя украсть.
— Эх, я бы охотно тобой укралась! — сколько у нас уже не было того-этого? Дня четыре, а то и все пять. — Но сегодня моя очередь укладывать спать этих малолетних террористов. Думаешь, их легко будет угомонить после цирка, который ты тут устроил? Мы стараемся все шумные игры с утра проводить, а то будут до ночи куролесить.
— Ничего страшного, я тебя подменю, — Токс, по обыкновению, неслышно появляется в дверном проеме. — Иди погуляй.
— Спасибочки! За мной должок.
Мы с Аликом выходим в сгущающиеся сумерки — вечера уже прохладные, потому подхватываю на ходу толстовку. Сворачиваем на соседнюю улицу. Алик прижимает меня к стене, целует в губы — сперва бережно, ласково, а потом с вызовом.
Эх, ну и зачем это делать на улице? Меня уже чуть ведет от запаха его разгоряченного тела, от его рук, от губ… А до комнаты Алика минут десять ходу, к нам еще дальше… Беру себя в руки и терплю, старательно отвечая на поцелуи. Алик — человек, он… хороший, просто не совсем понимает.
Дело в том, что снага по-другому устроены в этом плане. Мы ближе к животным, нам вообще не нужны прелюдии эти все. Все должно быть просто, а главное — взаимно. От запаха возбужденного партнера мы заводимся мгновенно — это как удар электричеством через все тело, только чертовски приятный. И после этого уже до смерти хочется без затей совместить то, что совмещается, и урвать у матери-природы гормональное вознаграждение за попытку передачи генов. Урвать, что характерно, на халяву — глупенькая природа про контрацепцию ничего не знает.
Но я еще помню, как это — быть человеком, и стараюсь с пониманием относиться к попыткам Алика установить вот эту… эмоциональную близость, что ли. Даже когда трахаться хочется почти до боли, как, например, теперь… Ладно, вроде прилично поцеловались, можно уже спросить:
— К тебе?
— Нет, — Алик загадочно улыбается. — И не к вам в мастерскую, не сразу, по крайней мере. Я хочу тебе кое-что показать. Тут недалеко. Доверься мне.
Давлю чуть не сорвавшееся с губ «да чего я там не видела». Наверное, Алик прав… Встречаемся мы урывками, ради перепихона — иногда основательного, но чаще, честно говоря, быстрого. Человеку этого недостаточно… Наверно, парню хочется секса в необычном месте. Можно пойти навстречу, не так уж много я для Алика делаю. Ничего, если честно, я для него не делаю.
Выдавливаю улыбку. Алик берет меня за руку — его ладонь слегка потная, он волнуется. Идти, по счастью, недалеко — всего-то пару кварталов в горку. Заходим в подъезд обычной четырехэтажки — кодовых замков здесь не существует как явления. Поднимаемся по разрисованной граффити лестнице. По запаху понимаю, что Алик нервничает. Черт, а я уверена, что это вообще о сексе? Вдруг… ловушка? «Доверься мне»… Мясник из кожи вон лез, чтобы меня заполучить, но он по крайней мере пытался сделать это честно на свой манер; а вдруг нашелся не такой щепетильный претендент? Мешок на голову и… Нет, конечно, так просто меня не взять, но мало ли на Тверди всяких фишечек, о многих я наверняка даже не знаю. Алик… вроде хороший парень, но ему же деньги на учебу нужны…
Алик распахивает люк, ведущий на крышу. Протягивает мне руку. Спрашиваю:
— Что там?
— Увидишь.
Нет, вроде бы запах не меняется, нервозность не нарастает. Глупо будет сейчас разворачиваться и уходить. Захотят — догонят. Да и вообще, Алик же знает, где я живу и работаю… Если за мной придут туда, то еще зацепят кого-нибудь… Проще уж встретить угрозу на крыше, в лучших традициях низкобюджетных боевиков.
Принимаю его руку — из вежливости, карабкаюсь я лучше, чем он — и поднимаюсь на крышу. Здесь свежий ветер с моря и вид на половину города, подернутого сумерками. Корабли на рейде мигают зелеными и красными огнями. Окна жилых домов одно за одним загораются теплым светом. Горизонт обрамлен смутными силуэтами далеких холмов.
Красиво… И да, никого, кроме нас. Все-таки не ловушка. Но что тогда?
Алик широко улыбается и поднимает большой эмалированный таз. Под ним на белой клеенке — бутылка вина, пара граненых стаканов, виноград, магазинная нарезка сыра в пластиковой упаковке… и свечи. Честное слово, настоящие восковые свечи — и Алик их зажигает.
Отступаю к люку:
— Аль, ты же сам говорил, что мы не будем делать это сложным!
— Я знаю, что я говорил! Но все ведь… меняется, Соль. Давай просто… побудем вместе.
Замираю, не в силах ни подойти к нему, ни отступить к люку. Похоже, ловушка все-таки, пусть и не того рода, что я ожидала. Алик… наверное, я отношусь к нему… потребительски. Я не дурачусь, чтобы получить повод смеяться от одного только счастья, что он рядом. Мы не гуляем, держась за руку, не беседуем по душам, не читаем вместе любимые книги — страничку я, страничку он… даже не пишем друг другу ничего за рамками «сегодня у тебя или у меня? во сколько?» Алик безусловно всего этого заслуживает! А вот я… я не готова.