Смерть любила свою работу и давно смирилась с её издержками. Понимая, что всё сущее бренно, что большинству людей она несёт облегчение, спасая их от боли и немочи, и что остальным, в сущности, дарит не худшее из благ – свободу, она научилась спокойно принимать ужас и отчаяние, выплёскиваемые ей в ответ. Нет, было иногда слегка обидно, когда её сначала звали, а стоило прийти, пытались увильнуть, но с этим она справлялась одним взмахом косы.
Сегодня её ждал особенный заказ. На Новый Год она всегда старалась отложить себе что-нибудь вкусненькое, чтобы испытывать положительные эмоции весь год. Смерть была чуточку суеверной. К полуночи её пригласил старик-волшебник, доживающий вторую сотню лет в невидимом замке на горе. Он оставлял заявку ещё осенью, когда по соседству начали строить большой трамплин для лыжников, но любезно согласился подождать.
– С наступающим! – Смерть смущённо протянула старичку две гвоздики.
– Ох! – вырвалось у волшебника.
Даже интеллигентным людям не всегда удаётся скрыть замешательство при встрече с неожиданным. Но они, по крайней мере, стараются загладить неловкость. Скоро Смерть удобно устроилась в глубоком кресле у камина и с удовольствием слушала рассказ гостеприимного хозяина о временах его молодости (а о чём ещё вспоминать старикам?), о любви и страсти (а что сильнее может волновать женщин?), и – как ни удивительно – о красоте. Старый чародей оказался эстетом.
– Красота – это доступное всем волшебство, – заявил он. – Красота бывает грозной – посмотрите хотя бы на водопад; красота бывает нежной – возьмите пушистого ещё не блохастого котёнка. Красота всегда функциональна…Да-да, моя милая леди, по внешнему виду встречают, и по нему же часто провожают, вопреки известной поговорке. Уродливому врачу труднее лечить больных, да и пациенты идут к нему неохотно. Или взять, например, вас…
Волшебник выдержал эффектную паузу.
– …Вы прекрасны, сударыня!
Смерть с улыбкой поклонилась.
– Но прекрасны той грозной красотой, что обрамляет мощь водопада. И потому ваши пациенты не горят желанием доверить утлые челны своих судеб вашим бурным водам. А, наоборот, испытывают страх перед стихией, что вполне естественно. Скажите, много ли вы видели исключений?
– Ни одного, – подтвердила Смерть.
– Я так и думал. А представьте теперь, что вы сияли бы той нежной почти детской красотой, что не насторожит и самого отъявленного труса. Не теряя при этом ваших… хм-м… боевых возможностей, разумеется. Разве не легче вам было бы выполнять работу в этом случае?
– Боюсь, я отвыкла от макияжа, – холодновато ответила Смерть. – А тем более от молодости.
– Увы, сударыня, над временем не властен никто из нас, – сказал старый волшебник. – Но вот что касается внешности… Вы пришли ко мне в канун новогоднего праздника, и пришли с подарком. Разрешите и мне преподнести вам в ответ что-то полезное, небольшой сувенир… да хоть вот эту снежинку!
Он сделал почти неуловимое движение рукой, будто выхватывая что-то прямо из воздуха, и в его пальцах оказалась хрустальная шестиконечная звезда на тонкой английской булавке – сверкающая миниатюрная брошь.
– Примерьте, пожалуйста!
Смерть поднялась, мельком взглянув на часы: без десяти, старик хотел умереть ровно в полночь, время ещё есть. Взяла протянутую с поклоном снежинку, затруднилась на миг, куда приколоть, но решила не модничать и прикрепила к свисающему с плеча лоскуту. Оглянулась в поисках зеркала.
Широким жестом волшебник сотворил зеркальное полотно рядом с камином.
Она взглянула. Ого!
В зеркале отразилась очень юная девушка, скорее ребёнок, чем подросток, в голубой шубке, отороченной белым мехом, и в белых сапожках. Руки её были свободны, а длинные белокурые волосы заплетены в тугую косу почти до пола. Взгляд наивный и добрый. Смерть подняла руку с инструментом – девушка дотронулась до волос.
– Ого! – сказала Смерть вслух.
– Вам понравилось, леди? – спросил волшебник.
– Это ведь не навсегда?
– Навсегда… когда на вас брошь. Но летом шубка будет выглядеть неуместно.
– Спасибо! Мне очень пригодится.
– Посмотрим, сможете ли вы в таком виде разлить шампанское.
Иллюстрация к рассказу Макса Олина
Смерть усмехнулась (отражение в зеркале мило улыбнулось волшебнику) и взяла с сервировочного столика уже откупоренную бутылку. Всё было прекрасно спланировано, ей не пришлось сделать ни единого лишнего движения.
– За то, что нас ждёт впереди, за то, что пугает и завораживает, что подводит итог и освобождает, за тебя, моя девочка! – поднял фужер волшебник.
Зазвучала далёкая музыка, ярче вспыхнули свечи, затрещали фитили фейерверков и шутих, готовых взорваться с первым ударом старинных часов. Минутная стрелка дрогнула, сдвигаясь к последней цифре…
– А ведь подарок вы приготовили для себя, – шепнула Смерть волшебнику. – Но мне он тоже очень понравился.
И девочка в зеркале распустила косу.
Найти сумасшедшегоИрина Маруценко
Ирина Маруценко
10 октября 1977 г.
Бабка у Пуси всегда была со странностями, а после укуса марсианского воблана окончательно «тогокнулась» – в смысле, стала совсем того. Однако внимательности прежней не утратила: правильно говорят, что космические разведчики бывшими не бывают. Даже если отходят от дел и селятся в сибирских заповедных лесах на Земле.
Для Пуси, впрочем, бабкин острый глаз явился неожиданностью. В космосе отчего-то любые милые и не очень особенности близких забываются на раз.
Вечерний сеанс связи с домом – с чащобной бабкой в Пусином случае – разворачивался по отработанному сценарию. Первым делом бабка отругала Пусю за ненадетую шапочку из углешёлка – её же, бабкин, подарок. В углешёлк после встречи с вобланом бабка верила крепко. Если б не портки из этого сверхнанонаучного волокна, которое бабка, фиг её разберёт почему, иногда называла мифрилом, ходить бы ей с эндопротезом. А так просто кровь, испорченную ядом гада, перелили полностью и отправили разведчицу с миром на пенсию.
По мнению бабки, любой космический модуль недостаточно защищён от радиации, и шапочка из углешёлка призвана была уберечь нежный Пусин мозг от всепроникающего излучения.
Вторым пунктом обязательной программы являлись книги. Бабка и до воблана была архаичной, как первый искусственный спутник Земли, а в глухих лесах пристрастилась даже и читать по старинке. Никакой ночной загрузки через слот в затылке! Только страницы, только хардкор – с этим маловнятным заголовком шли по альфа-связи к Пусе письма с подборками художественной, как её бабка называла, литературы.
Но Пуся оставалась тверда. Ишь чего придумала, читать ей. Да ещё не учебники, не статьи или мало-мальски полезные мануалы, а выдуманную чужим нездоровым сознанием ерунду…
Словом, попеняв Пусе за отсутствие мифриловой шапочки и за пренебрежение последней высланной подборкой художки, бабка вместо того, чтобы свернуть беседу в сторону прощанья, неожиданно подалась к экрану и спросила:
– Что у вас там происходит? Личико у тебя, дитя моё, слишком встревоженное – уж не эксперимент ли провалился?
И Пуся, в душе обрадовавшись, что можно хоть с кем-то поделиться, выпалила:
– Ба, у нас Игорёк по ходу дела с ума сошёл!
Помолчала и решительно прибавила:
– Только я лично в это нифига не верю.
И впрямь, поверить было сложновато. На дипломном космическом модуле оказывались лучшие из лучших студенты Высшего Космического. Здоровые лбы, получившие допуск на полёт не только благодаря собственной научной перспективности, но и крепкому здоровью – физическому и психическому.
В этом году лбов оказалось трое. Собственно, сама Пуся, похожая на рыжего земного хомяка (дипломная работа – «Влияние конвекторного типа завихрения тахионов жёлтых карликов на степень износа обшивки»), длинный и скорбный лицом приколист Игорёк («Использование принципов нейронного взаимодействия при разработке саморазвивающегося искусственного интеллекта») и аккуратистка Айза – потомок переселенцев на Фобос, на лицо страшная, как переселенцам и положено («Возможность противодействия квантовым струнам в кривом поле обратного притяжения»).
Командовал дипломниками легендарный ректор Высшего Космического, строгий и, по единому мнению всех студентов, крайне несправедливый Бергман, проходивший под кодовой кличкой Хэ-эМ, что означало… впрочем, ну его, это отвратительное молодёжное остроумие.
– Понимаешь, ба, сегодня было моё дежурство по кампусу. Завтрак-обед-ужин, как обычно. Я, естественно, приползла на кухню раньше всех, гляжу, а там по всей стене надпись: вы безумны. Вот такенные вот буквы повидлом из зрягоды, прикинь? Оно ж красное такое, как кровища… Я и подумала сначала, что кровь. Даже страшно немного стало… Ну, я притащила сразу Дриса…
– Пуся, следи за языком!
– Нет, ба, я языком эту надпись не лизала, ты чо… Говорю же, Дрис…
– Пуся! Вот оно, ваше нечитающее поколение. Да и предыдущее не лучше! Взять даже многоуважаемого Бергмана – говорит, как уголовник. Никакой культуры речи, вас же слушать неприятно. Коверкаете священный человеческий язык! Надо читать, Пуся, книги, хотя бы понемножку сначала, хотя бы по чуть-чуть…
– Ба, ну не отвлекайся, при чём тут это. Я же про Дэ-Рэ-И-Са, ты забыла? Дипломная-Работа-Игоря-Сергеева, робот же его, я ведь рассказывала! Помнишь, Игорь вечно с ним всякие приколы придумывает. Он ему сейчас женский голос выставил, м-да… умора! И вот Дрис проанализировал эту штуку, чем написано было, и определил, что повидлом. В общем, оставила его стену отмывать, а сама к Игорьку, потому что не к Бергману же идти… а рассказать хоть кому-то надо.
– Это ты зря, что не к Бергману.
– Нет, это хорошо, что я не к нему! – с жаром воскликнула Пуся. – Слушай, что дальше было: Игорёк спал у себя, а в руке у него знаешь, чего было?
– Пустой тюбик?
– Ба, да ну тебя, так неинтересно. Да, выжатый тюбик из-под зрягоды, прикинь! Я его, в смысле Игорька, а не тюбик, еле растолкала. Спрашиваю – чо за фигня у тебя тут, откуда? Ничего не помнит. Короче, получается, что он н