Брат Жозеф по-прежнему смотрел в одну точку, словно не слушал напарника. Антоний ткнул его пальцем:
— Ну, я просчитал что-то неверно? Жду твоих возражений, брат.
— Этот робот — имущество церкви, у него есть инвентарный номер и технический талон. Я рассматриваю его как временное хранилище для мощей святого. Я считаю незаконным использование мощей и полученных от них данных для передачи ложной информации аборигенам.
— В чем ты видишь ложность-то? — Антоний поднял кусочек раки, на которой красовалась табличка с именем. — Силиконий — канонизированный святой, его мощи творят чудеса. И то, что сейчас они (пусть и через старенького робота) обратили в христианство целую планету — разве это не чудо?
— Мне кажется, ты пытаешься меня запутать, — брат Жозеф нахмурился. — Я… Решения слишком неоднозначны. Когда канал связи был открыт, я слышал этих существ и голос проповедника. Ты не понимаешь… Тервальцы наивны как дети, они были так чисты, как… как накопитель без информации. Они могли немного потерпеть и начать все сначала, выстроить совершенную непорочную жизнь. А голос, он рассказал им о грехе и страхе, о свете и тьме, внушил им свои надежды и желания. Он подарил им веру, но уже выстраданную, вымоленную. Готовую веру, понимаешь, брат? Это все равно что совратить с пути истинного. Ужасная ересь.
Два клирика молча сидели в катере, зависшем на полпути. Одна клавиша навигатора вернула бы их на корабль, другая — привела к наземной цели. Никто не решался сделать выбор.
СанкторийТатьяна Романова
Татьяна Романова
17 июня 1988 г.
1
«…А после армии я устроюсь в службу порядка, чтобы присекать преступные планы на нижних уровнях. Там работает мой брат, и он доволен потому, что за пять лет ему выдали жилой модуль в семидесятом ярусе, это ведь очень не плохо. А ещё потому, что он приносит пользу Родине. Я тоже люблю свою Родину и буду честно служить ей!!»
Пальцы заплясали по клавиатуре, оставляя красные пометки на полях файла с сочинением. «Присекать», вот ведь паразит. Но Родину дважды упомянул, да ещё и с большой буквы — это славно. Комиссии понравится.
Далит откинулась в кресле, разминая онемевшие запястья. Вот всем хорош семьдесят третий ярус, только отопительные контуры ни к чёрту. В школу приходишь, как на праздник — погреться… Ладно. Дальше.
«…Жизнь — не дар, а долг, который нужно отдать. Мой отец погиб на Шамморе совсем молодым. И я почему-то уверена: и для меня он не пожелал бы другой судьбы. Умереть в девятнадцать лет — страшно. Но страх нужно убивать. В этом году я решила вступить в Соколиный отряд, чтобы лучше подготовиться к службе в армии. Надеюсь, меня примут…»
Далит беспомощно заморгала. Ровные строчки поплыли перед глазами. Как-то враз навалилось то, забытое — надсадный рёв труб военного оркестра, сладковатый запах ландышей и шамморской пыли, прибитой дождём…
— Яэль!
— Мам? — настороженная скуластая мордашка высунулась из-за полога. — Что, ошибок много?
Да. Одна сплошная ошибка.
— Ты тут написала, что собираешься в Соколиный отряд, — во рту пересохло. — Понимаешь, сочинения читает Комиссия. Они же не поймут, что это всё для красного словца. Внесут тебя в списки — и что потом?
— Так и здорово бы! — заулыбалась Яэль. — Ну, в списки попасть. Не всех же берут!
— Постой. А художественная школа?
— Мам, ну неинтересно мне, понимаешь? Неинтересно и не получается, — Яэль капризно скуксилась.
— А что — интересно? В людей стрелять?
— Так во врагов же! — обиженно заморгала Яэль. — Мам, ну что ты кричишь? Я думала, ты обрадуешься!
— Да, точно, — скривилась Далит. — Мало мне было мужа хоронить, так ещё и тебя… Только не говори мне, что ты уже и заявление написала!
— Вчера отправила, — потупилась дочь.
— Моя ж ты умница! Значит, завтра пойдём в Канцелярию. Отзовёшь своё заявление. Скажешь им, что друзья пошутили.
— Нет. Не буду я ничего отзывать, — тихо и отчётливо проговорила Яэль. Веснушки ярко проступили на побледневших щеках. — Мне уже тринадцать. Имею право.
В стенку раздражённо постучали. Ещё бы — скоро полночь, а перекрытия между жилыми модулями, считай, картонные…
— Иди спать. Ещё поговорим, — проговорила Далит помертвевшими губами.
Откуда это в ней? Ну откуда? Тоже мне, мать. Проморгала, упустила…
Так. Ладно. Надо успокоиться. В конце концов, подростки — они такие. Ветер в голове. Мало ли, может, к утру сама передумает, и…
2
Далит расправила печально обвисшие края флага. Проверила, крепко ли полотнище держится на стене — а то ещё рухнет на недомытый пол под ноги гостям… Хотя вряд ли будет хуже, чем в прошлом году, когда на глазах у радостно улюлюкающих школьников сцепились представители альтернативной и правящей партии. День политического просвещения, чтоб его.
Сегодня, по счастью, альтернативщик угрозы не представлял. Моложавый, подтянутый, с улыбкой на загорелом лице — даже, кажется, с искренней улыбкой.
— То, о чём я спрошу, прозвучит странно, — он, как бы извиняясь, развёл руками. — И всё-таки, скажите: за что мы воюем уже шестьдесят лет?
— За святую землю Шамморы, — машинально выпалила незнакомая Далит ученица и досадливо скривилась, словно недовольная тем, что и в неучебный день приходится отвечать на всякие там скучные вопросы.
— А что хорошего в этой земле?
— Она была завещана нашим предкам, — девчонка одарила оратора брезгливо-сочувственным взглядом. — Корабль с колонистами должен был сесть на Шаммору. А приземлился тут, на Бейт-Джале. А здесь жить негде и жрать нечего.
— Ну, на Шамморе тоже не рай земной, верно? — лукаво улыбнулся политик. — Смотри сама. Агрессивная флора и фауна — раз. Дурной климат, инфекции — два. Плюс электромагнитные аномалии — слышала ведь про Долину, правда?
Правда, правда. Вот бы Яэль послушала этого… — Далит прищурилась, вглядываясь в мелкие буквы на бейдже, — Лиама. Дело ведь говорит. Так нет же, вьётся наша красавица у стенда с винтовками в окружении друзей-соколят — за уши не оттащишь!
Ладно, — оборвала себя Далит. В конце концов, девочке полезно уметь за себя постоять.
— Нашим дедам освоение Шаморы казалось единственно возможным вариантом развития. Но у нас есть выбор! Девяносто шесть процентов поверхности нашей планеты покрыто водой — и это, на самом деле, благо! Мы можем воспользоваться опытом Апаллакии и развернуть строительство надводных жилых платформ. Обеспечить достойным жильём и работой обитателей нижних ярусов. Наладить экспорт морепродуктов, в конце концов. Но в условиях бюджета, ориентированного на войну, это невозможно! Ведь так, геверет?
Далит вяло кивнула. Школьницы уже убежали, и она осталась единственным слушателем бедолаги-альтернативщика.
То, что он говорил, было логично. Правильно.
И всё же он всухую проигрывал приземистой неопрятной бабище из Партии Отмщения, взахлёб рассказывавшей о чуде.
— И вот, значится, стоит он в двух шажках. Вот прям как вы, — взмах короткопалой, руки в сторону завороженной ребятни. — И говорит «Здравствуй, мама. Вот, навоевался я. Теперь, значится, спасибо Родине, отдыхать буду». А там, в Санктории этом, солнце так и шпарит. Вижу я — припотел он, бедненький…
Солнце. Дети средних ярусов, не видевшие солнца месяцами — когда ещё доведётся накопить денег на поездку наверх, — слушали мать героя с неослабным вниманием.
— А я ему — «Умирать-то страшно, сынок?» А он помолчал. И говорит: «Да. Ты ж, мол, наперёд не знаешь, попадёшь в Санкторий, или как»… А я-то завсегда знала, что он там будет. Уж кто, как не он!
Далит дёрнулась, как от зубной боли. Вот про Элькиного отца тоже говорили — «Кто, как не он». И что? Короткое сообщение от командира по электронной почте. Свинцовая поверхность крышки гроба. А под ней…
Кто-то легко тронул её за плечо.
— Вам плохо, геверет Харэль? Здесь так душно. Может, вас проводить к вентшахте?
Лиам, — имя вспомнилось легко. Надо же, шустрый какой. И плакаты свои успел свернуть, и фамилию слушательницы разузнать.
— А как же агитация?
— Мне здесь, похоже, больше делать нечего, — смущённо улыбнулся он.
Ну а что, в самом деле? Тут к чёрту на рога помчишься, лишь бы не видеть, как Яэль, затаив дыхание, слушает этот дикий, невозможный бред про заповедник героев.
3
С тех пор, как Далит впервые побывала у Лиама, прошло уже два года. Но каждый раз он открывал сразу, словно часами ждал её под дверью.
— Ой, как хорошо, что ты пришла! Извини, у меня тут не убрано, — радостно затараторил он с порога.
Он каждый раз извинялся за беспорядок — и каждый раз справедливо. По всей комнате были разбросаны детали от громадного макета парусника, в углу грозно высился двигатель катера. Восьмидесятый ярус отделяли от океана триста метров стали, стекла и живой плоти — и всё же здесь, в этом модуле, даже в монотонном гуле вентиляции угадывался шёпот моря.
— Представляешь, проект платформы наконец-то утвердили! Уже в следующем году…
Он осёкся, увидев её лицо.
— Яэль? — только и спросил он.
— Уезжает на Шаммору, — Далит бессильно опустилась в кресло. — На две недели, с Соколятами…
Лиам ободрительно улыбнулся.
— Не волнуйся ты так. Это же дети, Далит. За ними там следить будут.
Тёплый умный взгляд карих глаз. Не понимает. Хотя, что тут странного? Ему, мужчине — статистика. А ей — кошмарные сны.
— А мы уже набрали добровольцев! — Лиам, похоже, принял её молчание за признак спокойствия. — Две сотни человек. Даже инженеры есть!
— А молодых много?
— Не очень. В основном ветераны и пенсионеры. Но…
— Ну так у тебя на стройке смертность будет выше, чем на Шамморе, — ядовито усмехнулась Далит. — Хороша альтернатива!
Лиам обиженно — совсем по-детски — прикусил губу.
— Ты же сам видишь, не работает ваша пропаганда, — Далит упёрлась невидящим взглядом в шероховатый борт парусника. — Кому есть дело до плавучих домов, когда на Шамморе можно умереть понарошку? А за что умереть — об этом думать как-то не принято. Детей спрашиваешь — в ответ стеклянные глаза и «деды умирали, значит и мы должны»… Получается, вся эта война — ради мертвецов? Чтобы им не было обидно, что их потомки, сволочи, умирают в своей постели, а не кишки по чернозёму размазывают? Так они же — мёртвые! Им же — всё равно!