— Даже эту, — чанбыр посмотрел на Уэспера. — Она дурная совсем, но если обманешь — убью, понял?
— А что с ней не так?
— А сам не видишь, что ли? Проклята она, с детства. Родилась с разными глазами, мёртвая. Удушилась ещё в утробе. А потом задышала, всем на погибель. Дурная совсем. Однажды дом чуть не спалила. Потом мальчишке одному глаз палкой вышибла. Сестре младшей волосы сожгла. Смотрящая её себе забрала, хотела выучить, я аж обрадовался. А Эйси её через четыре года и отравила по дурости.
— Как отравила?
— Да так отравила. Смотрящая от женского живота траву заваривала, а эта дура травы и попутала. Эйси пыталась потом выходить, да куда ей, дурной. Схоронила Смотрящую, оставила деревню без лекарки, — он вздохнул и покачал головой. — Я её тогда в храм отдал — без толку. И года не продержалась — вышибли. Тогда и дурной кликать стали, а она, чуть что — драться. Теперь-то попривыкла. Пришлось к себе обратно принимать. Так она и здесь чудила, то одно, то другое. При этом, всегда как-то целой оставалась, даже когда в солдат камнями кидалась. А как узнала, что сестру замуж отдают — совсем озлилась.
Уэспер перевёл взгляд с Эйси на чанбыра, затем — вновь на Эйси.
— Так, — сказал он. — А сестра-то младшая, так?
— Младшая.
— Так сколько ей лет-то?
— Семнадцать. Чахлая совсем, поэтому и мелкая. А сестре — пятнадцать.
— Ясно, — сказал Уэспер. — Теперь понятно.
— Понятно ему, — чанбыр сплюнул. — Что бы ты понимал. Копай давай лучше. Лопаты сейчас вынесут.
Ссутулившись, с заложенными за спину руками, чанбыр зашагал к дому. Уэспер смотрел ему вслед, а когда тот скрылся за дверью, кинул взгляд на Эйси и вздрогнул. Та с ненавистью смотрела ему прямо в лицо.
Уэспер отвернулся, сел на землю и стал ждать, пока ему принесут лопаты.
Солнце уже садилось, когда он вновь её увидел. Какое-то время она просто стояла рядом, наблюдая, как он работает, затем стала ходить вокруг ямы кругами и, наконец, присев, стала сбрасывать вниз кусочки земли. Вначале он терпел, но в конце концов, не выдержав, зачерпнул лопатой землю и кинул ей в лицо. Эйси вскочила на ноги, плюнула в него, промахнулась и куда-то ушла, но почти сразу же вернулась. Помолчав несколько минут, она повернула голову в бок и, смотря на землю, заговорила:
— Что, с отцом поговорил?
Уэспер, продолжая копать, не ответил.
— Понятно, — она повернулась к нему. — Противно с продажницей говорить, да?
— Ты пока не продажница, — Уэспер выпрямился и, взяв с края ямы бидон, сделал несколько глотков. — К тому же, я частенько разговаривал с продажницами.
— А со мной не хочешь?
— А чего с тобой говорить?
— Ну да, конечно, чего с дурной говорить, — она прикусила губу. — Он тебе сказал, что госпожу Ги я убила, да?
Уэспер согнулся и продолжил копать.
— А на самом деле — она всё знала. Она мне в первый же день сказала, что я её отравлю. И когда я ей отвар этот подавала, знала. И потом знала. Сказала, что я её сама похоронить должна и никому не говорить где, тогда сила её вся ко мне перейдёт. А что говорить, если все и так знают, где она лежит? Я и яму-то прикрыть пыталась, и хоронила ночью — всё равно прознали. Так что и сил у меня теперь нету никаких.
— А с храмом что не так? Тоже кого отравила?
— Сам ты отравил, — она бухнулась на край ямы и стала болтать ногами. — Я им стирала, готовила. Мать Черья меня что только делать не заставляла — всё делала. А ей всё мало. Вымету двор, так она опять мести заставит, потому что какую соринку приметит. Слеплю свечи — так она их опять в комок сожмёт, потому что вроде неровные, хотя сама слепая совсем, так мне опять всё переделывать. Я терпела, терпела, а потом и не выдержала. Это зимой было, она меня на реку бельё стирать отправила. Ну я и отстирала. Пришла, на верёвку, значит, развешиваю, и та вдруг такая: «Перемывай, а то оно грязное»! А какое оно грязное, когда оно чистое? Я ей так и говорю, чистое оно, а ты слепая совсем, вот и не видишь. А она говорит, мол, послушания у меня нет. А я ей — что у неё, кроме этого послушания, и нет ничего, а бельё чистое, кого хошь спроси, а ты слепая. А она тогда бельё-то с верёвки хвать и в грязь под ногами прямо, там, где натоптано побольше — и ногами сверху. Перемывай, говорит, а сама в келью затопала, в тепло. Ну тут меня и понесло, — она вдруг захихикала. — Беру, значит, бельё всё, грязь даже не стрясла, зашла в храм, воды набрала — и давай его стирать!
— Где стирать? — выпрямился Уэспер, разглядывая улыбающуюся во весь рот Эйси. — Где там вообще стирать-то?
— Где-где, — Эйси отвернулась и, сдерживая смех, стала накручивать волосы на палец. — В купели, где…
Уэспер попытался что-то выговорить, но, не выдержав, расхохотался. Эйси тоже засмеялась, но вдруг осеклась, нахмурилась и замолчала.
— Только не смешно это. На храм-то последняя надежда была. А так, хоть отец и заплатил, но меня всё равно высекли. На площади. И в храм меня больше не пускают. Кто такую возьмёт? Даже свадьбу нормально не сыграешь. А потом эта, — она мотнула головой в сторону дома, — замуж собралась, пока я ещё в девках. А значит, я по весне с Весёлым Караваном отправлюсь. Отец меня кому только ни подсовывал, всё без толку — даже тан Меркут отказался, а ведь он даже старше отца… и толще. Думаешь, чего я в солдат камнями-то кидалась? Как подумаю, что мне потом всю жизнь их обслуживать… — Она вдруг уставилась на Уэспера. — А ты ведь солдат, да?
— Нет, — ответил Уэспер. — Я не солдат.
— А отцу сказал, что солдат.
— Я много кому говорю, что я солдат. Но я не солдат.
— Врёшь, значит? Небось, тяпчий беглый, да? Или преступник?
— Нет, — Уэспер вновь согнулся. — Просто бродяга.
К яме, шаркая ногами, подошёл Вук, улыбаясь, посмотрел вниз, затем — на Эйси. Эйси тоже улыбнулась ему.
— Привет, Вук! Как дела?
— Хорошо, спасибо, госпожа Эйси, а как у вас? — сказал он явно заученную фразу.
Эйси вздохнула.
— Тани, Вук. Не госпожа. Сколько раз тебя за это отец бил? Да не бойся, — поспешила сказать она, видя его испуг. — Не скажу я ему. Да и тани меня не называй, какая я теперь тани.
Вук улыбнулся, затем посмотрел на Уэспера.
— Тан Гернек говорит «всё».
— Ясно, — Уэспер протянул ему лопату. — Помоги выбраться.
Вук схватил лопату и потянул на себя. Уэспер выбрался и хлопнул его по плечу.
— Пойдём, — сказал он, — покажешь, где я тут спать буду.
Эйси с ними не пошла, так и оставшись сидеть на краю будущего колодца.
Уэспер не настаивал.
— А ты людей когда-нибудь убивал?
— Нет.
— Вообще никогда?
— Вообще. Выбирай быстрее.
— Дурной что ли? Как я быстрее выберу? Тут глаз нужен.
Эйси взяла кочан в руку и прищурила один глаз. Уэспер зевнул и от нечего делать стал смотреть по сторонам.
— Нда, — сказала через какое-то время Эйси. — Ни хрена я в капусте не понимаю.
— Так бери эту.
— Если взять первое попавшееся — всучат гнилое, — Эйси положила кочан и взяла в руки другой. — Вот этот, вроде, получше.
— Потрогала — бери, — подал голос сидящий рядом торговец, даже не смотря в их сторону. — После тебя никто не возьмёт.
Эйси было открыла рот, но затем, сжав зубы, взяла в руки оба кочана.
— На отца запишите, — пробурчала она.
— И чего выбирает? — сказал торговец, как бы сам себе. — Обычно глазки в пол, берёт всё подряд, слова не дождёшься, а тут вдруг концерт устраивает. И не в Караване ещё, а уже с мужиками заигрывает.
Подавшись вперёд, Уэспер успел перехватить занесённую руку Эйси и вытащил из её ладони кочан.
— Пойдём, — сказал он. — Капусту мы взяли. Остальное возьмём где-нибудь ещё.
Эйси высвободилась, отдала ему второй кочан и, повернувшись к торговцу, упёрла руки в бёдра.
— Хмырь ты, Доц, поэтому у тебя никто ничего и не покупает, и продавать ты не умеешь!
— Продавать? — торговец поднял к ней равнодушное лицо. — Ну уж продавать-то тебя скоро научат. Только вот кочаны у тебя мелкие, спросу мало будет.
Эйси отдёрнулась, сжала кулаки, а затем, развернувшись, зашагала вдоль рядов. Кто-то из стоящих рядом лавочников открыто, не прикрываясь, расхохотался. Улыбающийся торговец проводил её взглядом, затем повернул голову и, нарвавшись на взгляд Уэспера, вздрогнул. Тот улыбнулся.
— Тан Доц, а вы здесь каждый день сидите, да? — спросил он.
— Каждый день, — Доц вдруг приподнялся. — А тебе-то чего, тяпчий? По морде захотел?
Уэспер пожал плечами.
— Да я через пару дней ухожу, хотел овощей прикупить в дорогу. Думал к вам зайти.
— A-а. Ну так заходи, — Доц вновь расслабился. — Я здесь каждый день, если, конечно, не дождь.
Уэспер слегка поклонился и быстрым шагом догнал Эйси. Та, стоя рядом с прилавком, не глядя, кидала в корзинку морковь. Стоящая рядом толстая торговка считала за ней вслух.
— Подожди, — Уэспер положил руку на плечо Эйси. Та попыталась её сбросить, но ничего не получилось. — Разве не ты говорила, что овощи надо выбирать?
— Тебе отец четвертную заплатил за то, чтобы ты донёс, а не советы давал, — она вновь потянулась к моркови, но Уэспер оттянул её от прилавка. — Да отпусти ты меня!
— Подожди секунду, хорошо?
Эйси подняла на него взгляд, затем отвернулась.
— Ну?
— Тани, повернулся к торговке Уэспер. — У тана чанбыра вскоре состоится свадьба младшей дочери, слышали ли вы?
— Ну слыхала, так что с того? — торговка почесала щёку и кивнула на Эйси. — Этой всё равно выбирать не дам.
— А сегодня, — Уэспер заговорил громче. — Он будет привечать родителей тана Кирича у себя дома. Обед будет дан на восемнадцать человек, слыхали ли? И трижды придётся мне с тани Эйси приходить сюда, — Уэспер пропустил смешки, раздавшиеся после «тани Эйси» и продолжил. — За овощами — дважды, и за рыбой — единожды. И весьма огорчится чанбыр, коли на стол подадут блюда из гнилых овощей, не так ли?