После этого было скучно. Мы обследовали квадраты, которые определил Езерский, и собирали черные ягоды. Их тут было до черта.
Сам Езерский, пока мы занимались делом, небрежно так озирал окрестности — было б на что смотреть на болоте, ну! — Тещин приглядывал за нашей группой, а поручик — за шайкой мажоров во главе с Долгоруковым. «Старший охотник» шарился по периметру, а вот мутный Брунь оказался в какой-то момент рядом со мной.
— Ягодка эта знаешь, скок стоит? — сказал он, срывая капельку тяги и кидая ее в мой контейнер.
— Ну?
— Без «ну», а то рукой махну. Тыщу денег за кан, понял?
— За что?
— Э… Ну в смысле за три кило. Но ее и мелкими партиями берут в городе — да хоть поштучно.
— Кто? — ляпнул я, прежде чем осознал, что не стоит.
— Да хоть кто! — довольно ответил Брунь. — Вишь, опричники всех распугали, народ боится ходить… А между тем опасности никакой нет, если с кочек-то не спускаться. Такие дырки — они никогда под кочками не раскрываются. По кочкам гуляй, понимаешь, как по проспекту! Кочкам наше почтение…
Он долго бы еще распинался, напуская папиросный дым, но я повернулся и — по кочкам — отошел от Бруня подальше. Знаем такие подкаты.
Однако назойливый дядька с фиксой от меня не отстал.
Уже на базе — когда мы выгружались из вездехода — он опять оказался рядом и сунул в карман моего комбеза грязную мятую бумажку.
— Чо ты рожу кривишь, — шепнул Брунь, — все же понял. Здеся все всё понимают. Хочешь тоже нормально бабок поднять — обращайся.
На бумажке был адрес поронайской аптеки.
Пару следующих дней я не вспоминал про Бруня. Но слова этого мужика снова пришли на ум, когда я нашел в общем контуре расписание выхода групп… Всех групп, не только наших, учебных. Ну или, по крайней мере, было похоже, что всех. Туда. В Хтонь.
В расписании были окна — и одно из них попадало на воскресенье. День, когда нас выпускали в город.
И очаг Хтони находился вовсе недалеко от Поронайска.
Мы туда ехали, конечно, на вездеходе. Но если честно…
Хоть на велосипеде можно туда доехать. Посмотреть…
Да.
Посмотреть. Это место от проселка недалеко, а проселок — открытая территория. А ягоды эти там прям на краю болота растут…
Потом я во второй раз встретил Варю. К тому времени я уже выяснил, как зовут крепостную Челядниковой, и — чего уж таить! — высматривал девушку в платье среди силуэтов в мундирах. Но, кажется, ей все-таки не полагалось часто мелькать тут, второй раз случился только в субботу.
В столовой. Хозяйка — да твою ж мать! звучит-то как мерзко! — так вот, хозяйка Вари сидела за столом командования, а девушка стояла за ее стулом.
Когда Челядникова выхлебала компот из стакана и поставила его на поднос, Варя, не поднимая глаз, взяла поднос и понесла его в сторону стола с грязной посудой.
— Стоять, — приказала госпожа подполковник.
В столовой был шум, но я это четко услышал.
Схватила салфетку, вытерла пальцы, скомкала и пульнула на поднос. Комок отскочил от груди девушки и шмякнулся куда-то в тарелку.
Вроде бы это даже и не было запланированным унижением. Просто-напросто неприцельный, небрежный бросок. Но, блин, как же отвратно смотрелось!
В школе я, конечно, повидал травлю — чего таить, по малолетству и сам участвовал, — но там жертва как будто всегда была, ну… на равных с нами. Все в одном классе учимся. А тут — крепостная. Ничего не сделать.
— Стой, стой! — заорал какой-то румяный офицер.
И когда Варя остановилась, докинул в поднос что-то от себя, не глядя на девушку.
Глядела Варя в этот момент на меня. И я снова подумал, какие, черт побери, глазищи.
«Много денег, — сказал у меня в голове голос Гани, — на выплату неустойки».
В воскресенье я надел джинсы и синюю спортивную куртку, взял в Поронайске арендный вел и поехал в Хтонь.
По пути мне не встретилось ни души.
Хлюп.
Торопливо обираю ягоды с куста.
На самом деле это не какой-то специальный куст — черные ягоды не на нем растут, а прорастают повсюду: на сухой траве, на зеленой траве, на камнях… Один раз я нашел подошву резинового сапога, и она была густо усыпана блестящими бусинами, торчащими из резины. Скорее не ягоды, а на росу похоже. Но не выпавшую, а вот… выросшую. Или на колорадского жука.
Ну и насчет «повсюду» я, конечно, погорячился.
В первый раз нам здорово повезло. И я понимаю это только сейчас, сам зайдя в болота.
Тяга отнюдь не рассыпана под ногами, черные капли попадаются не так часто, как хотелось бы. Иной раз россыпи этих блестящих шариков видны где-нибудь на трухлявом пне, к которому не ведет ни единой кочки.
Наверняка и такое кто-нибудь собирает. Но я с кочек сходить не дурак. То есть, конечно, дурак, но не настолько. А вот полез сюда все-таки зря. Поверил в халяву.
Пластиковый бидон, который я купил в супермаркете, заполнен совсем ненамного — а ведь уже три часа прошло.
Двигаешься-то по болоту очень медленно.
Да и с самим временем тут словно происходит что-то: то пять минут тянутся, будто час, то наоборот. Это если верить часам. Проверить трудно: небо какое-то низкое, солнце тусклое — и ориентироваться на местности я не умею, но кажется, что оно висит не в том месте. Чем дальше в болото — тем больше.
Я сначала не хотел заходить глубоко, но блин… зря, что ли, приперся? Кочка за кочкой… и вот уже, Андрюха, ты черт знает где. Словно мало быть в Поронайске — еще в Поронайскую Хтонь надо забраться, да поглубже.
Стоп, вот еще один кустик.
Срываю черные шарики — они, кстати, на ощупь сначала мягкие, как настоящие ягоды, а потом оказываются неестественно крепкими и тугими: ни один не смог в пальцах лопнуть, — и… слышу.
— Андрей.
Подскакиваю — в который уж раз. Кручу головой. В руках палка — первое, что я себе присмотрел, когда с проселка свернул.
Никого!
— Андре-ей!
Блин, это из-под земли, что ли⁈ Из дырки? Так нет сейчас рядом этих супердырок!
— Андре-е-ей…
Елки-палки, да это голос из лужи! Лужа метр на метр — у подножия крохотного холма, на котором стою. Ну или у подножия огромной кочки… Неважно!
Важно, что в гладкой поверхности отражаюсь я, карликовое солнце, и… у меня силуэт за спиной!
Разворачиваюсь рывком — и сразу бью палкой. Резко — со свистом.
Мимо! Никого нет!
— Андыр-е-и-ээ-эй… — укоризненно.
Второй человек, отраженный в луже, на месте, но пытается прятаться — шагнуть так, чтобы я не видел его, и одновременно как-то прижаться ко мне, что ли.
Да что за пакость!.. «Вжух! Вжух!» — дубинка впустую рассекает воздух.
Ладно, пора отсюда валить! Видать, это вот «двойное отражение» прямо тут в луже и живет. За мной небось не погонится!
Подавляю настойчивый импульс врезать по луже палкой — поручик Грунтов не одобрил бы — спрыгиваю с царь-кочки и спешу обратно: в ту сторону, откуда пришел.
— Ан-н-ндрей… — шелестит лужа.
Гадство какое!!
Шел я медленно, приметы четко запоминал. Вон тот пень, ага… Полянка-прогалина… Пучок сухой травы на шесте… Скоро я должен выбраться.
Как бы не так.
Нет, я не заблудился. Дурак, однако же не настолько — как я уже говорил.
Просто от края очага Хтони — от ее границы — стал подниматься рассеянный серый дым. Не то чтобы очень густой — но чем дальше, тем больше заволакивая тропу вуалью.
Какая-то падла специально траву подожгла? Сухой травы тут полно, на входе в очаг — целые заросли камыша, и они пылают. Отсюда видно.
Гарь усиливается, уже не очень легко дышать.
Ветер гонит дым на меня.
Вот это, блин, попадос. Попытаться прорваться через пожар? Нет. Бред. С другой стороны, трава долго полыхать не будет… Уходить вглубь болота нельзя, надо сделать так, чтобы большой огонь меня обошел, а потом — выбраться…
Да?
Судорожно пытаюсь сообразить, как будет правильно. Кашляю.
И в этот момент понимаю, что из дыма формируется человеческое лицо — огромное. С четверть местного карликового небосвода. Серое колыхающееся лицо, которое висит надо мной, мужское, но безволосое, кажется, азиатское… хотя что можно понять по лицу из дыма!
И сейчас оно откроет глаза.
Чуйка вопит, что это самое страшное, что может случиться — если я посмотрю в них. Я в этом на сто процентов уверен — животом, спинным мозгом, задницей.
Нельзя на него смотреть. Прочь отсюда! Скорее!
Вжав голову в плечи, я скачками несусь обратно. Вглубь болота.
«Ву-у-уф!..»— вздыхает оно удовлетворенно очередной дыркой.
Главное — не поскользнуться. И не забыть про кочки.
Треск огня за спиной стихает.
Когда я, наконец, решаюсь медленно, осторожно повернуть голову… лица нет. Там, откуда я прибежал, висит пелена самого обычного дыма, густая и плотная. Расползается по сторонам.
Солнца теперь и вовсе не видно, небо в дымке, а курсант Усольцев Андрей, кажется, крепко встрял.
Глаза щиплет, горло саднит, рожа у меня наверняка закопченная.
На часах всего лишь обед, но кажется, будто я тут несколько суток. Паскудные камыши, деревья эти кривые, лужи… Лужи теперь обхожу еще дальше.
Купленная в супермаркете полторашка опустела наполовину, усилием воли запрещаю себе допивать всю воду. Надо искать другой выход из очага…
Проходит еще часа полтора, когда наконец я себе признаюсь: заблудился. Ругаюсь вполголоса, как последний снага. Сначала охватывает досада о том, что посадят на гауптвахту, да что там! — выгонят! с позором турнут назад в Земщину! — а потом ее мало-помалу вытесняет другое чувство. Страх.
Куда там «в Земщину», к матери и к сестренке. Я попросту здесь останусь. Не выйду — и все.
Пропаду.
Этот навязчивый страх — не выберусь! сгину! — мешается с той стремнотой, которую наблюдал. Лицо из дыма… Отражение невидимки в луже… Если бы я сейчас был не один, было б легче. А так — чувствую себя тем дошкольником, что боялся идти в уборную по темному коридору. Паскудно… Вот почему в Хтонь поодиночке не ходят.