Позже Роджер не смог вспомнить ничего из той ночи, кроме разреженной луной темноты, которую почти не рассеивал фонарь в его руке, и пронзительного голоса Нелл Коннор, становившегося все тише и тише от усталости и страха. Они кричали: «Хельма! Хельма!» — до тех пор, пока губы не потрескались от холода и не запершило в горле. Они дрожали, слыша близкое ворчание, и однажды Нелл — пятидесятилетняя жена охотника, всякое повидавшая на своем веку — пронзительно взвизгнула, заметив пылающие зеленью глаза в ветвях. Но хуже всего было то, что временами слышался сухой треск выстрелов — Боб Коннор охотился. Роджер, как наяву, видел Хельму, окоченелую, лежащую на тропинке с пулей в груди или корчащуюся в схватках. Роджер слепо брел в ночном кошмаре, когда темноту разорвал крик; сердце болезненно сжалось и помедлило, прежде чем забиться снова — крик был Хельмин, совсем недалекий крик…
Он схватил Нелл за руку.
— Вы слышали?
— Сова, наверное, или что-то…
— Это же Хельма, Хельма! Скорее!
— Роджер, — она крепко схватила его за руки, — я ничего не слышала. Подожди, я слышу шаги… это Боб, точно Боб!
Они закричали:
— Боб! Хель-ма! Хель-ма!
Раздалось резкое, трескучее «крак!» винтовочного выстрела, потом еще и еще, кусты затрещали, и к ним навстречу вывалился из зарослей Боб Коннор.
— Нелл! Роджер! В чем дело? Что с Хельмой? Беда?
— Она ушла.
— Ну и дела! И долго вы ее ищете?
— Всю ночь. Боб, я слышал ее крик, она здесь, — голос Роджера сорвался в хриплый крик, — я слышал ее, и ребенок плакал…
— Тише, успокойся, дай руку… ну вот, хорошо. Я только что, кстати, здоровенную кошку подстрелил, едва окотилась, двое котят. Жаль, пришлось малышей застрелить — не выживут без мамы.
— Это Хельма! Хельма там умирает, пусти, черт побери, пусти!
Роджер вырвался из рук Боба и побежал сквозь кусты, Конноры поспешили за ним.
Это была большая кошка, еще не успевшая окоченеть от холода, со светло-золотой шерстью и серо-зелеными глазами. Новорожденные котята лежали подле, вялые, мокрые. Роджер застыл на мгновение над грациозным, еще почти не тронутым смертью телом, пошатнулся. Боб подхватил его под руки.
— Все в порядке, Роджер, все в порядке, ты очень устал, тебе нужно домой. Мы ее найдем, обязательно найдем. А теперь домой, хлебнешь кофе, да и виски малость не повредит. Давай, пойдем.
Говоря так, он осторожно подталкивал Роджера к тропинке.
— Как только будем дома, я сажусь в машину и еду в полицию, они все обыщут. Может, она вышла к какой-нибудь другой ферме. Они найдут ее. Пойдем.
Роджер посмотрел в лицо Коннору отрешенным взглядом раненого, который почувствовал боль только сейчас.
— Бесполезно, Боб. Она мертва. Я знаю, что она мертва.
Он опустил голову и заплакал. Боб и Нелл обменялись угрюмыми понимающими взглядами.
— Ты не в себе, Роджер, пойдем, обопрись на меня, мальчик мой…
Хельма Ласситер не вернулась. Вся округа долго гадала, что случилось с несчастной сумасшедшей женщиной.
Я часто ездила на велосипеде мимо дома Ласситеров тем летом и день за днем видела мистера Ласситера сидящим на крыльце и смотрящим в лес. Клумбы у дома совсем заросли, и кролики копали норы в саду чуть ли ни у него под ногами.
А еще мой папа больше не пускал меня одну в лес собирать орехи, а когда я очень просила, то шел вместе со мной и всегда брал ружье.
Марк ФьювеллСпаситель
Баллард считал себя спасителем. Он находил в городе беспризорных детей и спасал их от сводников, проповедников, заманивающих в секты, от насильников и извращенцев, от славных парней-полицейских и служителей церкви, — от тех, кто мог навредить сбежавшим из дому. Конечно, Балларда на всех не хватало, и он установил правило — спасать за ночь хотя бы одного ребенка.
…Настала ночь.
Он шел по тоннелю к автобусной остановке и приметил девочку в нищенской одежде с огромным, туго набитым мешком. Баллард увидел ее светлые, давно не чесаные волосы, заглянул в голубые, полные страха глаза.
— Я могу тебе помочь?
Девочка испугалась, отпрянула: у этого человека неестественно белая кожа и подозрительные кроваво-красные глаза. «Я альбинос», — успокоил Баллард. Девочка еще раз оглядела его, позволила нести мешок, пошла рядом.
Ее звали Мэгги. Баллард привел Мэгги в маленький ресторанчик:
— Закажи все, что хочешь.
Она смотрела, как официантка выставляет жаркое, бутерброды с сыром. «А вы будете есть?» — спросила Мэгги у Балларда. Ее голос был мягким и тихим.
— Я уже ел.
Баллард чувствовал: Мэгги не похожа на других детей. Те рассказывали, как они ненавидят школу и какие сволочи родители. Мэгги говорила совсем о другом — уже десять лет она переезжает из города в город, нигде не находя пристанища. Но на вид ей не больше пятнадцати! Разве можно с пяти лет жить одной? Баллард сомневался.
— Сколько тебе лет?
Мэгги пожала плечами. Она не знала или не хотела об этом говорить.
Мэгги поела, и Баллард повел ее к себе. Он объяснил, что работает по ночам, показал комнату, где она будет спать, и ушел.
На рассвете вернулся и закрылся в своей спальне на ключ.
Он проснулся в сумерках и услышал шум воды. Вышел в гостиную, отдернул шторы. Полная луна поднималась над городом.
Баллард подошел к двери ванной, отворил… Нагая женщина стояла под душем. Чистая, сбросившая лохмотья, Мэгги одновременно была и девочкой, и опытной женщиной. Сколько ей лет — это уже не имело значения. Столь древнему существу, как Баллард, все люди казались детьми, и все они нуждались в спасении.
Женщина подошла к нему и обняла. Но страх по-прежнему таился в уголках ее глаз.
— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил Баллард.
— Да.
Баллард задрожал, услышав голос — глубокий, горловой, зовущий… Он крепко поцеловал Мэгги. Мало! Ему хотелось проникнуть глубже, и тогда он обнажил клыки. И вонзил их в нежную шею.
Как он ошибся! В его руках билось мохнатое существо, зверь с оскаленной волчьей мордой. Оборотень! Он пытался укусить Балларда в плечо. Как Баллард ошибся — не страх, а голод был в глазах у Мэгги!
Баллард запустил свои когти как можно глубже, хлынула вожделенная кровь. Но такие же когти терзали и плоть вампира.
Они боролись до рассвета, так и не удовлетворив свои желания: закусать друг друга, закусить друг другом…
При солнечном свете схватка прекратилась. Баллард выполз из дома. А оборотень опять стал женщиной. Мэгги ушла.
Жилище вампира было все в крови. Но кому она теперь нужна — запекшаяся кровь!..
Баллард не стал чистить квартиру. Он сделает это позже. Он голоден. Ему срочно необходимо кого-то спасти. О, отныне он будет осторожнее исполнять свою миссию, свое предназначение, свой «крестовый поход» — спасение детей!
Ричард МэтсонБелое шелковое платье
Вокруг ни звука. Звуки только у меня в голове. Бабушка заперла меня на ключ в моей комнате и не хочет выпускать. Потому что это случилось говорит она. Мне кажется я плохо вела себя. Но это все из-за платья. Я хочу сказать из-за маминого платья. Мама ушла от нас навсегда. Бабушка говорит моя мама на небе. Не понимаю, как это? Как она попадет на небо если она умерла?
А теперь я слышу бабушку. Она в маминой комнате. Она укладывает мамино платье в сундучок. Почему она всегда делает это? А потом еще она запирает сундучок на ключ. Меня очень огорчает что она делает это. Платье такое красивое и потом оно очень хорошо пахнет. И оно такое мягкое. Так приятно прижаться к нему щекой. Но я больше никогда не смогу сделать это. Это мне запрещено. Я думаю, это все потому что бабушка очень рассердилась. Но я в этом не уверена. Сегодня все было как обычно. К нам пришла Мэри Джейн. Она живет напротив. Она каждый день приходит играть со мной. Сегодня тоже.
У меня есть семь кукол и еще одна пожарная машина. Сегодня бабушка сказала играй со своими куклами и с машиной. Она сказала не ходи в мамину комнату. Она всегда так говорит. Наверное потому, что она боится будто я устрою там беспорядок.
В маминой комнате все очень красиво. Я хожу туда когда дождь. Или когда бабушка отдыхает после обеда. Я стараюсь не шуметь. Я сажусь прямо на кровать и я трогаю белое покрывало. Как будто я снова маленькая. Оно так хорошо пахнет как все красивые вещи.
Я играю будто мама одевается и она разрешила мне остаться. Я чувствую запах платья из белого шелка. Это ее вечернее платье для самых торжественных случаев. Она сказала так однажды я не помню когда.
Я слышу как шелестит платье когда его надевают. Я слышу когда очень сильно прислушиваюсь.
Я притворяюсь будто мама сидит за туалетным столиком. Я хочу сказать будто она возле своих духов и румян. И потом я вижу ее глаза совсем черные. Я вспоминаю это.
Так странно если идет дождь. Будто чьи-то глаза смотрят в окно. Дождь шумит как большой великан на дворе. Он говорит тихо тихо чтобы все замолчали. Мне нравится играть будто все как было тогда когда я была в маминой комнате.
Еще больше мне нравится когда я сажусь за мамин туалетный столик. Он большой и совсем розовый и тоже хорошо пахнет. На сиденье вышитая подушка. Там много бутылочек с шишечками сверху и внутри духи разного цвета. И почти всю себя можно видеть в зеркале.
Когда я здесь я притворяюсь будто мама это я. Тогда я говорю мама замолчи я хочу выйти и ты меня не заставишь остаться. Это я так говорю что-то я не знаю почему. Будто я слышу это внутри себя. И потом я говорю ах мама перестань плакать они не схватят меня у меня мое волшебное платье.
Когда я притворяюсь так я расчесываю свои волосы долго-долго. Только я беру свою щетку я ее приношу с собой. Я никогда не беру мамину щетку. Я не думаю что бабушка так сердится потому что я никогда не беру мамину щетку. Мне не хочется делать это.