Притягиваю к себе блюдо и начинаю чистить креветки — просто чтобы чем-нибудь занять руки. Становится зябко — сразу не заметила, что в помещении полно сквозняков.
— Хорошие — для тебя — новости в том, что проблемы не только у вас, — спокойно продолжает Мясник. — Так или иначе под удар попадет весь город. Если ты поведешь себя правильно — не останешься без помощи. И сама сможешь многим помочь. Ты — герой Поронайска, Соль. В тебя здесь верят. За тобой пойдут. Тем более что после атаки жуков опричнина многим стала как кость в горле. Раньше буйства псоглавцев еще терпели — но выяснилось, что и как защитники от Хтони они гроша ломаного не стоят. А кто поумнее, уже выбирает стороны. Наш старый знакомец Барон зачастил на опричную базу с дружественными визитами.
— Барон? Но он же просто… провинциальный бандит. Где он и где эти пафосные аристократы?
Не то чтобы меня именно это сейчас волновало, но надо же поддержать разговор.
— У его ручной ведьмы Альбины Сабуровой хватает знакомств среди аристократии. Она же сама княжеского рода. При вынесении приговора, правда, титула ее лишили. Но это не значит, что такие же, как она, ее презирают. Она просто попалась на том, что практикуют многие.
— И на чем она попалась?
— Эксперименты на разумных. Угадаешь с одной попытки, какой расы были эти разумные?
Аппетита ноль, но набиваю рот какой-то ароматной рыбой — только бы заглушить фантомный вкус сырого мяса и теплой крови. Зачем это вообще здесь? Свежая убоина для снага-хай — табуированная тема, почище, чем для людей — секс; об этом просто никогда не говорят. И с настолько притягательным мясом я раньше не сталкивалась — в магазинах оно обескровленное и лежалое. Должно быть, ягненка зарезали, пока я парилась в бане. Мясник не мог ожидать, что я правда стану это есть. Оно, конечно, стоит на столе, чтобы вывести меня из равновесия.
И говорит он все это явно с той же целью.
Дожевываю рыбу и прищуриваюсь:
— «В тебя здесь верят, Соль. За тобой пойдут». Ты что это — на государственную измену меня подбиваешь?
Мясник ухмыляется краешком рта:
— Просто хочу, чтобы ты была готова к тому, как все может повернуться.
— В прошлый раз твои пророчества чего-то не сработали.
— В самом деле? — Мясник приподнимает бровь. — А мне кажется, с тех пор у тебя на лодыжке появилось новое украшение. Которое может в любую секунду тебя убить, если такова будет воля Инис Мона. И ты всей душой веришь, будто носишь его по собственной воле. Кстати, Соль, ты знаешь, что твоя друидка чем-то тебя опаивает, чтобы пригасить либидо?
— Ничего не опаивает! Я сама ее попросила!
Черт, ну вот и зачем я перед ним оправдываюсь?
— Дело твое! — Мясник разводит руками. — В чем-то, на самом деле, я тебя понимаю. Сам устаю иногда от нашей паскудной снажьей природы…
Ишь, тонкочувствующая натура! Но на самом-то деле… Мясник довольно сильно отличается от всех снага, с которыми мне довелось общаться. Он образован — хотя и самоучка, скорее всего, умен и чертовски расчетлив, в нем нет этой нашей э-ге-гей импульсивности. Что я потеряю, если задам личный вопрос? Он-то в моей душе ковыряться грязными пальцами не стесняется.
— Мясник, а почему ты все время говоришь о снага-хай так, словно ты — не один из нас?
— Не один из них, Соль. Наверно, я не один из них по той же причине, что и ты.
У меня падает челюсть. Мясник — попаданец? Это многое объясняет… Но зачем тогда сукой-то такой становиться? Разве мы не должны принести немного доброты и цивилизованности в этот веселый, но дикий мир?
— Я, правда, не слышал, что такое происходит и с девочками тоже, — продолжает Мясник, тщательно отслеживая мою реакцию. — Считается — среди тех немногих, кто в теме — что это сугубо мужская фишка. Так у снага-хай появляются военные вожди. Понимаешь, о чем я?
Эмм, уже нет. Вряд ли попаданчество. А что тогда? Мотаю головой.
— Ты не знаешь? Это не Эру весть какая тайна, но в курсе не все — даже среди тех, кто через это прошел. У снага тоже бывают инициации, только получаем мы не магию, а качества, которые нужны, чтобы управлять толпой. Мы же по базовой комплектации — народ с мощным коллективистским сознанием, рой практически. В муравейнике некоторые самки становятся матками, прочие остаются рабочими особями. У нас происходит что-то похожее, только с самцами. В первый раз встречаю инициированную сам… девушку. Если, конечно, это твой случай. Меня, кстати, Генрихом зовут. Это настоящее имя.
Вот это переход! Мясник… Генрих коротко смотрит на меня — похоже, ожидает взаимности. Я даже не против, вот только сказать мне нечего. Полученное при рождении имя осталось в прежнем мире. Сто Тринадцатой я не назовусь — от нее во мне осталась только тень, даже сны ее я вижу все реже. Здесь меня прозвали Солью, причем случайно, без какого-то глубокого смысла — то ли я попросила кого-то передать соль, то ли меня об этом попросили. Пусть так оно и остается. Ни к чему это — серьезно к себе относиться.
— Что же, рада познакомиться, Генрих.
— Извини за это маленькое хулиганство, — Мясник кивает на все еще накрытое крышкой блюдо в центре стола. Запах уже совсем слабый, все остыло. — Да, приютских я прижму к ногтю. Пусть твои спокойно выздоравливают — здоровье им скоро понадобится. Я буду следить за вашей ситуацией с опричниной. Посмотрю, чем смогу помочь. Нам нужно держаться друг друга.
«Нам нужно», ага, шик-блеск… Интересно, что я окажусь должна за помощь, о которой даже не просила?
— Ты, конечно, уверена, что я вру и манипулирую, — в голосе Мясника… Генриха прорезается что-то, отдаленно напоминающее печаль. — Это нормально, я бы и сам думал так на твоем месте. Ну да жизнь все расставит по местам, вот увидишь. Хотя меня беспокоит, что ты смотришь на мир сквозь розовые очки. Они имеют обыкновение разбиваться стеклами внутрь, Соль.
— Поживем — увидим, доживем — узнаем, выживем — учтем, — встаю с дивана, и Генрих тоже поднимается. — Спасибо за баню… и за разговор.
— Соль, если хочешь, ты можешь остаться, — тихо говорит Генрих.
— Зачем?
Генрих усмехается без обычной своей жесткости:
— Вот не гасила бы ты либидо — не спрашивала бы, зачем. Не мое дело, но… Ты не сможешь вечно подавлять собственную природу, Соль. А я знаю, что тебе нужно. Тебе не обязательно всегда быть одной.
Нервно облизываю губы. Гордо и презрительно отказываться уже поздно — несколько секунд я колебалась, и Генрих заметил это. Чай не гасит либидо полностью, просто приглушает. И сейчас во мне что-то дрогнуло.
Раздуваю ноздри, чтобы вдохнуть напоследок запах мяса — и заодно запах мужчины, стоящего в трех шагах от меня. И то и другое чертовски приятно. Да, кое в чем Генрих прав. Трахаться без пустых громких слов, рвать врагу горло, жадно глотать горячую кровь — это все в нашей природе.
И поэтому я продолжу пить чай.
Улыбаюсь:
— Мило, что ты предлагаешь, но я пас. Береги себя, Генрих.
Глава 4Андрей. Одно и то же от Твери до Поронайска
— И чего теперь делать? — гудит Федька.
Здоровяк ковыляет позади всех, пыхтит и старается при ходьбе ставить ногу на пятку.
— Подать рапорт, — флегматично говорит Славик, массируя шишку на голове. — Нападение на опричников — это большие проблемы для всех зеленых уродов.
— Это для нас проблемы, — кряхтит второй Славик. — Участие в драке — раз. Применяли магию в городе — два. На губу, что ли, захотел?
— В медблок все равно обратиться придется, — рассудительно парирует Вячеслав. — Поэтому по-любому узнают.
— Да чего сразу в медблок-то? У одного сотряс легкий, другой по бубенцам получил. Я вам из аптечки подберу средства. Ну или скажи — о столб треснулся. Никто не удивится!
— Да что вы на губу попасть ссыте! — театрально восклицает Сицкий. — Губа — фигня! У нас теперь посерьезней проблемы, не понимаете, что ли? Нам всем кабзда в этом Поронайске!!
— С чего вдруг? — пугается Федька.
— С того, что командование за нас не впишется! Им это надо — с местной администрацией отношения портить из-за кучки курсантов? А вот поганые снага в покое-то не оставят! У них тут группировка, понял⁈ Ты их разглядел вообще? Группировка! В город больше не выйти! Караулить нас будут… Кабзда!!
Для меня слова Сицкого звучат убедительно. На похожие снажьи стаи я насмотрелся, и в кое-какие тверские микрорайоны нам с пацанами лучше было в одиночку не заходить. А тут, кажись, весь ихний Поронайск — такой вот микраш…
— Ганя, а ты на хрена вообще в зал… в бутылку полез? — спрашиваю я Сицкого. — Так бы разошлись краями!
— Я дворянин! — вскидывается тот. — Я не мог стерпеть подобное поведение от снага! Вопрос чести!
Сплевываю в пыль. Город остался сзади, бетонка ведет нас к базе. Теперь она считается нашим домом.
С нашей четверкой — а также с кучей других курсантов — я познакомился в поезде, к которому притащил меня Хлынов.
Доставку этой толпы на Дальний Восток курировал красноносый, суетливый опричник — еще один капитан. С Хлыновым он схлестнулся, точно лось с соперником.
— Да вертел я на шпаге ваши «особые обстоятельства»! — восклицал красноносый. — И эту вот филькину грамоту! У меня приказ — сорок голов привезти во Владивосток. Сорок! И они все в поезде. А этого недоросля в мешке, — тут он на меня покосился, и я вдруг хорошо понял смысл фразы «глядит, как солдат на вошь», — его куда мне совать прикажете? Как проводить?
Мешком капитан обозвал мою спортивку.
— Да куда приказано, туда и совать! — кипятился Хлынов. — Не моя забота! Хоть к проводнице в лифчик!
В окнах поезда торчали стриженые бошки и любопытные рожи курсантов. Моего возраста — уже плюс.
В конце концов опричник в пиджаке победил опричника в мундире — и мне велено было подниматься в вагон.
— Сюда пошел, — буркнул красный нос, взбегая по лесенке вслед за мной, и толкнул меня в первое же купе.
Вроде обычный вагон — купе открытые, но только по одной стороне; в каждом купе по четыре полки. Все они были заняты.