Вдруг Сонька быстрым шагом подошла к одной из стен и, нагнувшись, взяла что-то в руки.
— Смотри, Лёш, это же Сова-Говорунья! — она повернулась и приподняла её, показывая Лёше. — У меня такая же была, когда я маленькой была…
— Маленькой… Как будто ты сейчас большая. — Леша подошёл к ней, взял игрушку в руки и, повертев в руках, посмотрел вниз. — А это что за фигня? — Он потянул за провод, и тот загремел, вывалившись из розетки. С другой стороны он был привязан к одной из совиных лап. — Это он её чего, заряжает так, что ли? — Леша захохотал. — Ну, ты даёшь, дремучий! И чего, работает? Слышь, мелкая, смотри, он провод к лапе привязал!
— Отдай, — вдруг сказал мальчик.
Сонька с Лёшой уставились на него.
— Ого ж ты, — Лёха подошёл к мальчику, нагнулся и покрутил перед его лицом игрушкой. — Хочешь её обратно? Тогда говори — где взрослые? Когда вернутся?
— Нет взрослых. Мы вдвоём тут.
— Вдвоём? А кто второй?
— Вторая Говорунья, — мальчик протянул руки. — Отдай. Она ещё не зарядилась.
— И не зарядится, тупица ты мелкая. — Лёша кинул Сову мальчишке, и тот сразу же вцепился в неё. — Андрей!
— Чего? — в комнату, с пакетиком арахиса, вошёл Андрей. — У него там жратвы — и тушёнка, и крупа, и хлеба чуть не целая ванна… Говорил чего?
Лёша протянул руку и, взяв из пакетика горсть орешков, кинул их в рот.
— Говорит, один. Может, и правда один, да только недавно — вон, сколько дров натаскали. Один бы не справился, небось. Был кто, нет? — он вновь пнул мальчика. — Ну?
— Бабушка была, — сказал он. — Давно.
Андрей нагнулся, поднял с пола фонарик и покрутил его в руках. Фонарик выглядел жалко — ржавый, с дырявым корпусом, без батареек. Андрей кинул его обратно на пол.
— Давно — это когда? Месяц, два, три? — продолжал допрашивать Лёша.
Мальчик молчал. Тогда Лёша ещё раз ударил.
— Бабушка когда была, говорю?
— Я не знаю, — мальчик опустил взгляд вниз. — Сколько-то.
— А тебе сколько?
— Не знаю. Было семь.
— Когда было?
— Не знаю.
— Семь было, когда бабушка была?
— Нет, раньше. Ещё когда все были.
— А, ТОГДА ещё… — Лёха задумался. — Значит, сейчас тебе двенадцать?
Мальчик молчал.
— Слышь, малая? — повернулся к Соньке Андрей. — Тебе сколько, шестнадцать?
— Не знаю, — пожала она плечами. — У меня в ноябре день рождения. А тут разве разберёшь, какой месяц?
— Ну да. Ты с ним поговори, наверное. Оба ведь мелкие, — Андрей вздохнул и стал снимать рюкзак. — Ночевать здесь будем. Дверь только завалим чем, чтобы слышно было, вдруг кто, всё-таки, придёт. Мы с Лёхой на кухне ляжем, ты тут, с ним будешь. А то мало ли чего.
— Может, связать? — спросил Лёха.
Андрей, задумавшись, посмотрел на мальчика.
— Да, надо бы, — сказал он, наконец. — А то у него там в раковине ножи всякие, топор… Свяжем, а завтра подумаем, что к чему. Малая!
— Что? — подняла голову Сонька.
— Дождёшься, пока заснёт — только чтобы заснул — и на кухню иди, поняла?
Сонька кивнула.
— Поняла, спрашиваю?
— Поняла, — сказала негромко Сонька.
— У тебя же сегодня всё нормально там, а?
— Да, — Сонька смотрела на пол. — Сегодня всё нормально.
Андрей отвернулся.
— Ну, тогда, значит, приходи.
Лёша, достав верёвку, связывал мальчика. Сова-Говорунья лежала рядом. Сонька сидела у стены, положив голову на руки.
— Слышь, Сонь? — сказал Лёша.
— Что? — спросила она, зная, впрочем, что тот сбирается ей сказать.
— Ты как от Андрея пойдёшь — ко мне тоже приляг, хорошо? Хорошо, а?
Сонька не ответила. Лёша закончил связывать мальчика и, гремя сапогами, прошёл на кухню.
— Слушай, а какие она сказки знала? — спросила Сонька, крутя в руках Сову. — У меня вот тоже была, но сказок ни одной не помню. Помню только про Ивана-Дурака несколько, но это, по-моему, из книжек. Ты книжки читал?
— Да, — мальчик заёрзал, пытаясь устроиться поудобнее. — Некоторые — да.
— Понятно… я вот читать не любила, а сейчас бы, наверное, — с радостью.
Сонька встала, взяла в руки одеяло и подложила мальчику под ноги. Затем вновь вернулась на своё место.
— А ещё я фильмы любила, про вампиров, — сказала она. — Только не ужасы. Ужасов не люблю.
Они помолчали. Мальчик опять завозился.
— Ну чего ты? Спать-то собираешься? Мне ещё… — Сонька замолчала. — Спи, давай.
— А ты? — вдруг спросил он. — Ты что, не спишь?
— Сплю.
— А зачем тебе к ним идти?
— Ни зачем. Просто так.
Сонька посмотрела на мальчика. Тот, не моргая, смотрел на неё.
— Короче, — вздохнула она. — Тебе ж мама с папой объясняли? Есть мальчики, есть девочки…
— Девочки, — вдруг сказал мальчишка и посмотрел на Сову. — Ты девочка? С грудью?
Сонька хмыкнула.
— Ага. С грудью.
— А они мальчики?
— Они… мудаки они.
— Это как? Мудаки — они мальчики?
— Вроде того. Только злые.
— И ты с ними… — он облизнул губы и приподнял голову. — Вы с ними целуетесь, да?
— Нет, — Сонька отложила в сторону Сову. — Вот чего не делаем — так это не целуемся. Слушай, я пойду уже, а ты сделай вид, что спишь, хорошо? Только не шуми, а то Андрей по рёбрам надаёт и тебе, и мне… мне, может, и не по рёбрам даже…
Мальчик несколько секунд смотрел на неё, потом кивнул лохматой головой.
— Хорошо, — сказал он. — Я буду очень тихо.
— Ну, вот и ладненько, — Сонька протянула руку и взъерошила ему волосы. — Тогда я пошла.
Она встала, прошла в темноте через коридор и зашла на кухню. На полу кто-то зашевелился.
— Сонька? — услышала она голос Андрея.
— Да, я.
Он откинул одеяло, и Сонька услышала, как звенит пряжка армейского ремня.
Рядом, в темноте, засопел Лёха.
— Я расскажу тебе сказку про мальчика, который попал к трём бармалеям…
— Их два, — прошептал Илья. — Третья — не бармалей.
— Самым опасным был Высокий. Его собаки съели первыми. Тощий был не таким опасным, и собаки оставили его на потом. Третьего бармалея…
— Она не бармалей. Она девочка.
Сова замолчала. Илья, наконец, высвободил руки и стал развязывать верёвку на ногах. Пахло горелым.
— Рассказать тебе сказку про мальчика, который принял бармалея за девочку?
— Нет. Я её не хочу слушать.
Илья взял Говорунью в руки, поднял с пола фонарик, встал на затёкшие ноги и некоторое время разминал их — стоял, поочерёдно, то на одной то на другой, затем несколько раз присел. Когда в ногах перестало колоть, он вышел из комнаты, осторожно прокрался по коридору и заглянул за угол. В темноте на кухне кто-то сопел.
— Рассказать тебе сказку про мальчика, который совал нос, куда не следует? — спросила его Сова.
Илья, не отвечая, вытянул Говорунью вперёд, другой рукой достал из кармана фонарик. Глупые бармалей решили, что он сломан. Глупые, бедные бармалей!
Он нажал на кнопку, и яркий свет ударил в кухню, выхватив из темноты фигуру Девочки, сидящей на животе у Высокого. Она была почти раздета, и то, что он видел, было белым, словно кость, с разбросанными родинками, с прилипшей к ступням грязью, замершее, испуганное. Илья растерялся, и этого времени хватило, чтобы Тощий бросился ему в ноги и повалил на пол.
— У него фонарь! — заорал он. — У маленького говнюка фонарь!
Он выдернул фонарик из рук Ильи и вскочил на ноги. Фонарик работал, хотя батареек в нём все ещё не было.
— Тут фигня какая-то странная, слышь, Андрюх! — Тощий навёл фонарь на Илью. — Как это он работает, а, паскуда?
Илья поднял Сову и наставил её на Тощего.
— Ты чего, совсем? — удивился тот.
«Давай, — подумал Илья. — Давай же!»
Сова забила крыльями.
Тощий выронил фонарик и поднёс дымящиеся руки к лицу. Затем открыл рот и хотел закричать, но, вместо крика, изо рта хлынула тёмная, дымящаяся от жара кровь, и Тощий, вдруг дёрнувшись и повернувшись на месте, рухнул на пол кухни. Фонарик погас. В темноте мёртвое тело Тощего заметно светилось.
Когда Сова была заряжена полностью, бармалей умирали мгновенно.
— Высокий! — закричала Сова. — Высокий не из этой сказки!
Илья, уже почти поднявшись на ноги, посмотрел в сторону Высокого — и в этот момент тот ударил его ногой в голову. Илья застонал и повалился обратно на пол. Где-то рядом кричала, трепыхаясь, Сова, но Высокий ударом ноги заставил её замолчать. Плакала Девочка, шипел, охлаждаясь, Тощий.
— Ты что сделал? — Высокий схватил его за шею и сжал. Илья почувствовал, что не может дышать. — Ты как с ним это сделал?
«Сова, — подумал Илья. — Где же Говорунья?»
В голове потемнело. Илья вдруг понял, что ему надо вдохнуть прямо сейчас, и забился в руках Высокого. С пола поднялась пыль, сухари в ванной взлетали в воздух и, не спеша, плыли к потолку, одеяло на кухне рывками вытягивалось вертикально вверх. Высокий стал сжимать сильнее, не чувствуя, что его собственные ноги давно уже не на земле. Он замешкался только тогда, когда понял, что почти висит в воздухе, обернулся, увидев свои сапоги в полуметре от пола — и в этот момент Илья содрогнулся. Высокий вскрикнул, чувствуя, что падает на потолок, но хватки не ослабил и потянул мальчика, вставшего на мыски, за собой. Илья, стоя на полу, широко открытыми глазами смотрел, как Высокий уперся ногами в потолок и, вытянув руки, продолжал сжимать его шею. Фонарик на полу вновь вспыхнул, осветив висящую в воздухе Девочку, полуголую, кричащую от страха.
«Пусти! — думал Илья. — Пусти!»
Вдруг затрясся, пробуждаясь, холодильник. Загудела духовка. Где-то несколькими этажами выше вдруг громко, надрывно, заиграла музыка.
— Тварь, — Высокий уже выбивался из сил. — Дохни уже, ну!
Где-то завыла собака. Потом ещё одна, ещё — и вскоре поднялся непрекращающийся, сливавшийся в одну ноту вой. Собаки всегда выли, когда Сова показывала себя — и долго ещё потом обходили их дом стороной. Собаки знали, что с Совой шутки плохи.
Илья снова заметил Девочку — та вдруг оттолкнулась от стены и подплыла к Высокому, уцепилась за его ворот одной рукой, отведя другую далеко назад. Обернувшись, схватила блестящую банку, летящую к потолку, и подтянула её к себе.