– Если он женат, – сухо ответил майор, – то наверняка.
Захватив записную книжку, магнитофон и фотоальбом, они перешли в рабочее помещение радиста, напоминавшее не то станцию дальней радиосвязи, не то радиотехническую мастерскую. Здесь внимание Родина привлекли лишь несколько катушек с магнитофонной пленкой, датированных предыдущей неделей. Той неделей, которая окончилась убийством.
Майор Родин начал перелистывать записную книжку.
Обычные отметки о качестве приема, короткие заметки, запись о том, что какой-то Бен Талеб прав, критикуя интерферометры за известную неточность. «Вернуть Анне письма!!!» Три восклицательных знака! Тут же – «считают
– значит мыслят», «высокую частоту поглотит вода»,
«черта с два что-нибудь поймаешь».
На другой странице отметки о любительских радиопередачах, принятых большим радиотелескопом Луны. В
скобках – «Магда, отпуск в августе». Ничего достойного внимания. . Но вот на одной из последних исписанных страниц ряд чисел: 23, 29, 31, 37, 41, 43, 47, 53, 59, 61, 67, 71, 73, 79, 83, 89, 97, 101...
– Что бы это могло означать? – Гольберг наморщил лоб. – Код? Но какой? Единицы измерения? Какие? Даты?
Исключено. Волны? Бессмыслица. Если это ключ к шифру, то вряд ли он хранился бы так небрежно в записной книжке, которая валяется на столе. Вам ничего не бросилось в глаза, майор?
– Все числа нечетные?
– Вот именно – нечетные. Как по-вашему, что бы это могло означать?
– Представьте себе, не знаю. В радиосвязи я не разбираюсь, да и в математике никогда не был силен. Может, Ирме Дари что-нибудь об этом известно? Впрочем, увидим. Послушаем-ка магнитофонные записи.
Но ничего интересного они не услышали, лишь неясный шум, треск, шипение, вой, будто кто-то включил испорченный радиоприемник. Гольберг безнадежно пожал плечами.
– Что будем делать?
– А вот что – отыщите блондинку и приведите ее сюда.
Немного позднее майор предложил Ирме Дари кресло.
– Всего лишь несколько вопросов, если, конечно, у вас есть время.
– Вы хотите спросить о Михале?
– Да. Где вы с ним познакомились?
– Здесь. Точнее, на сборах, недели за две до отлета. Но ближе, конечно, уже здесь. Мы ведь с ним коллеги.
– Да, верно, вы сменяли друг друга на радиоузле. Нам об этом говорил Глац. Расскажите, что за человек был
Шмидт.
Ирма беспомощно вскинула руки. Могли ли они когонибудь убить, эти тонкие руки? Майор быстро отвел взгляд.
– Ну, что вам сказать? – нерешительно начала радистка. – Он был легкомысленным, это вам уже говорили, так о нем думает каждый. Но это не значит, что он скользил по верхам. Во всяком случае, в работе он был другим. С
профессиональной точки зрения Михаль был намного квалифицированнее меня и, безусловно, гораздо опытнее.
– А каким он был вне работы?
– Остроумный человек, приятный в компании. Даже милый. Любил пошутить, иногда в нем проскальзывало что-то мальчишеское.
– Скажите, когда вы видели Шмидта в последний раз, я хочу сказать живого Шмидта?
– Утром того дня. В субботу. Мы позавтракали и вместе пошли в узел связи. Михаль занялся открытками для радиолюбителей. .
– Открытками?
– Да, так у нас принято. Михаль часто ориентировал радиотелескоп на Землю и ловил передачи радиолюбителей. А потом сообщал им об этом. Для них это была огромная радость, что их слышали на Луне.
– Значит, это было после завтрака. .
– Да, около девяти утра он направился к большому радиотелескопу, и больше я его не видела.
– И не слышали? – добавил Родин.
– Нет, слышала. Мы связались в десять часов. Каждый, кто находится вне базы, должен ежечасно давать о себе знать.
– Значит, в десять вы с ним разговаривали?
– Да, точно в десять. Он сказал лишь: «Все в порядке»
– больше ничего.
– Вы в этот момент находились в радиоузле?
– Нет, с девяти часов я на командном пункте записывала еженедельный отчет. Но я переключила туда телефон.
– Еще вопрос. Не замечали ли вы в последнее время, что Шмидт как-то изменился? Скажем, не был ли он чемто подавлен?
– Меня уже об этом спрашивал командир. В последние дни Михаль действительно казался каким-то странным.
Чересчур молчаливым. Но это была не грусть и уж никак не депрессия. Скорее замкнутость, углубленность в себя.
Пожалуй, так вел бы себя тот, кто занят решением какойто сложнейшей задачи.
Родин некоторое время колебался, а потом посмотрел девушке прямо в глаза.
– Не сочтите за праздное любопытство, я должен об этом спросить. Вы нравились Шмидту?
– Видимо, да. То есть ему нравились почти все женщины...
– Как вы думаете, не мог ли Шмидт страдать из-за какой-нибудь женщины, скажем, из-за вас?
Ирма слегка улыбнулась.
– Понимаю – Шмидт воспылал любовью, положил к ногам Ирмы Дари сердце, но та его отвергла, и он с горя решил покончить счеты с жизнью. .
– Но..
– Бросьте, майор, нельзя же всерьез принимать эту версию. Можете спокойно ее отвергнуть.
– Я бы не стал утверждать этого столь категорически.
Не он первый, не он последний..
– В принципе вы правы, мужчины иногда ведут себя как дети, у которых отобрали любимую игрушку. Упрямятся и бьются головой о стенку. Но Михаль не был упрямым ребенком, а я – не игрушка.
– Прошу прощения, – нерешительно начал майор, – но, чтобы прояснить положение... вы с кем-нибудь находитесь в более близких отношениях?
– Вы, верно, слышали о Мельхиаде. Я и Борис знаем друг друга еще с Земли.
Доктор Гольберг виновато посмотрел на радистку.
– Не сердитесь, Ирма, что мы так назойливо лезем вам в душу. Можете поверить – нам крайне неприятно выспрашивать об этих подробностях, которые на первый взгляд касаются лишь вас двоих. Но только на первый взгляд.
– Я понимаю, доктор. Все совершенно нормально.
Ведь обо мне и Борисе знают все. Мы знакомы давно, прекрасно подходим друг другу. Мы хотели пожениться.
– Хотели?. – Майор слегка поднял брови. – А теперь уже не хотите?
– Да нет же, конечно, хотим. Но перед самой свадьбой мне предложили принять участие в этой экспедиции. И мы решили подождать возвращения. Право же, Море Дождей
– не самое лучшее море для свадебного путешествия.
Майор взял в руки альбом Шмидта, словно взвешивая его.
– Мы просматривали вещи, которые остались после
Шмидта. Вам знаком этот альбом?
– Нет.
– Взгляните.
Ирма Дари открыла альбом, перевернула несколько страниц, подняла глаза и молча взглянула на следователя.
Потом снова посмотрела на коллекцию женских портретов, которая в этой обстановке казалась попросту неуместной. Она переворачивала страницу за страницей, задержалась на последней фотографии и перевернула следующую, пустую страницу.
– Я знаю, о чем вы думаете, – сказала она спокойно. –
На этой странице должна быть моя фотография.
Дверь за радисткой давно закрылась, но в комнате попрежнему царила тишина.
– Вы удивлены? – прервал молчание доктор.
– Немного.
Родин захлопнул альбом, который машинально перелистывал.
– Извечный треугольник.
– Даже на Луне.
– Да, даже на Луне. Здешняя жизнь не меняет человека физически, почему же она должна менять его психику? В
Радужном заливе люди остаются людьми. . Но дело не в этом.
– В Ирме Дари?
– И не только в ней. В треугольнике, в классическом треугольнике – он, она и еще один он. Его связывают с ней длительная симпатия и любовь, но вот на сцене появляется другой, который мимоходом соблазняет ее. Предположим, что их отношения не перейдут в более глубокое чувство. Если дело дойдет до конфликта, кто из них способен совершить преступление? Естественно, что не тот, другой, так как с его стороны этот поступок был бы бессмысленным. Остается пара, связанная любовью. Кто из них, по-вашему, вызывает большие подозрения?
Доктор вопросительно посмотрел на майора.
– Какую эпоху вы имеете в виду? – помолчав, спросил
Родин.
– Так, – в голосе доктора почувствовалось разочарование, – значит, и вы над этим думали.
– Да. Такие случаи бывали, и нередко. В создавшейся ситуации жертвой иногда становился человек, случайно проникший в чью-то тайну. Поводом для преступления служил страх оказаться высмеянным или униженным.
– Вот видите, значит, у нее могли быть веские причины, чтобы совершить убийство. Страх, что будет раскрыта ее тайна, боязнь шантажа, опасение потерять его любовь, ненависть к тому, другому, который, возможно, воспользовался ее слабостью. И еще с десяток самых различных, часто ложно истолкованных факторов. Вам понятна моя мысль?
– Как всегда.
Доктор подозрительно посмотрел на майора, но капитулировал перед невинным выражением серых глаз.
– А теперь давайте наполним этот треугольник конкретным содержанием. Она – это Ирма Дари, он – Борис
Мельхиад, еще один он – Михаль Шмидт. А у Ирмы Дари для критического момента нет алиби!
– Пока нет. – Майор встал и положил альбом на полку.
– Вы намерены связаться с Землей относительно Ирмы?
– Разумеется.
– Ну да, необходимо уточнить детали субботней радиосвязи. А почему бы вам заодно не поинтересоваться спортивными увлечениями радистки, скажем, прыжками в воду? Возможно, она участвовала в соревнованиях по этому виду спорта.
– Вы никак не можете забыть своего прыжка со скалы!
– Вот именно.
– Что ж, неплохая идея, – заметил майор, снял трубку радиофона, набрал нужный номер. – Радужный залив. Директора института, пожалуйста. Это Родин. – Майор нахмурился и посмотрел на доктора. – Не отвечает. . Алло!
Да, я. Что? Я помешал?.. Снова тихо... Что? Не понял.
Доктор прикрыл ладонью микрофон.
– Так вы никогда не договоритесь. Задав вопрос, следует немного подождать. Ведь вы говорите с Луны, радиосигнал вначале летит на Землю, ответ придет не раньше, чем через несколько секунд.
Майор улыбнулся, и на лице его появилось добродушно-мальчишеское выражение.