Следующие полчаса Игорь, азартно жестикулируя, рассказывал, как ему индуцировали новые знания на место старых. Неизбежными при этом потерями памяти он пренебрегал. Снижением зарплат — тоже.
— Ты пойми, старик, неинтересно мне заниматься одним и тем же, — пояснял Игорь. — Ну, был химиком, пока не начало тошнить от формул. Потом кинооператором, помотался по Солнечной, наснимал документальщины. Надоело, как Сатурну кольца. Затем пару лет отирался на животноводческой ферме, ветеринаром. Обрыдло, сам понимаешь. Теперь вот методистом при школе. Как говорится, не знаешь сам, учи других, старичок.
Школьный приятель ушёл, а Антон ещё долго сидел, подперев руками подбородок и бездумно разглядывая макет межпланетного двигателя в одну сотую натуральной величины. Затем поднялся, подключился к сети. Нашёл общую фотографию в школьных архивах, долго глядел на умостившуюся на правом фланге миниатюрную и кареглазую Машу Савёлову. Мучительно пытался вспомнить, но не вспоминалось ничего, кроме разрозненных, несвязных фрагментов.
Антон откинулся в кресле. По центру фотографии, разметав по плечам золотые локоны, улыбалась высокая, выше всех в классе… Антон выругался, он не помнил имени. Вгляделся в надпись под снимком — Виктория Литовская. Что-то такое было связано с ней, что-то нестандартное и важное. Антон, наморщив лоб, попытался припомнить, что именно, и не смог.
— Вика Литовская, — набрал он номер Игоря. — Ты не говорил о ней.
— Да, конечно, — Страхов откашлялся. — Вика… Неважная у неё ситуёвина, старик. Скверная, прямо скажем, ситуёвина. Ты, впрочем, мог бы позвонить ей, узнать.
— О чём узнать-то? — взмолился Антон.
— Ах, да, ты же не помнишь ни черта. Вика… в общем, она оказалась невнушаемой.
Сконструированный в середине двадцать первого века гипноиндуктор вывел научно-технический прогресс на новый виток. Нужда тратить лучшие годы на учёбу отпала. Знания, накопленные человечеством, оказались доступны сразу — после гипнозагрузки базового пакета информации. За несколько последующих лет новоиспечённый специалист набирал производственные навыки и становился профессионалом.
Темпы развития технологий увеличились экспоненциально. На заводах, в полях, у конвейеров работников заменили роботы. На Земле наступил век высоких технологий, и человечество рванулось за её пределы — в космос.
Наиважнейшим индивидуальным качеством неожиданно стал объём памяти. Знания, необходимые для овладения сложнейшими специальностями, занимали память целиком, без остатка. Нейробиология, теоретическая математика и ядерная физика оказались доступны лишь немногим. Зато инженером, адвокатом, врачом мог без особых усилий стать каждый. А вернее — почти каждый: часть человечества, малая его толика, оказалась невосприимчивой к любому, даже самому сильному гипнотическому воздействию. Невнушаемость, свойство, некогда незначительное, стало вдруг сродни неполноценности.
— Не думала, что ты вообще помнишь о моём существовании, — Вика Литовская была на голову выше Антона, ему приходилось смотреть на неё снизу вверх.
— Я и не помнил, — признался Антон. — У меня беда с памятью, профессиональный склероз. Иногда забываю, где лежит зубная щётка. Иногда — что она есть.
Они медленно брели по парковой аллее. Антон взял отпуск — впервые за последние десять лет. Поначалу он сам толком не знал, зачем позвонил бывшей однокласснице и попросил о встрече. Потом понял — он подсознательно искал человека под стать себе. Не такого, как все, исключение из общих правил. Они с Викой оба были исключениями. Только по разные стороны этих правил.
— Что тебе от меня надо?
Антон сбился с ноги. Он не знал, как ответить.
— Присядем? — предложил он, кивнув на парковую скамейку. — Я хочу… хотел бы рассказать о себе.
— Мне? Зачем?
— Возможно… Знаешь, возможно, мне нужен человек, способный меня понять.
— Боже, какая чушь, — Вика закусила губу, затем двинулась к скамейке, уселась. — Элитному интеллектуалу понадобился слушатель-изгой. Это примерно как если бы римский император принялся жаловаться на жизнь рабу в каменоломне. Ладно, рассказывай.
Антон принялся рассказывать. Сбивчиво и торопливо. О том, что работает по шестнадцать часов в сутки. Что нет друзей, нет девушки, никого нет. И увлечений тоже нет, никаких. Что непрактичен, рассеян и житейски чудаковат. Что…
Он рассказывал и чувствовал, что говорит не то и не так. Не подбирались нужные, убедительные слова. Забытые слова, стёртые. Антон замолчал.
— Ну-ну, дальше, — подбодрила Вика.
— Недавно я понял, что больше не человек, — выпалил Антон. — Я — машина. Очень умная, очень компетентная в своей области машина. Способная ставить опыты, анализировать и находить решения. И не способная ни на что другое. Я ведь, по сути, ничего не знаю вообще. Я словно в… — он щёлкнул пальцами, не в силах подобрать слово, — в обмотке, в замотке, в…
— В коконе, — подсказала Вика.
— Да, именно. Внутри кокона мне хорошо и спокойно. Снаружи… Я попросту не знаю и не понимаю, что творится снаружи. Я ничего не читаю, не смотрю, не слушаю музыку, не путешествую. Фактически — не живу.
— А жениться тебе в голову не приходило? Завести детей.
— Приходило, — криво усмехнулся Антон. — Только мне ведь нельзя. До сорока пяти или, возможно, до пятидесяти, пока не началось старение и память ещё способна удерживать знания. Семья, дети — это лишняя информация, большого объёма, она вытеснит другую, необходимую для работы, станет превалирующей, она…
— Кошмар, — Вика ошеломлённо потрясла головой. — Если ты не утрируешь — это кошмар. Я и подумать не могла, что у твоих орденов и медалей такая оборотная сторона. Я сочувствую тебе. Правда. Получается, что я, выброшенный, по сути, из жизни человек, профнепригодный, прозябающий на государственное пособие, нищий, живу намного содержательнее и интереснее, чем ты.
— Ох, — Антон почувствовал, что краснеет. — Я ведь даже не спросил, как ты живёшь.
Вика невесело усмехнулась.
— Тебе это ни к чему. К тому же, лишняя информация. В двух словах — живу с мамой, в безденежье, экономим на всём. Раньше играла в баскетбол, не поднялась выше второй лиги. А больше я ни на что не пригодна — с тем, что я могла бы делать, роботы справляются лучше. Кстати, — Вика вновь усмехнулась, — мне тоже нельзя замуж, или, точнее, не рекомендуется. Слишком большой шанс, что дети окажутся такими же, как я. Ладно, поговорили. Пойдём? Мне пора уже, мама ждёт.
— Постой, — Антон мучительно пытался собрать воедино разрозненные, норовящие ускользнуть мысли. — У меня есть идея. Вернее, предложение. Что, если я… мы… мы с тобой…
— Не продолжай, — Вика хмыкнула. — Что если нам переспать, ты хотел сказать. Я против.
— Да нет же. Почему обязательно переспать? Я хотел…
— Прости, — Вика потупилась. — Я стала чересчур циничной. Знаешь, когда ты никому не нужна, поневоле станешь. Что ты хотел предложить?
Антон заставил себя собраться. Ему казалось, что от его слов будет зависеть что-то очень важное, наиважнейшее. Он сам не понимал почему.
— Я хочу предложить тебе работу, — пришли, наконец, слова. — Мне нужен помощник, ассистент. Есть такое старинное слово, не могу вспомнить. Нужна…
— Секретарша? — удивлённо помогла Вика.
— Точно, — улыбнулся Антон. — Я хочу переквалифицироваться. Заменить память. Я не знаю, кем хочу стать, понимаешь? Я ничего не знаю, кроме своей физики и сопряжённых профессий. Но я не хочу. Не желаю больше жить в коконе. Мне нужна информация. И… да попросту нужен добрый советчик. Человек, с которым можно это всё обсудить. Я стану платить тебе сколько скажешь. Жить можешь у меня. До тех пор, пока… в общем, пока тебе не надоест. Да — спать вместе не обязательно. Ты согласна?
Сначала в пентхаузе на шестидесятом этаже элитного небоскрёба появилась мебель. Вслед за ней — пищевой процессор последней модели, с меню в десять тысяч блюд. Комплект спортивных тренажёров, теннисный стол и баскетбольная стойка с корзиной. А также появилась кадка с декоративной пальмой, бамбуковая галерейка и цветы во множестве, так что квартира, по словам Антона, стала походить на ботанический сад.
Два месяца Вика провела в сети, кропотливо собирая и систематизируя информацию.
— Специалист справился бы за пару часов, — сказала она, положив перед Антоном итоговую распечатку. — Иногда я чувствовала себя так, словно у тебя ворую.
— А проституткой больше не чувствовала? — подначил Антон.
— Извини, нет, — парировала Вика. — Из древних руководств я выяснила, что в обязанности секретарши входит спать с боссом.
— А там не написано, что секретарша должна быть при этом выше босса на голову? В буквальном смысле причём.
— Только, что должна быть на порядок умнее. Как видишь, с этой стороны у нас всё в порядке.
Оба расхохотались, и Антон приступил к изучению распечатки.
Выяснилось, что спрос на технические профессии на Земле упал. Физики-ядерщики всё ещё требовались отчаянно, так же, как математики и нейробиологи. Однако прикладные профессии в чести были большей частью во внеземелье. В то же время, востребованными оказались специальности, о которых Антон доселе и не слыхал.
— Ценитель живописи, хм-м, — вслух считывал он информацию. — Чтец-декламатор, меломан, массовик-затейник, конферансье, тамада. Что это такое? Я попросту не знаю значений этих слов.
Вика терпеливо принялась объяснять. За последние полтораста лет, говорила она неторопливо, технический прогресс вытеснил и подавил развитие гуманитарное, и теперь спохватившийся социум старался упущение наверстать.
— Деньги не бог весть какие. Взять, скажем, тамаду. От него требуется, — Вика справилась с приложением к итоговой выборке, — знание двадцати тысяч анекдотов и тостов. Немного, в общем-то. Умение доминировать в группе. Навыки определять и строить настроенческие кривые. Что тут ещё — поведенческие особенности социума, умение гасить острые ситуации, чуткость. Как тебе?