— Да уж, предсказательница из тебя — хоть куда. Небось, у Наши училась?
— А ты не смейся. Наша настоящая ведунья, она всё на свете может, а я — так, воспитанка, подкидыш. Какой мне ещё судьбы нагадывать? Восемнадцать лет скоро, а замуж меня не берут и не возьмут, в деревне и так невест с избытком, каждый год Наша по нескольку девочек из приюта приносит, а городские таких, как я, боятся. Нас в городе ведьминским отродьем кличут. Мне судьба лекаркой быть, травницей в каком-нибудь заброшенном селении. Так я в травницы всегда успею — как ты меня прогонишь, то и пойду людей лечить. А пока выпало мне этакое счастье, я и радуюсь.
Иллюстрация к рассказу Макса Олина
— Что ж тебя Наша на ведунью не выучила?
— У меня дара нет. Вот у Люци — дар. Она уже сейчас может что угодно, а станет ведуньей не хуже Наши.
Забавно слушать такие рассуждения. Неведомая Люца, которая сейчас может что угодно, а потом станет сельской ведьмой, какие через три деревни на четвёртую встречаются.
— Хорошо ты рассказываешь, век бы слушал. Одно беда: колдун, что в городе засел, не просто бушует, а ищет именно меня. Я ему поперёк глотки стоял, вот он меня и ненавидит. А он упрямый, так просто начатого не оставит, тем более, что сила источника теперь у него. Смешно — великий чародей, а такой мелочный. Только мне не до смеха. Сам не понимаю, как он меня до сих пор не нашёл.
— Так это Наша. Она волшебный туман напускает, чтобы посторонние к нам не забредали.
К нам в деревню даже сборщики налогов дороги найти не могут. Вот и ты лесом прошёл, в Гнилушу — это болото так называется — вмазался, а деревни не видел. И городской чародей ничего сквозь туман не разглядит, ни деревни, ни тебя.
— Видит он сквозь туман, — безнадёжно произнёс Грац. — Туман ему, конечно, мешает, но от этого он только сильней злобствует. Он бы уже за вашу деревню принялся, но сначала хочет со мной расправиться. Я ведь не из города бежал, а в город, хотел за источник сразиться, да опоздал. И через туман я тоже вижу, хотя и смутно.
Дана прижала ладонь к губам, словно боялась закричать.
— Это из-за меня ты опоздал? Ой, дура, дура! Что ж мы тут валяемся? Идём к Наше, она поможет.
Ох уж эта Наша, спасительница на все случаи жизни!
— Идём, — согласился Грац. — Надо её предупредить, какая беда свалилась. Пусть спасает, что может.
Грац спешно собрался, хотя, что там собирать: котомка осталась неразвязанной. Голому собраться — только подпоясаться. Дане собираться и того быстрей — натянула сарафан и подхватила тряпицу, в которой принесла на сеновал пирожки. Но и этих осмысленных движений хватило, чтобы их учуял Челне. Волна хищной радости донеслась к Грацу — Челне ликовал, обнаружив врага.
— Летит, — вздохнул Грац. — Углядел-таки…
— Прямо по воздуху? — ужаснулась Дана.
— А что такого? Дело нехитрое. Ты прежде времени не бойся, прямо с небес он на нас не свалится, а если свалится, то и костей не соберёт. Летящего чародея, какая у него сила ни будь, сшибить не трудно. Будь иначе, колдуны только бы и летали. Это он прекрасно понимает, так что опустится в сторонке, а дальше пешочком пойдёт. Значит, час-полтора у нас в запасе есть.
Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: деревня уже предупреждена. На выгоне не было стада, причём, судя по сбитым осекам, угоняли его не в селение, а в лес. Сама деревня как вымерла: ни одного человека, ни единого дымка над трубой, ни одной заполошной курицы или хотя бы собаки. Попрятались все.
— Ну и где твоя Наша живёт?
— Так вот её дом.
Как и полагается, дом ведуньи стоял на отшибе, но, вопреки ожиданиям, оказался не избушкой, а добротной пятистенкой на высокой подклети, со стёклами в окнах и цегловой трубой. По всему видать, мужики крепко ценили ведунью, умевшую отвадить от деревни мытарей и прочий люд, охочий до мужицкого кармана. А самой Наше без большого дома было не обойтись, если учесть, что меньше двух десятков воспитанок у неё не бывало. Одни вырастали и уходили в жизнь, зато новые прибывали каждый год.
Если приглядеться, вроде курился над крышей дымок, что-то там делалось, никак, по знахарской части.
Дана без стука вошла в дом, Грац ступил следом. Он ожидал, что дом будет полон воспитанниц, но в горнице увидел лишь несколько девушек, про каких говорят: «на выданье». Все сидели за работой — прялки, кросна, пяльцы — а когда в горнице появился незнакомый мужчина, работа приостановилась, семь пар глаз уставились на Граца. Кто-то смотрел затаённо, сквозь приспущенные ресницы, другие прямо, с вызовом и даже насмешкой. Страшное дело, когда вместе собирается столько молодых девиц, потому, наверное, хозяйка и усадила их утречком на вечернюю работу.
Наша, как и положено хозяйке, возилась в кухонном углу, откуда и появилась, заслышав шум. Грац ожидал увидеть согнутую старуху с остатками пегих волос, морщинистую и беззубую, а увидал крепкую ещё женщину, хозяйку, большуху, какой только и под силу командовать девчачьей сворой. Взгляд у Наши был цепкий, хотя никакой особой силы в ней не замечалось. Деревенская знахарка, каких много, ведьма, рачительная к своим и недобрая к пришлым.
— Вот и Дайка объявилась, — приветствовала Наша девушку. — Давай, показывай, кого ты в лесу нашла. Я её в самую глухомань послала, от тутошних беспокойств подальше, а она из лесу — во кого привела!
— Тётушка Наша, — перебил Грац, — вижу, что знаете уже про беду, но она страшней, чем кажется. Чародей Челис сюда летит, чтобы всю деревню спалить, головёшек не оставить. А силы у него теперь куда как много.
— Знаю, — откликнулась Наша. — Он так на деревню зыркнул — слепой бы услыхал. Я уже малышню по ухоронкам запрятала, мужиков предупредила, чтобы ховались, кто куда. А мы тут с девоньками отпор давать станем. Жаль, он под облака взвился, там его не достать. Но ведь он не змея огненная, не начнёт деревню с высоты огнём палить. Да и змея тоже на землю садится. Тут его и брать будем.
— Сядет… — многообещающе протянул Грац, хотя и не представлял, как хозяйственная Наша со своими воспитанницами будет брать великого мага. — А не сядет, ему же плохо будет. Допрежь вас он меня раздавить хочет, а таких, как я, с воздуха не берут. Ещё вчера я бы его голыми руками скомкал, а теперь у него сила источника, он с одного удара семерых колдунов по ноздри в землю вобьёт. Но для этого он на земле стоять должен. Сглупил я, забавно стало, на что он мощь тратить начнёт, а оказалось, чтобы мстить за прежние страхи. И ни меня, ни вас он в покое не оставит.
— Нас-то за что? — спросила одна из девушек.
— За туман. Он ваш туман, что над деревней, все эти годы видел. Он даже сквозь него кое-что разбирал, но не мог понять, кто туман напускает и чего ради.
— Так пришёл бы и посмотрел. Добрым гостям мы всегда рады. Подучился бы чему у бабы-Наши.
— Не мог. Боялся от источника отойти: а ну как кто другой на его месте засядет? Потому и копил злость. За двадцать лет, знаешь, сколько злости скопить можно? Хотя, откуда тебе знать, тебе, поди, всего двадцати нет.
— Пятнадцать, — вздохнула разговорчивая.
— Значит, туман ему не понравился?.. — протянула Наша. — И где, говоришь, он наземь сядет?
— За деревней речка есть и мост, так перед мостом он точно сядет. Понимать должен: дальше по воздуху пути нет. Будь ты хоть какой могучий, а так о землю грянешься, что костей не соберёшь.
— Понятненько… Люца, девочка, сходи, поглянь, что там за чародей возле моста бродит. Понравится — себе забери, а нет, так ты знаешь, что с ним делать.
Девушка постарше, та, что разглядывала Граца не исподволь, а откровенно, едва ли не с насмешкой, молча поднялась, взяла с лавки полушалок. В отличие от других воспитанниц, Люца была одета в модное городское платье с глубоким вырезом, откуда дразнилась крепкая грудь. Тонкая талия, гордая осанка, взгляд ласковых глаз, в котором уже не было насмешки. Руки, не испорченные вознёй на огороде, лицо с едва приметным загаром, хотя июньское солнце, казалось бы, должно крепко пройтись по девичьей коже. Мягкие губы, чуть припухшие, придают лицу то выражение беззащитности, которое так притягивает мужчин. И если бы не воспоминание, как усмехалась Люца минуту назад, то Грац поверил бы очаровательной маске, что легко и естественно легла на лицо девушки.
«А хороша чертовка», — невольно подумал он.
Раз обнаружив Граца, Челне уже не потерял бы его из виду, поэтому Грац позволил себе глянуть на уходящую Люцу с колдовским прищуром, стараясь понять, что позволяет девушке так разительно меняться за единую минуту. Глянул и тихо охнул от неожиданности.
Не было в старшей воспитанке никакой серьёзной силы, да и ни в ком из собравшихся за столом серьёзной силы не было, но у Люцы проглядывался редкий и страшный дар, которому никакая сила не нужна. Поименование этого дара самое, казалось бы, доброе — «Дар любви», но нет ничего страшней в женском арсенале. Одного взгляда, единой улыбки такой женщины довольно, чтобы любой мужчина потерял голову. И будь ему хоть четырнадцать лет, хоть девяносто четыре, но он вприпрыжку побежит за предметом своей страсти и будет впустую распаляться воображением и сглатывать слюни, мечтая добиться взаимности. Забудет о семье, делах, долге ради безнадёжного влечения к девушке, которая на беду остановила на нём улыбчивый взгляд.
Мудрецы знают, что такая напасть могла бы встречаться чаще, но, как и всякий талант, «Дар любви» нужно выращивать, холить и беречь, а кто станет заниматься этим на свою голову? Иногда в дорогих борделях, под рачительным присмотром энергичной мадам, вырастает прелестное чудовище и, почуяв свою силу, идёт мстить мужчинам за их неудержимую похоть. Путь таких красавиц устелен чужими жизнями: разбитые сердца, смертельные поединки, неожиданные самоубийства, яд, удар кинжала, кровь, кровь, кровь и беззащитная улыбка на чуть припухших губах.
Но таковы девушки, прошедшие страшную школу публичного дома. А здесь, под приглядом бабушки Наши, где никто не терпит никакой обиды, где нет горя большего, чем подгоре