– Какой чудовищный, жуткий контраст, – сказала Снегурочка. Её передёрнуло. – Такую прелесть слепила эта отвратительная, слюнявая жидовская морда.
У Арона Григорьевича подкосились ноги, он тяжело осел в снег.
– Морда, значит, – Кальмар побагровел лицом. – Так и сказала?
Клоп перекрестился.
– Пахан, век воли не видать.
– А Тортик где?
– На больничке. Он как услыхал – враз с копыт.
Кальмар поднялся. Косолапя, двинулся на выход.
– Ты куда, пахан!? Пахан!
Кальмар не глядя ухватил Клопа за грудки, пихнул от себя. Выбрался из барака наружу. Размашисто пошагал через плац.
– Не положено, – грудью преградил путь к Снегурочке заиндевевший на морозе охранник.
– А ты что, вологодский, стережёшь никак?
– Стерегу.
– Ну, давай, стереги, – Кальмар обогнул вохровца. Не обращая внимания на щелчок затвора за спиной, приблизился. Снежная красавица лучисто улыбалась ему кровью Тортика. Кальмар рванул подпоясывающую штаны верёвку. Тёплая зловонная струя жёлтым крестом перечеркнула Снегурочке грудь, ударила в лицо, воском залепила губы, изуродовала брови, размыла глаза.
За спиной грохнуло. Кальмар сунулся лицом в землю.
– Сука, – сипел он, хватая губами снег. – Падла гнилая, прошмандовка, шалава…
Арона Григорьевича отнесли на погост через два дня после того, как там же похоронили Кальмара. В сознание он так и не пришёл, лагерный врач наскоро диагностировал летальный от пневмонии.
Клоп сколотил крест, взвалил на плечи, пошатываясь, понёс к колючке.
– Вертайся назад, – преградил дорогу лейтенант из охраны. – Евреям крестов не ставят.
А Леночка Самохина выскочила вскорости замуж. За скульптора, очень известного и перспективного. Тот ваял героические панорамы и высекал бюсты вождей.
За четыре часа до истиныПавел Белянский
Павел Белянский
08 июня 1977 г.
Есть в жизни правила, выполнение которых человеку стоило бы довести до автоматизма, до уровня инстинкта – так он изрядно сэкономит себе и сил, и здоровья. Например, вот хороший принцип: переходя дорогу, сначала посмотри налево, а потом направо. Или: прыгать из идущего поезда надо задом и назад. Или ещё: никогда не наводи на человека пистолет без намерения выстрелить. Есть правила общие, одинаковые для всех, есть персональные, заточенные под конкретного индивидуума, как рукоять хорошего ножа подгоняется под кисть владельца. Но всё равно – не так много в жизни правил, чтобы не суметь заставить себя неукоснительно их соблюдать. Ведь стоит вам однажды, хотя бы однажды, пренебречь правилами, как в самом скором времени правила пренебрегут вами, а значит, вляпаетесь вы в неприятную ситуацию по “самое немогу”.
Примерно как-то так, разве что чуть менее литературно, размышлял Николай Светляков, мчась по коридорам и гулким лестницам Дворца культуры. Рубашка взмокла, галстук съехал набок, и голова шла кругом. Конечно, Николаю Светлякову не стоило пренебрегать простыми правилами. Двадцать минут назад надо было не стоять и не разглядывать молоденьких помощниц Деда Мороза в коротеньких синих шубках, а двигаться в кутерьме детского утренника следом за Владиком, став его тенью. И, разумеется, надо было не допустить ситуации, чтобы праздничная елка оказалась между Владиком и Николаем, на несколько мгновений разделив своей ряженой фигурой телохранителя и клиента.
На утренник они выехали заранее – хотели до начала представления заскочить в аптеку за витаминами для Владика. Сам Владик, невероятно важный и торжественный, в костюме мушкетера, в широкополой шляпе с плюмажем и в лазоревом, с серебряными галунами, плаще, сидел на заднем сиденье авто и, войдя в роль, был с женщинами галантен – милостиво, без капризов, позволял вытирать себе сопли. Слева от него, вооруженная носовым платком, сидела нянечка Зинаида Павловна, в шарфе деревенской шерсти, обвитом вокруг монументальной шеи так, чтобы скрыть дряблый двойной подбородок. Справа, то и дело заботливо касаясь ручки Владика, проверяя, не замерз ли он или, наоборот, не перегрелся ли, сидела доктор Алла Геннадиевна, она же Аллочка, молоденькая девушка с неразлучной врачебной сумкой, набитой всякими таблетками и медицинскими штуками разной степени необходимости. Вела машину, поглядывая на Владика в зеркало заднего вида и улыбаясь важному мушкетерскому виду главного пассажира, неизменный водитель Светлана, женщина неопределенного возраста, старше тридцати пяти на столько, на сколько работа позволяла ей выспаться. Федор Петрович, отец Владика, нанимал для своего сына, в основном, женский персонал. Николай был единственным исключением, опять же в силу предубеждений Федора Петровича – шеф не верил в умение женщин обращаться с оружием.
– Оружие – мужской инструмент, – говорил Федор Петрович. – Женщина должна думать о детях. Вы, Николай, детей любите?
Не любить Владика было невозможно. Ребенок-солнце, ласковый, чуткий, добрый. Николай всегда чувствовал, даже когда Владик стоял к нему спиной, улыбается тот сейчас или грустит. Казалось, что мальчик светится, выражая переполняющие его чувства всем своим телом, вихрастой макушкой, каждой клеточкой, каждым движением.
– Дети с синдромом Дауна, – сказала Аллочка, вводя Николая в курс дел. – У них, по сравнению с обычными детьми, всего одна лишняя хромосома.
Николай быстро привязался к Владику. Они летом вместе ходили на рыбалку, зимой катались на санках и лепили толстобедрых снежных баб, а когда на шестой день рождения отец подарил Владику мобильный телефон, Николай долго и терпеливо учил мальчика обращаться с аппаратом, показывал, как пользоваться «горячими клавишами» и делать фотографии, отправляя эс-эм-эски на телефон Николая. Когда в кармане у телохранителя играла мелодия, сигналя о полученном новом фото, мальчик звонко смеялся и восторженно хлопал в ладоши.
На утренник выехали заранее и как угадали – когда медленно и утомительно тянулись в пробке по проспекту, Владика стошнило, прямо на шляпу, и на плюмаж, и на плащ с королевскими лилиями, шитыми на заказ каким-то модным французским кутюрье. Глядя на погубленный костюм, Владик виновато улыбался и покорно пил воду из «непроливайки».
– Так. Спокойно. Без паники, – сказала Зинаида Павловна и обвела всех строгим взглядом. – Сейчас что-то придумаем.
– Давайте в этот, как его, в магазин костюмов, – предложила Светлана. В случившемся ЧП она чувствовала себя виноватой и хотела немедленно реабилитироваться. – Что-то подберем. Успеем. Время еще есть.
– Командуй, Коля, – кивнула Зинаида Павловна, и все одобрительно заерзали. Очень не хотелось портить ребенку праздник.
Николай набрал номер и сказал в телефонную трубку:
– Центральная. Меняю маршрут. Вместо аптеки едем за карнавальным костюмом. Что-что… Неувязочка у нас с мушкетером получилась.
Новый костюм подобрали на удивление быстро. Конечно, это был не шитый на заказ камзол мушкетера, но тоже вполне достойный вариант для детского утренника.
– Он похож на волшебного принца, – сказала Аллочка.
Светлана восторгалась высоким, с множеством кружевных складок, накрахмаленным воротником. Владик влюбился в огромные золотые пряжки на штиблетах. А Николаю, ему было все равно, главное, чтобы успеть на утренник вовремя.
– Поехали, – кивнула Зинаида Павловна.
На утреннике все шло хорошо.
Николай распределил женщин по периметру зала, чтобы они не надоедали Владику своим вниманием, но и из виду его не упускали, а сам занял позицию у ступеней – отсюда, на небольшом отдалении, зал просматривался почти полностью, Николай мог видеть всех и всё, прикрывая при этом вход, который же был и выходом.
Сегодня Коля решил дать Владику почувствовать себя свободнее.
Люди интеллигентные говорят – интуиция. Люди попроще скажут – чуйка. Совсем простые заметят – жопа горит.
Николай почувствовал, как у него горит жопа.
Он повернулся и не заметил на своем посту Аллочки. Оказалось, она стояла правее и о чем-то оживленно беседовала с Зинаидой Павловной, обе смотрели куда-то в сторону с совершенно безмятежным видом. Светлана не подвела, она оставалась на вверенном ей посту, но тоже смотрела не на Владика – некто в костюме снеговика толкнул ее ватным боком и теперь расшаркивался в извинениях, смешно приседая и кланяясь. Светлана отвечала книксенами и смеялась.
Николай завертел головой, сместился чуть левее и увидел Владика. Вот Владик повернулся к нему спиной, вот зашел за елку, вот вышел из-за елки и шустро двинул в дальний угол, в сторону Снегурочки.
Николай рванул следом.
Он нагнал Владика в самом углу зала, у картонных домиков, из которых детям раздавали подарки, поймал мальчика за плечо, повернул к себе и обмер. Перед Николаем, беззубо улыбаясь и жуя конфету, стоял совершенно незнакомый ребенок. Те же здоровенные пряжки на штиблетах и парадные золотые пуговицы, тот же костюм, да не тот мальчик.
– Владик! – закричал, похолодев, Николай, распугивая детей.
– Он где-то здесь, – неуверенно в который раз повторила Аллочка. – В прятки с нами играет. Сидит и посмеивается.
Они разделили Дворец культуры на сектора, и каждый прочесал свой участок вдоль и поперек, Николай дважды оббежал здание вокруг и обрыскал парковку, но Владика нигде не было. К охране или полиции Николай не обращался, инструкция строго запрещала в случае чрезвычайного происшествия любой контакт с правоохранительными органами – Федор Петрович требовал не давать поводов для шумихи в прессе. По той же инструкции о пропаже Владика, если таковая, не дай Бог, произойдет, следовало сообщать не позднее, чем через пятнадцать минут. Время утекало предательски быстро. Николай посмотрел на часы, еще раз обвел взглядом холл и достал из кармана телефон. Набрать номер Федора Петровича он не успел, телефон зазвонил мгновением раньше.
– Слушаю, – сказал Николай в трубку и еще раз глянул на экран аппарата – номер не определился.
– Слушай, Светляков, слушай и запоминай, – сказала трубка хриплым мужским голосом. – Ваш Владик у нас. Будешь делать все правильно – получишь его целым и невредимым. Будешь баловаться – не увидишь даунёнка больше никогда. Ясно излагаю?