Актер бы такую палитру не воспроизвел, честное слово! Из самой души эмоции у пацана.
— Не ментов, а милицию. Вызвал. Пойдемте, попить налью. И — едем.
Ребята ободряются.
И ободряются еще больше, когда я вывожу из пристройки «Стрижа». Хорошо, что они про электроцикл вчера не знали. Уверен, тогда полезли бы не за луком.
— Кубик в коляску, Чип — за мной, сзади.
— А можно…
— Нельзя. Едем.
По дороге парни рассказывают, как Еж попался. Кратко: трое героев подобрались слишком близко к лагерю, группа охранников зашла с тыла. Самый боевитый герой попал в плен.
— За нами тоже гнались! — вопит Чип мне в ухо. — Автоматчики! Мы в заросли ломанулись, кое-как ушли! Они стреляли по нам!
— Гоните! — ору я. — Про стрельбу!
— Нет! — в один голос клянутся парни.
…Ладно, в воздух пальнули, небось. Не идиоты ведь там.
— Автоматчики?
— Да!
— Сколько их?
…Когда подъезжаем к лагерю, байк я всё-таки оставляю подальше. И пацанов — тоже. С наказом, если что, удирать в город. Наврали, они, конечно, про этих добытчиков — послушать, так прям лютые мужики, которым закон не писан, — но береженого бог бережет.
Шагаю к ихнему лагерю пешком. Сам ведь хотел съездить и посмотреть, пообщаться. Вот и повод.
Лагерь — точно такой, как описали Чип и Кубик. Легкий, временный. Стоит несколько туристических электробусов и два десятка шатров-палаток, периметра никакого нету. Но есть кое-что другое: теперь вижу, что пацаны не ошиблись.
Лагерь расположился на неширокой полосе пляжа, и вдоль побережья глядит настоящий, мать его, пулемет. И с другой стороны, по словам парней, такая же точка. От кого они тут собрались отбиваться, от каких штурмов?
То есть понятно от каких. А также понятно, что уровень беспредела в Поронайске был мною сильно недооценен.
Неуютно. А только что делать — иду вперед.
На море — платформа: ничего особенного, такого плавучего говна здесь, на Сахалине, полно. Но на ней краны, один из них на моих глазах и впрямь опускает вниз, в волны, какого-то металлического паука. И стоит еще какая-то приспособа величиной с дачный домик: зуб даю, именно эта штука и есть источник гула. Пауки и хреновина, с которой они связаны гофрированными шлангами — самое дорогое, что вообще тут есть. Технологии не земского уровня. На углу платформы — полустертый инвентарный номер, а вот на стенке «дачного домика» — настоящий фабричный логотип: змея, скрутившаяся спиралью.
Эх, сюда бы мой первый телефон… На «раскладушке» камера не работает.
На берегу, на платформе, в воде — фигуры. Сутулые, в серых комбезах — это рабочие. По уверению пацанов, рабы. А суетливые или, наоборот, неподвижные в блеклом камуфляже — это охранники.
Пересчитать их возможным не представляется, но я и так знаю: рабочих — пара десятков, охраны — девятеро, инженерного персонала — трое. Посчитали уже за меня — за что и поплатились.
Как сказали Чип с Кубиком, этот лагерь маленький. Основная масса народу — и рабов, и охранников — живет в другом месте, в бытовках. Оттуда электробусы развозят их по участкам — бывает, с ночевкой, бывает, без, но этот рабочий день как-то не очень похож на то, что описано в Трудовом кодексе. И вот это, передо мной — как раз один из участков, прибрежный. Притом, что большинство их всё-таки на суше и даже довольно далеко от берега. Пятна Хтони расползаются от залива неравномерно.
Иду.
— Стоять, э!
Раздается треск: и правда палят почем зря, патроны не берегут. Дерганые.
Стою.
— Ведется добыча тяги, охранная зона! Гуляй отсюда!
Прощупываю пространство силой. Ага, понятно.
— Кто со мной разговаривает? — ору я. — Назови должность! Кем ведется добыча? Назови компанию!
— Гуляй, сказано.
Делаю выдох. Ору:
— Я — смотритель маяка! Маяк видели, долбоящеры? Здесь — охранная зона, только моя, а не ваша! Я при исполнении! Еще раз откроете огонь, идиоты — будете отвечать! Я иду к вам! Пускай ко мне выйдет старший, ска! Со всеми бумагами!
…А орать я умею.
Иду дальше.
Мне навстречу выдвигается делегация: парочка с автоматами, один без. А-а, у него пистолет в кобуре! Вижу.
Лица у джентльменов злые, насупленные. Характерные такие лица! С автоматами — снага, тоже чернявые, как и Чип. А посредине который, с пистолетиком — тот человек. Камуфляж у бойцов — дешевка, но одинаковый. Автоматы — наши, отечественные. Самое, говорят, популярное стрелковое оружие в мире, «татаринов».
Я не то чтобы специалист, но, кажется, их бы не помешало почистить.
Да и рожи всем этим ребятам — тоже.
Пыльные.
— Я не знаю ничего про маяк-хренак! — вопит дядька с пистиком, едва мы сближаемся. — У нас тут официальное предприятие, все вопросы к руководству! Отсюда вон пошел! Я буду свое дело делать— лучше не мешай, понял? Понял меня⁈
— Вы избили подростка — и удерживаете его насильно, — говорю я спокойно.
Теперь можно не орать.
— … Так? Так. Отпусти пацана — я уйду. Дальше будем разбираться официально, всё верно. Милицию я уже вызвал, если что.
Местный главный дергается; стволы его подручных в упор наставлены на меня. Не вижу, что там с предохранителями.
— Ты чо несешь, козел? Какой пацан, где? Ты его видишь? Пусть приезжает милиция, пусть ищут! С ордером только! Слышь…
На побережье почти нет деревьев — и я легко вычисляю по описанию Чипа и Кубика, к какому именно из них был пристегнут Еж. Дерево вообще такое… характерное. Ствол обшарпанный, трава вокруг вытоптана. Порют они здесь рабочих, что ли? Похоже на то.
— Пацан вон в том ящике, — говорю я. — Левый пустой, правый пустой, в среднем пацан.
Живые организмы характеризуются наличием давления. В мертвых телах оно тоже бывает, но другое. К счастью, свежих трупов тут я не нащупал. А несвежие чувствовать не умею. Тоже к счастью.
— Я не знаю, зачем ты, гений, засунул ребенка в ящик. Только лучшее, что ты можешь сделать сейчас — его выпустить. Я его заберу, и мы вместе уйдем. Он же там испечется на жаре.
Даю импульс.
Левый охранник с автоматом валится на песок. Секунду спустя — правый тоже.
— Жарко, — говорю я, шагаю вплотную к главному, хватаю за руку, чтобы не вырвал из кобуры пистолет.
Отскочить он не успевает: задыхается.
Отпускаю его на миг — чтобы смог вздохнуть — и опять всё выкачиваю. Стоп!
Тут главное — не переборщить, чтобы у человека паника не началась. Его животный испуг и растерянность мне нужны, паника — точно нет.
— Удар хватил мужиков. Давление подскочило. Я сейчас уйду — окажешь им первую помощь. Оклемаются, не бойся, — толкаю его к ящику: — Пошел! Остальным скажи — без глупостей! Если жить хочешь.
Дядька хрипит несвязные приказы, машет рукой своим: не приближайтесь, мол, и не стреляйте. А протоколов реагирования тут нет: оставшиеся охранники растерянно слушают главного. Им не очень-то и понятно, что происходит. Ну и хорошо. Терпеть не могу по разумным работать: чем меньше этого — тем лучше.
В ящике и впрямь Еж — в полубессознательном. Избитый.
Чувство некоторой вины по отношению к тем двоим, которых я прижал, сразу исчезает. Наоборот, хочется их командиру еще и глаз лопнуть.
Но нельзя.
Нельзя так. Спасение парня — это одно, а судить и наказывать — не мне.
Достаю пацана из ящика.
— Браслеты с него снимай, ска!
Местный главный, задыхаясь, отпирает наручники на запястьях подростка. Еще и вон как затянули, твари.
Рядом внезапно оказывается Чип. Не послушал меня, засранец! Не усидел в безопасном месте.
Суетится, подставляет другу узкое плечо.
— Господин Макар! — бормочет он одновременно с этим, — господин Макар!
— Ну?
— Мы освободим рабов?
…Чего⁈ Хренасе, команда Спартака! Нам бы вот этого вытащить без кровопролития… и без лишних кровоизлияний. Я всё-таки по площадям не могу фигачить, мне сосредотачиваться нужно. А тут еще несколько вооруженных бойцов осталось.
И всё-таки… если? Оцениваю диспозицию. Охранники с автоматами смотрят на нас недоуменно, сбившись в кучу и переговариваясь.
На их глазах двое без видимых причин брякнулись на песок, а командир вроде как в порядке, но приказывает стоять на месте, а сам — освободил пленника… Брать на себя ответственность и, допустим, стрелять по мне никто из этих снага не хочет. Как и приближаться к нам, нарушая формальный приказ и подвергаясь непонятной опасности.
Зато трое охранников сообразили удерживать под прицелом рабов: которые, впрочем, тоже не делаю ничего, а просто стоят и смотрят на нас как бараны. Замечаю, что у каждого на запястье хитрый браслет — знаю такие, просто так они не снимаются.
Никого мы тут не освободим.
Не моя война.
— Нет.
— Почему? — хрипло бормочет Еж, приходя в себя. — Почему нет?
Посмотри-ка, воитель-освободитель! Только что из ящика достали, а туда же…
— По кочану. Чип, уводи его! Давай-давай!
Взгляд подростка мечется по тупым лицам рабов, стоящих на платформе и в воде. Он точно кого-то ищет — и не находит.
— Кому говорю! Пошли!
— У него еще телефон мой! — бурлит Еж. — Вон из кармана торчит! Я фоток этой платформы наделал!
Вздохнув, Чип наконец тащит Ежа прочь с пляжа. Тот неуверенно топает по песку, держась за друга.
— Теперь послушай меня, — говорю я негромко дядьке с пистолетом, продолжая контролить его дыхание, чтобы не совершал лишних телодвижений и не болтал, например, что «мы до твоего маяка доберемся».
Лишнее это.
— Я сейчас просто уйду. Тебя сразу попустит. Но. Сейчас дам воздуха, еще раз скажи своим, чтобы по мне не стреляли и стояли на месте. Понял? Кивни.
Кивает.
— Не стрелять по эт-тому! — орет фальцетом. — Стоять… на месте всем!
— Молодец. Передай своему руководству вот что. На маяке живет маг, этот маг говорит — в заливе добывать тягу нельзя. Полезете — пожалеете. Пока делаю вам предупреждение… Кивни.
Таращит на меня красные глаза — лишь бы не вырубился прямо сейчас, раньше времени. Кивок.