– Где же этот радиотелескоп?
Доктор поднял руку и указал в сторону, где обрывалась черная тень.
– Вдоль склона у самого выхода из долины.
– Вы не возражаете против небольшой прогулки?
Гольберг ничего не ответил, и они шагнули в лунную ночь.
– По этой дороге тот «некто» не бежал, – тихо донесся голос доктора.
– Я тоже так думаю. – Родин огляделся. – Преступник предпочитает тень. Это звучит драматично, не правда ли?
– Идти здесь вполне можно, можно даже бежать. Местность очень ровная.
Родин внезапно остановился у края плоской вершины.
Он словно окаменел. Замер и его спутник. В холодно мерцающем свете на них двигалось какое-то чудовище. Это был черный квадрат на четырех паучьих ногах и с четырьмя щупальцами наверху. Два были подняты к небу, два протянуты вперед, точно руки слепца. У майора было такое чувство, будто одно из щупалец погладило его по спине.
– Уф, – выдохнул доктор, – с ума можно сойти! Это же манипуляторы. Они вечно здесь бродят. Помогают, если нужно, что-нибудь исправить, убрать или ведут поиски.
Ими управляют с базы по заранее заданной программе.
– Хорошенькая встреча, – проворчал Родин. – Тот, у кого слабое сердце. . А что они сейчас здесь делают?
Управляет ими кто-нибудь?
Механические руки остановились, одно из передних щупалец коснулось почвы, подняло какой-то темный предмет, видимо, камень, и положило его в ящик на передней стороне квадрата.
– Вот видите! – закричал доктор, словно сделал важнейшее открытие. Они собирают камни, вероятнее всего для Юрамото.
Манипуляторы медленно двинулись дальше, а Родин и
Гольберг направились к радиотелескопу.
– Это произошло здесь. – Доктор остановился у колышка с оранжевым флажком и включил фонарик в гермошлеме. В свете фонаря заблестели три гильзы. Следователь подобрал их и тщательно осмотрел все вокруг.
– Мне очень жаль, доктор, но вам придется пробежаться. Я сейчас сойду вниз, к входу в базу, а когда мигну вам фонариком, принимайте старт.
Майор вернулся в долину, вытащил секундомер, неуклюжими пальцами в толстых перчатках нажал на спуск и мигнул фонариком.
«А что, если за нами следят? Правда, Гольберг побежит в тени, но, возможно, этот «некто» пользуется инфракрасными очками». В наушниках он ясно услышал сопение доктора. Интересно – здесь, на Луне, он весит так мало, всего каких-нибудь килограммов двадцать пять вместе со скафандром, а так тяжело дышит. Видимо, бежит изо всех сил. Наконец доктор вынырнул из тени.
– Ну, что? – с трудом выговорил он.
– Шесть минут двенадцать секунд.
– Шесть минут! А я так мчался! Уверяю вас, майор, никто не смог бы пробежать это расстояние за три минуты. Ис-клю-че-но!
– Но Шмидта не могли застрелить издали. Три гильзы валялись у радиотелескопа. И именно трех патронов недоставало в пистолете убитого радиста! Нет! Издали его не могли убить!
– Это верно, но ведь кто-то стрелял! Кстати, в указанное Глацем время здесь собрались не все. Отсутствовала
Ирма Дари. Она утверждает, что в этот момент у нее была радиосвязь с Землей.
– Да, Ирма Дари. . Взгляните-ка, доктор, а здесь, оказывается, людно!
С холма спускалась фигура в скафандре. За ней тянулась тень, прыгающая по скалам.
– Переключитесь-ка на общую волну, – сказал Гольберг. Майор нажал на кнопку.
– Алло, вы двое, вы меня слышите? Говорит Юрамото!
– Слушаем вас. Говорит Гольберг. Со мной майор Родин.
– Кто же еще здесь сейчас может быть? Птицу узнают по оперению, человека – по делам. Любопытный новичок не успокоится даже ночью.
– Еще бы, – в голосе майора чувствовалась усмешка, –
я буду жалеть о каждой минуте, которую потерял на сон.
Когда-то мне удастся еще раз побывать на Луне? А что вы делаете здесь, профессор? Мне казалось, что вы видите второй сон.
– Дорогой мой майор, сон с возрастом уходит. Петухи и старики поднимаются затемно.
– Говорят, профессор, что сложные с виду задачи иногда решаются очень просто. И в математике, и в человеческой жизни, – заметил Родин.
– От души желаю, чтобы это подтвердилось и в вашей работе здесь.
– Вы имеете в виду дело Шмидта. . Честно говоря, пока мы бродим в потемках. Я все пытаюсь представить себе, что могло вывести его из равновесия? Не отразилась ли на нем здешняя обстановка?
– Глаза видят сказку, разум постигает истину. – Океде
Юрамото улыбнулся. – Может быть, да, а может быть, и нет.
– Я действительно здесь впервые. И, верно, вам мои вопросы покажутся наивными, но скажите, отличается ли это место от других районов Луны? Есть ли здесь чтонибудь особенное. .
– Что вы имеете в виду, майор? Нечто необычное по отношению к будничному? Здесь – все особенное с земной точки зрения. Но если подходить с «лунным стандартом», ничего необычного вы здесь не найдете. Короче, вы должны научиться на все смотреть глазами обитателя Луны.
Даже когда бегаете.
– Что вы хотите этим сказать, профессор? – Родин тщетно старался рассмотреть выражение лица селенолога.
В отблеске света лицо Юрамото за защитным стеклом казалось неясным и невыразительным.
– Я говорю то, что думаю. Слово – посланец мысли.
Добавлю только, что, если человек поймет это, он может сэкономить время, не тратя его на бег по серпантинам.
Наступила тишина. Абсолютная тишина, какую понастоящему ощущаешь лишь во Вселенной. Но до слуха следователя дошло чье-то учащенное дыхание. Чье –
Юрамото или Гольберга?
– Почему именно по серпантинным дорогам, можете вы спросить? Да потому, что вы на Луне. Спокойной ночи, друзья.
Лишь после того, как за селенологом закрылись стальные двери шлюзовой камеры, две фигуры в скафандрах повернулись друг к другу и нажали на кнопки на панелях.
Первым заговорил доктор.
– Он следил за нами. С какой целью? Он смотрел, как я бегаю. И что, черт побери, должны означать его слова?
Как же бежать, как не по серпантину! Да и то, что мы находимся на Луне, – это мы тоже без него знаем!
– А что если спрыгнуть вниз? Какова высота этого склона?
– Смотря где. Метров тридцать-сорок. Не хотите же вы, чтобы я сломал. . Постойте, мы же действительно на
Луне! Я понял. Вшестеро меньшая сила тяжести, следовательно, и замедленное свободное падение – такое же, как на Земле с высоты четырех-пяти метров.
– А выдержит ли скафандр? Может, он не приспособлен для подобных акробатических прыжков?
– Он выдержит и более грубое обращение. Я скорее опасаюсь за собственные ноги.
– Если вы боитесь...
– Кто говорит о страхе?
Гольберг прошел по равнине до самого «горлышка» и внимательно оглядел место под обрывом, над которым торчал радиотелескоп. Ровное место, без камней и углублений. Поднявшись наверх по извилистой дорожке, он остановился в ожидании сигнала, а затем прыгнул вниз и по ровному месту добежал до базы.
– Неплохо, – одобрительно сказал Родин. – Две минуты пятьдесят семь секунд – меньше трех минут.
– Вот видите! Мог кто-нибудь это сделать? Мог!
– По крайней мере те трое, что прибежали в субботу последними..
– Вы имеете в виду...
– Последними прибежали селенолог Юрамото, пилот
Нейман и астроном Ланге. «На это ушла еще минута, в
11:02 все были в сборе», – так, кажется, говорил Глац. –
Значит, и этот проклятый бег, и этот дьявольский прыжок
– я еле дохромал, думал, у меня будет кровоизлияние –
имели какой-то смысл?
– А по-вашему, я заставлял вас бегать ради собственного удовольствия?
ФОТОАЛЬБОМ
– Я хотел вас кое о чем спросить, – Родин бесцеремонно сел и посмотрел на Глаца.
– К вашим услугам.
– Скажите, пожалуйста, если бы вы, не будучи на базе, узнали вдруг, что здесь кто-то покончил жизнь самоубийством, о ком вы прежде всего подумали бы?
Глаза командира, суженные в две щели, неподвижно смотрели на пресс-папье.
– На этот вопрос не так легко ответить. Видимо, о Ланге.
– О Ланге?
– Да, мне кажется, он мог бы попытаться разрешить какую-нибудь трагическую проблему именно таким путем. Я имею в виду – трагическую с его точки зрения. Да, Ланге, может быть, смог бы. Повторяю, может быть. Но чтобы Шмидт – никогда бы о нем не подумал! Вот видите, майор, чего на самом деле стоят подобные предположения.
– По-вашему, Ланге не так дорожит жизнью, как остальные?
– Нет-нет, вы меня плохо поняли. Я убежден, что Ланге очень дорожит своей жизнью, это жизнь завидная. Он –
один из известных астрономов, создатель особой астробиологической школы, кумир многих молодых ученых. У
него есть все основания быть довольным жизнью, именно поэтому он ею дорожит. Но попробуйте понять меня. Доведись ему испытать потрясение, которое пошатнуло бы основы его существования, – я, правда, не представляю, что бы это могло быть, – жизнь для него потеряла бы всякий смысл.
– Благодарю вас. Но вернемся к Шмидту.
Тщательный осмотр комнаты покойного радиста занял немного времени. Встроенная мебель, одежда, белье.
Слишком мало, чтобы составить представление о личности Шмидта. Звездный атлас, логарифмические таблицы, несколько научных книг, всякая мелочь, которую нередко увидишь в комнате мужчины, пресс-папье, игрушечная обезьянка, фотография собаки, портативный магнитофон.
Внимание майора привлекла записная книжка Шмидта. В ней были заметки, относящиеся к его работе. И все же в комнате оказалось нечто необычное. Фотоальбом. На каждой странице портрет – фотография молодой красивой женщины. Блондинки и брюнетки, улыбающиеся и серьезные, тридцать, сорок снимков. Ни имени, ни инициалов.
Лишь дата – день, месяц, год.
– Так, значит, Шмидт все-таки был психически неполноценным человеком.
Родин машинально перелистывал альбом.
– Психически он абсолютно здоров, – сказал доктор
Гольберг. – Не станете же вы утверждать, что каждый, кто коллекционирует фотографии своих любовниц, – патологическая личность?