оящий мизантроп, консерватор и ретроград!
Григора будто холодной водой окатили. А Ольга Шмидт набирала обороты:
— Я больше скажу, вы — латентный извращенец! Как вас в управлении терпят? Да ещё и лицензию дали — наверняка махинации! Ничего, я вас выведу на чистую воду — только попробуйте к моему ребёнку близко подойти! Вы теперь вот у меня где! — она потрясла зажатым в кулак смартиком. — Разговор записан, все ваши грязные инсинуации! И то, как вы государственную программу дискредитируете, и о бизнесе вашем с передержками. Мне страшно представить, для чего вы арендуемых детей используете!
Она проскользнула мимо Григора, побежала к лестнице:
— Прощайте, инспектор! С ребёнком мне и другие помогут, нормальные — просьбу заменить куратора я оформлю завтра же. А вам рекомендую убираться куда подальше из этого города. ОЧЕНЬ НАСТОЯТЕЛЬНО рекомендую!
Григор опомнился.
— Ольга, постойте! Вы неправильно поняли! Я объясню!
Он бросился следом, плохо соображая, что собирается объяснять. Главное — нельзя, чтобы она поменяла куратора! Потерять Эрика нельзя!!!
В заброшенном здании сгущались сумерки. В фойе с огромными панорамными окнами во всю стены это было не так заметно, но на лестнице царил полумрак. Бежать было трудно, на высоких каблуках, которыми любила щеголять Ольга Шмидт — и подавно. Григор догнал воспитательницу на первом же пролёте, схватил за рукав куртки:
— Да постойте же!
— Пусти, извращенец! — она рванулась в сторону, оступилась, потеряла равновесие, схватилась за перила, чтобы не упасть…
Рукав куртки выскользнул из пальцев Григора, бряцнул о ступени упавший к его ногам смартик, двумя этажами ниже загрохотало, сдавленно вскрикнуло… И всё затихло. Ольга Шмидт исчезла.
Григор осторожно подошёл к краю лестницы. Х-гражданка лежала навзничь среди обломков перил и каменного крошева, странно, нехорошо вывернув руки и ноги. Не шевелилась. Инспектор сглотнул колючий комок. Она что… не живая? И тут же услышал слабое:
— По… помо… гите…
— Сейчас, сейчас, я сейчас, — судорожно закивал. А в голове вызревало понимание, что нужно делать. Что он, Григор, должен сделать ради Эрика.
Сначала — запись. Он поднял приборчик, без труда нашёл файл с сегодняшним разговором. Стёр. Не было никакого разговора о «передержках» и вреде анабиоза! И быть не могло.
Спускался он нарочито медленно. Надеялся, что всё разрешится само собой. Но Х-гражданка оказалась на удивление живучей:
— Григор… помоги… спасателей… вызови… я не… могу… шевелить…
Не может пошевелиться? Перелом позвоночника? Инвалидность, гарантированная утрата лицензии… Но этого уже недостаточно!
Григор огляделся по сторонам. Ага, вот подходящее!
Он поднял увесистый, с острым сколом обломок. Подошёл к Х-гражданке. Присел. В блекло-серых глазах появился испуг:
— Что… что вы хоти… те сделать?..
— Всё будет хорошо! Я спасу!
Он осторожно приподнял её за плечи. Приладил обломок. Нет, Ольга Шмидт не была дурой. Она поняла.
— Не надо!.. Пожалст… Григор…
— Я спасу…
Он ударил её головой о камень. Вложил всю силу, на какую был способен, в этот удар. Хрустнула, проламываясь, кость, тело в руках дёрнулось. Обмякло.
— …Эрика! — Григор докончил фразу.
Ольга Шмидт смотрела ему в глаза. Боль, тоска, укоризна застыли навсегда в этом взгляде. В сердце кольнуло раскаяние…
Впрочем, достаточно оказалось встать и сделать два шага в сторону — прочь от мёртвого взгляда! — и минутная слабость прошла. Григор осторожно раскрыл сумочку Х-гражданки, вытер смарт, вернул на место. Теперь можно вызывать спасателей. И полицию. Он ничего не собирается утаивать! Честно расскажет, как погибшая склоняла его к преступному сговору. Да, он проявил слабость, пошёл на поводу, не написал докладную вчера же. Надеялся сам образумить, отговорить — Ольга Шмидт была хорошей воспитательницей, и он пытался сохранить её лицензию. К сожалению, получилось только хуже. Х-гражданка вспылила, наговорила грубостей, убежала. А тут тёмная лестница, крошащиеся ступени, гнилые перила. Оступилась, упала. Ударилась головой о камень. Несчастный случай. Погибшей уже ничем не поможешь, нужно позаботиться о ребёнке.
Григор улыбнулся. Он знал наверняка — кто будет заботиться о мальчике.
Воскресенье, начало дня.
Служебку с просьбой заменить Эрику куратора Григор написал ещё в полиции, во время дознания — по этическим соображениям. Переговорив предварительно с Ринатой, разумеется. Коллега знала его куда лучше, чем покойная Ольга Шмидт. Понимала, что Григор последний, кого можно заподозрить в латентной педофилии и прочих извращениях. Так что вопрос решился без проволочек и тендера, без излишнего шума — ребёнка, пережившего трагедию, следовало ограждать от стрессов. В пятницу Рината стала официальным куратором Эрика, в субботу оформила документы на удетение и воскресным утром Григор забрал мальчика из соты.
— Заходи. Здесь ты будешь жить, — он отпер двери, легонько подтолкнул сына внутрь квартиры. Да именно сына — на ЕГО территории одобренные департаментом обтекаемо-толерантные термины запрещены к употреблению! — Вон там твоя комната, а там — наша с мамой. Тебе здесь понравится, Эрик, обещаю. Пойдём, познакомишься с мамой.
Мальчик не возражал, послушно засеменил следом. Квартира Григора была куда меньше и скромнее соты Ольги Шмидт. Но для троих места вполне достаточно. А больше им никто не нужен.
Эвита ждала их в своём любимом кожаном кресле.
— Здравствуй, Эрик. Я — Эвита, твоя мама, — и улыбнулась. Так улыбаться умела лишь она.
Григор подвёл сына к креслу.
— Поздоровайся. Возьми маму за руку, поцелуй в щёчку.
— Здравствуйте, мама Эвита.
Мальчик осторожно коснулся лежащей на подлокотнике руки. Вопросительно оглянулся на отца.
— Папа Григор, но она ведь не настоящая? Это кукла.
Григор улыбнулся снисходительно, погладил сына по голове. По льняным кудрям, неотличимым на ощупь от прядей Эвиты. Малыш, несмышлёныш, за что его укорять? Подрастёт и поймёт, что его мама — лучшая на свете. Настоящая женщина, не какая-нибудь Х-гражданка.
МощиОксана Романова
Оксана Романова
26 июля 1970 г.
Капеллан-асператор третьего ранга, рыцарь Конклава-12, Щит веры, посланник кардинала Седьмого сектора брат Антоний вот уже полчаса катался на кресле по капитанскому мостику.
Кресло, набитое всевозможными компенсаторами и тормозами, вяло сопротивлялось. Когда оно черепашьим шагом доползало до конца паза, Антоний со всей дури пинал стену, вынуждая его снова пускаться в путь.
— Между прочим, от подошвы на стенных панелях остаются вмятины, — сказал брат Жозеф, отрываясь от увлекательного чтения.
— А это влияет на технические характеристики корабля? — проворчал капеллан.
— Это влияет на мои эстетические чувства. Ты бы лучше ознакомился с докладом по Тервальской колонии, брат. Завтра к утру мы уже прибудем на место, а ты до сих пор даже не открыл файл.
— Вот еще, тратить время на бесполезное чтиво!
— У тебя была целая неделя с момента получения приказа.
— И я потратил ее на изучение более важных вещей, чем сведения пятилетней давности об уже не существующей — заметь! — колонии.
— Например? — брат Жозеф заинтересовался. Будучи андроидом, он никак не мог понять принцип, по которому люди определяют степень ценности информации.
— Например, кому из вождей аборигенов можно дать взятку, чтобы решить нашу маленькую проблему быстро и без шума, — Антоний снова пнул стену. — Проклятое кресло, никакого удовольствия!
— Почему мы должны платить за свое же имущество? — Жозеф быстро пролистнул несколько экранов текста и зачитал вслух. — Вот, «Миссия святого Жака заключила договор на пятьдесят местных лет о неприкосновенности движимого и недвижимого…»
— И там наверняка где-нибудь мелким шрифтом добавлен пункт о непреодолимых обстоятельствах, при которых соблюдение договора становится невозможным, — прервал его капеллан. — Я тебе объясню попроще, брат во железе. Во-первых, колонисты сделали ошибку, забравшись в этакую задницу вселенной без основательной военной поддержки. Они сделали ставку на инертность местных кристаллоидов, которым, вроде как, кроме информации в уплату ничего и не нужно. На обязательной пятилетней разведке решили сэкономить. Ну хорошо, по прибытии выяснили, что у кристаллоидов в услужении имеется еще одна раса, теплокровная и весьма деятельная. Но и тут в мозгах наших оптимистов ни единого звоночка не прозвучало. Да если бы я увидел, что мне предстоит делить планету с разумными крысами полутораметрового роста, я бы немедленно рванул домой! А эти, понимаешь, решили попробовать. Договоры заключили. С крысами!
— Впадаешь в грех ксенофобии, брат Антоний, — погрозил пальцем Жозеф.
— Позволь мне хотя бы на своем корабле говорить то, что я думаю. Иначе мне будет крайне сложно там, на месте, общаться со всей этой публикой.
— Вовсе нет, местное население довольно бегло разговаривает на септиме.
Антоний замер, словно выбирал: встать и врезать Жозефу или разнести к чертям кресло. Наконец, глубоко вдохнув и выдохнув, капеллан опять пнул стену и покатился подальше от напарника.
— Итак! Худо-бедно несколько лет колонисты что-то сеют, крысы что-то копают, кристаллоиды о чем-то думают. Судя по видеоновостям, ребята живут на пределе терпимости, но до взрыва еще далеко. И тут кому-то приходит в голову блестящая идея включить Тервал в программу крестного хода Седьмого сектора.
— Епископу Бель Чесс, — уточнил пунктуальный андроид. — Он благословил миссию святого Жака на приобщение аборигенов к духовным ценностям человечества.
— Да, этот… неординарный человек…
— Киборг!
— …благословил монахов крестить крыс и троллей! Прости, господи, грехи мои тяжкие, но я бы отправил епископа на ремонт. Итого, что мы получили накануне крестного хода: часть коренного населения приняла крещение и развязала войну с соплеменниками-язычниками. Причем миссия охотно снабжала «своих» крыс оружием массового поражения. Скажи, там, в докладе, не говорится о том, сколько было поставлено лазерных бомб и «попрыгунчиков»?