На сей раз причиной ярости стали утренние газеты, привычно восславившие бдительность и компетентность работников Скотленд-Ярда. Надо заметить, что друг мой столь не выносил Скотленд-Ярд, что не мог смотреть ни на крупный, ни на мелкий рогатый скот, а ярды полагал устаревшей мерой длины, годной лишь для колоний.
Тем временем мистер Колмс отложил в сторону скрипку и поприветствовал меня с обычной теплотой в голосе: мы были с ним весьма дружны.
— Хотел бы я знать, Колмс, — я решительно бросился с места в карьер, — что вы думаете о загадке Пеграма?
— О чём, о чём? — переспросил он.
Как это было на него похоже! Весь Лондон обсуждал это дело, все газеты наперебой писали о нём — а Колмс и не подозревал. Он вообще сочетал в себе удивительную неосведомлённость о делах повседневных и общеизвестных с глубокими знаниями в самых неожиданных областях. Сия черта его характера сделала общение с ним истинным благом, поскольку он не знал ни о Гладстоне, ни о Солсбери, а, следовательно, никогда не спорил со мной по поводу политики[2].
— Инспектор Грегори поставлен в тупик, — добавил я.
— Охотно верю. Он же сущее дитя, этот инспектор — его может поставить в тупик любая мелочь, хоть квадратура круга, хоть вечный двигатель, — ответил Колмс.
Он никогда не позволял себе ни малейшего проявления профессиональной зависти — черта, редкая в людях и вызывавшая моё искреннее восхищение.
Друг мой тем временем набил трубку, упал в кресло, заложил за голову руки, вытянул ноги, пристроив их на скамеечку у камина и просто сказал:
— Рассказывайте!
— Старина Барри Кипсон был брокером в Сити. Жил он в Пеграме, и у него была привычка…
— Войдите! — внезапно крикнул Колмс.
Он не двинулся с места, но слегка напугал меня, тем более что я не слышал стука. Еще больше я удивился, когда мой друг засмеялся.
— Право, простите: так заслушался, что забыл первое правило сыщика, — извинился он почти сразу. — Сперва сказал и только потом подумал. Дело в том, что вот-вот придёт человек, который поведает мне о преступлении всё, что только можно, избавив вас от необходимости меня просвещать.
— Так у вас клиент? Простите, не смею мешать, — я поднялся, но Колмс меня остановил:
— Нет-нет, никаких клиентов. Честно сказать, я осознал, что ко мне кто-то придёт, лишь тогда, когда сказал об этом.
Я ошарашенно глянул на него. Хоть мне и ранее предоставлялась возможность на практике наблюдать невероятные способности моего друга, они всякий раз поражали меня до глубины души. Колмс затянулся, с удовольствием созерцая восхищённое изумление на моём лице.
— Мои слова не стоят вашего удивления, поверьте. Происходящее на улице отражается в зеркале над камином. И вот я вижу, как некий господин остановился, достал мою визитную карточку, повертел в пальцах, затем бросил взгляд в нашу сторону. Карточку я легко опознал — вы ведь знаете, я всегда заказываю ярко-алые. Если, как вы сказали, загадку обсуждает весь Лондон — естественно, и этот господин не будет исключением. Вероятно, ему требуется моя консультация по этому вопросу. Всё это совершенно очевидно, хотя, разумеется… войдите!
На сей раз в дверь и впрямь постучали.
— Мне нужен Шерли Колмс, известный сыщик… — начал незнакомец, войдя.
Мой друг не обратил на вошедшего ни малейшего внимания. Тот подошёл ближе.
— Он перед вами, — наконец не выдержал я, поскольку Колмс продолжал отрешённо попыхивать трубочкой. Мне даже показалось, что он задремал.
— В таком случае, позвольте представиться… — гость потянулся за визиткой.
— Не стоит. Вы журналист.
— Разве мы знакомы? — недоумённо уточнил тот.
— Отнюдь. Первый раз вас вижу, — ответил Колмс.
— Но тогда как…
— Легче лёгкого. Вы пишете в вечерний листок. Сегодня подали туда уничтожающую критику книги вашего друга. Он будет страдать, вы — утешать его. Он никогда не узнает, кто нанёс ему этот удар… если, конечно, я не расскажу.
Журналист, покраснев, упал в кресло.
— Это чертовски…
— Чертовски некрасивый поступок? Согласен.
Кое-как взяв себя в руки, гость произнёс:
— Надеюсь, вы не откажетесь рассказать, каким образом вы смогли узнать подобное о совершенно незнакомом вам человеке?
— Я не часто рассказываю о своём методе, — невозмутимо ответил Колмс. — Однако в данном случае, если я привью вам наблюдательность и привычку анализировать обстановку, это улучшит ваши профессиональные навыки — что, в свою очередь, пойдёт на пользу мне самому, так как ваша газета перестанет наводить на меня смертную скуку. Поэтому я, пожалуй, всё же расскажу. Большой и средний пальцы у вас синие от чернильных пятен — следовательно, вам приходится очень много писать. Это, в свою очередь, означает, что вы принадлежите к одному из двух пишущих классов: или вы мелкий клерк, или журналист. Однако клерк должен быть аккуратен; пятна у них на пальцах мелкие или частично смытые. Вывод очевиден. Продолжаю. В кармане у вас — вечерний листок. Купить его мог бы каждый, скажете вы. Бесспорно, но только не сегодняшний номер, который поступит в продажу не раньше, чем через полчаса. Следовательно, вы взяли номер прямо в редакции — и, следовательно, вы в этой редакции работаете. В содержании карандашом отмечен отзыв на книгу — а ваша братия никогда не отмечает отзывы и статьи своих коллег. Значит, статья ваша, и вы, вероятнее всего, собираетесь послать ее автору книги. Газетёнка ваша нещадно клеймит всех, кто пишет книги и при этом не сотрудник оной газетёнки. Ну, а что с автором вы дружны, я просто предположил. Наблюдательность и немного простейшей логики — не более того, как можете видеть.
— Вы… мистер Колмс, вы же гений! Вы ровня самому Грегори, богом клянусь!
Друг мой нахмурился, отложил трубку и выхватил свой шестизарядный револьвер.
— Да вы, сэр, вознамерились меня оскорбить!
— Ничуть, богом клянусь, ничуть! Вы… вы хоть завтра могли бы возглавить Скотленд-Ярд! Честное слово, сэр, я так и считаю!
— В таком случае, молитесь! — крикнул Колмс, прицеливаясь.
Я вскочил и встал между ними.
— Нет! Шерли, друг мой, не стреляйте — вы испортите ковёр. Разве вы не видите, что этот несчастный не хотел вас обидеть? Более того, он полагал, что хвалит вас!
— Ну, может и так, — ответил Колмс и беспечно бросил револьвер рядом с трубкой.
Журналист облегчённо вздохнул. Мой друг мило улыбнулся и с обычной для него вежливой предупредительностью вопросил:
— И чем же я могу быть вам полезен, мистер Уилбер Писакка?
Тот вновь изумлённо распахнул глаза.
— Моё имя… откуда?
— Если не помните, как вас зовут — справьтесь на подкладке вашей шляпы, — отмахнулся Колмс.
И впрямь, я заметил, что на подкладке цилиндра, который мистер Писакка держал в руках, было ясно видно его имя.
— Что ж, вы, конечно, слышали о загадке Пеграма… — начал он наконец.
— О нет! — воскликнул Колмс. — Только не это! Молю вас, не надо говорить о загадках. Их не существует, хотя в противном случае мир был бы намного терпимее. Не бывает ничего нового. Всё, что случается, уже когда-то случилось. Итак, что там с пеграмским делом?
— Эта… хм, история поставила всех в тупик. Наш «Вечерний Клинок» желал бы нанять вас для расследования, с правом публикации результата. Оплата самая щедрая. Вы согласитесь?
— Может быть. Расскажите суть дела.
— Мне казалось, она всем известна… что ж. Мистер Барри Кипсон проживал в Пеграме. У него был сезонный проездной первого класса, позволявший доехать от вокзала до его остановки. На поезд он неизменно садился в половине шестого. Несколько недель назад мистер Кипсон заболел гриппом. В первый же рабочий день после выздоровления он взял примерно триста фунтов наличными и покинул офис, чтобы, как обычно, сесть на поезд до Пеграма. Живым его больше не видели — по крайней мере, так полагает полиция. Нашли мистера Кипсона в Брюстере, в купе первого класса Шотландского Экспресса, который идёт из Лондона в оный Брюстер без остановок. Мистер Кипсон был застрелен в голову, денег при нём не оказалось — что ясно указывало на убийство с целью ограбления.
— И где же здесь загадка, позвольте спросить?
— В деле хватает необъяснимого. Во-первых, как мистер Кипсон оказался в Шотландском Экспрессе, который отходит в шесть и идёт без остановок? Во-вторых, контролёры не пустили бы его туда по сезонному проездному, а все билеты на Экспресс от двадцать первого были проверены и точно известно: Барри Кипсон билет на этот рейс не покупал. В-третьих, каким образом убийца сумел скрыться? В-четвертых, пассажиры соседних купе не слышали ни шума, ни выстрелов…
— Вы уверены, что Экспресс от двадцать первого числа шёл и впрямь совершенно без остановок?
— Спасибо, что напомнили! Поезд остановился у светофора, немного не доезжая до Пеграма. Там невдалеке стрелка. Но это буквально считанные секунды — почти сразу подали сигнал, что путь чист, и Экспресс снова тронулся.
Колмс помедлил некоторое время, молча куря трубку.
— Что ж, полагаю, вы хотели бы, чтобы разгадка оказалась в завтрашнем номере?
— Ради бога, нет, конечно! Редакцию вполне устроит, если в течение месяца у вас появится некая объясняющая эти загадки теория…
— Милейший сэр, я работаю не с теориями, но с фактами! Если вы сочтете удобным для себя позвонить мне завтра в восемь утра, подробные материалы по этому делу будут у вас достаточно быстро, чтоб сразу пойти в номер. Не вижу смысла рассиживаться за таким лёгким делом, как это происшествие. Доброго пути.
Мистер Писакка был столь изумлён, что даже не попрощался, а так и ушёл, не в силах вымолвить ни слова. Я проводил его взглядом и заметил, что даже на улице он так и не надел свой цилиндр.
Шерли Колмс вновь откинулся в кресле, вытянул ноги, закинул руки за голову и принялся попыхивать трубочкой — сперва часто, потом всё более редкими, но глубокими затяжками. Я не трогал его, понимая, что он ищет разгадку.