– Тогда пошли отсюда, пройдемся, поговорим.
Мы решили прогуляться через парк до следующей станции метро, он все расспрашивал меня о моей жизни, работе, и я, почувствовав к нему доверие, охотно рассказывал о себе.
Почему-то особенно подробно он расспрашивал меня о моей бабушке, я даже удивился:
– Слушай, Вадим,- я тоже перешел на “ты”,- что тебе до моей бабушки?
– А знаешь ли ты,- он вдруг остановился,- что все умершие люди не исчезают бесследно, их духовная энергия, не растраченная на творчество - ведь далеко не все творят,их стремления, надежды, усилия, их любовь и ненависть - все это осталось, только лежит мертвым, плотно спрессованным грузом в душах живых, в потомках. Это колоссальная энергия. Она гораздо мощнее и значительнее, чем, например, термоядерная. Используя ее, можно совершить прыжок в космос до ближайшей галактики.
– Интересно только, как эту энергию достать?
– Я знаю, как достать,- лицо собеседника сразу стало строгим и даже жестким,- только сам не могу, но тебя научу.
– А мне зачем эта энергия, что я с ней буду делать?
– Мы с тобой вместе вырвемся в космос. Ты увидишь звезды так же близко, как солнце. Увидишь другие миры, будешь наблюдать космические катастрофы и рождение планет, увидишь, как выглядят другие существа во Вселенной. Ты узнаешь столько прекрасного и необычного, сколько твое сознание не смогло бы вместить и за десять земных жизней. Каждое мгновение такого существования будет наполнено глубочайшим смыслом,- Вадим говорил громко, страстно, исступленно, так что на нас уже стали оглядываться.
– Не шуми,- сказал я,- давай снова сядем и спокойно все обсудим.
Мы сели на пустую скамью прямо на солнцепеке, впрочем, жара уже понемногу начинала сдавать. Вадим нервно ломал спичку за спичкой, пока ему наконец удалось закурить.
– Извини, просто я устал за эти несколько месяцев ожидания и бессмысленных поисков.
– Поисков чего?
– Поисков человека, такого, как ты, с острой эмоциональной памятью, да еще явно способного “нырнуть” за энергией.
– Почему ты думаешь, что я способен? И потом, неужели ты больше никого не встретил с такой памятью? Не может этого быть.
– Представь себе - очень трудно. Для большинства людей прошлое - это прошлое, то, что прошло и больше не существует, они прекрасно помнят его, но оно для них мертво. Они целиком в настоящем или даже в будущем. Впрочем, мне трудно это объяснить…
– Кажется, я понимаю. Но сам ты почему не можешь достать эту энергию?
Он долго молчал, потом, как будто решившись, ответил:
– У меня нет и не было близких на этой планете. Я и мои друзья - нас шестеро - прибыли сюда и застряли безнадежно. Нам нужна энергия. Мы уже много лет движемся с одной планеты на другую, пронеслись через четыре галактики, а цель наша бесконечно далека.
– И на каждой планете вы таким же вот образом берете энергию?
– Да, другой возможности у нас нет.
– Но эта энергия, которую я вам передам, если получится, разве она не нужна здесь, на Земле, не пригодится когда-либо живущим людям?
Легкая тень пробежала по лицу моего собеседника, но он быстро справился с собой.
– Думаю, что не нужна, думаю, что она как раз и существует для таких, как мы, космических путешественников. Каждая планета для нас лишь аккумулятор. И ты, поскольку отправишься с нами, можешь с полным правом ею воспользоваться.
– Почему ты думаешь, что я обязательно пойду с вами?
– То, что ты получишь из прошлого, перевернет твое сознание, ты уже не сможешь остаться здесь, ты станешь одним из нас и, не задумываясь, покинешь эту планету, я знаю. И потом, как я понял, тебя здесь ничто не держит. Ты идеальный космический путешественник,- Вадим улыбнулся мне тепло и сочувственно.
Я долго молчал, глядя на медленно ползущую по дорожке тень дерева, на старика, качающего на колене ребенка. Мне вдруг подумалось о том, что пройдут сотни лет, и здесь все останется по-прежнему - будет такой же летний закат, и такие же длинные, почти прозрачные облака будут проплывать над этим местом, и так же все уже было сотни и тысячи лет назад.
Я почувствовал прикосновение вечности так ясно и отчетливо, что заломило зубы,' будто от холодной воды.
– Пожалуй, можно попробовать,- решился я наконец.
Вадим обрадованно выкрикнул что-то и взмахнул рукой.
Тотчас с соседних скамеек к нам устремились люди - двое мужчин, две женщины и даже старик напротив, передав ребенка матери, поспешил к нам. Они жали мне руку, радостно улыбались, Вадим называл их странные для моего слуха имена, которые я и не пытался запоминать.
– Теперь, друзья, нас семеро, и мы сегодня же, сейчас же, отправимся в путь,- сияя от радости, произнес Вадим.
Через полчаса мы сидели в номере гостиницы с большим окном во всю стену. Я утопал в мягком диване. Слева от меня Вадим, справа - старик. Остальные в креслах напротив.
– Я рад, что вы оказались смелым, умным и решительным,- старик осторожно коснулся пальцами моего колена.
– Но ведь я еще ничего для вас не сделал, может, я не смогу, у меня не получится.
– Получится, получится, на этот счет существует хорошо отработанная, известная нам в деталях техника погружения в себя. Мы вам поможем,- старик говорил ласково и мягко, как будто любимому внуку.
– Закройте глаза,- обратилась ко мне одна из женщин,и постарайтесь хотя бы на минуту не думать совершенно ни о чем, ничего не представляйте себе и не обращайте внимания ни на шум, ни на голоса, забудьте о нас и о нашем существовании.
Я закрыл глаза, посидел так немного, чувствуя себя неловко. Мелькнула мысль о том, какой у меня глупый вид, и о том, что мои новые знакомые, возможно, просто меня разыгрывают. Я спешно отогнал ее и тут же как будто провалился в темную яму и понял, что сам открыть глаза и встать уже не смогу, хотя продолжаю все слышать и чувствовать. Вадим и старик, каждый со своей стороны, взяли меня за руки.
– Постарайтесь что-нибудь увидеть,- старик говорил мне шепотом, но его слова громом отдавались у меня в голове, - например, подсолнух на вашем огороде, когда вы жили у бабушки, или яблоню в саду, вашу любимую яблоню, когда она весной покрыта бело-красными цветами. Или вскопанную землю, когда от нее идет пар и по ней гуляют черные вороны. Все равно что, лишь бы зацепиться. Только не напрягайтесь, нужно, чтобы это само всплыло, ожило в вас.
Еще некоторое время я не видел ничего, кроме красных пятен перед глазами, потом в поле моего зрения всплыла и остановилась смутная тень. Затем она стала четче, как будто навели резкость, и я увидел дом моего детства - огромные серые бревна, покосившееся трехстворчатое окно, сломанный резной наличник над ним и голову глиняной кошки-копилки, стоящей на подоконнике за стеклом.
– Есть,- услышал я голос Вадима,- зацепились. Дальше мы поведем тебя сами.
Я почувствовал, как их пальцы впились в мои руки.
– Постарайся войти в дом. Там в углу в сенях висит дедов тулуп, ты всегда боялся его и старался не смотреть, пробегая.мимо. Вперед!
Я шагнул на ступеньку, тронул рукой дверь, она заскрипела, и в полосе света я действительно увидел тулуп - темное и жуткое пятно, как в детстве. Мне стало страшно. Тут же все исчезло, я опять оказался в кромешной тьме.
– Не спешите,- шепнул старик,- это ведь все живет в вашем сердце, сердцем и смотрите, а не глазами.
Я продолжал барахтаться во тьме, разводя в ней руками, словно боясь на что-нибудь наткнуться, но пальцы мои только пронзали вязкую пустоту. Я чувствовал, что надо сделать только один шаг вперед или вверх, и тогда пелена спадет, и я увижу то, к чему стремился. Этот шаг нужно сделать внутри себя, преодолеть в себе тяжелый плотный барьер, закрывающий от меня мое прошлое. Я и сейчас мог все вспомнить - и сад, и комнату, в которой жил, и бабушкино лицо, но нужно было не вспомнить, а увидеть. Так иногда ночью, лежа без сна, рисуешь себе всякие картины и вдруг начинаешь видеть что-то, оно всплывает помимо твоей воли и поражает отчетливостью изображения. Особенно пугали меня вдруг появляющиеся мои собственные глаза, в упор смотрящие на меня, будто они, как в зеркале, отразились в веках.
– Ну давай же, иди,- услышал я откуда-то издалека голос Вадима.
– Не могу.
Я действительно не мог прорваться через этот барьер, ибо, борясь с ним и в нем увязая, я постепенно начинал понимать, что этот барьер - вся моя жизнь после детства. Разве я могу перешагнуть через холодную сырую комнату, в которой мы с матерью оказались в далеком и чужом городе, перешагнуть через постоянное желание есть, постоянную неуютность, неустроенность, сопровождавшие всю мою юность, осатанелые попытки потом найти свое место в жизни, утвердиться в ней, достичь маломальского комфорта и спокойствия - попытки, ни к чему в конечном счете не приводящие, обостряющие ум, но подрывающие сердце. Разве я могу прорваться через все это в то чистое незамутненное беспечное существование, когда начиналась моя жизнь. Я даже застонал от бессилия, сжав зубы, и почувствовал, что весь вспотел от этого нечеловеческого напряжения. И в ту же секунду туман спал и я оказался в сенях бабушкиного дома. Стараясь не смотреть в угол, где в темноте висело что-то непонятное и пугающее, я пробежал вперед, толкнул тяжелую, звякающую щеколдой дверь и зажмурился от яркого солнечного света.
Бабушка стояла среди грядок, опершись на тяпку, и внимательно смотрела на меня, чуть-чуть улыбаясь уголками рта.
Я видел ее нелепый передник, который она обязательно надевала, работая в огороде, капельки пота на переносице, серые выцветшие глаза и чувствовал острую жалость, любовь, грусть, давно не переживаемое счастье. Комок подступил к горлу, и я стоял, не в силах вымолвить ни слова.
Бабушка говорила мне что-то, но я не слышал, как в немом кино. А она все говорила, о чем-то меня спрашивала и вглядывалась в меня, как после долгой разлуки. Солнце стояло в зените, ни деревья, ни дом не давали тени, и от этого в душе шевельнулось недоброе, неприятное чувство близкой опасности.