— Твоя правда, Ерген, больше нечего…
Они поговорили с четверть часа — и про то, как там остальные, как дела идут, что из Ростова возить можно. Выходило, что почти ничего, ну так мало пока смотрели, товар подходящий всегда найтись должен. Потом разговор как-то незаметно перескочил на домашнее хозяйство Светланы — что Стецев до отъезда сделать успеет, что дед подправит, а что и следующего года подождать может, не денется никуда.
Белая клеёнка в крупную зеленую клетку казалась картой будущих дней…
— Не шуми за свои фланцы, дядя Гриша, на полдома слышно, — Светлане тоже хотелось поговорить: сколько не видела никого из старых отцовских друзей.
— Молчу-молчу, — Стецев решил, что с пивом хватит, а то так и песни голосить начнут.
Ерген посмотрел на дочь и вдруг стал очень серьезен. Поднялся из-за стола, взял её за плечи. Она чуть напряглась.
— Светик, мы там закрыли все. Замуровали так, что никакая тварь не проскочит. И следов больше нет. Но ты никогда, слышишь, никогда ему ничего не скажешь? Ни в детстве, ни потом, ни под большим секретом, никак. Молчи!
Деду казалось, что так можно побороть свой самый большой страх.
Зачем и почемуИрина Соколова
24 февраля 1990 г.
Инопланетянин плюхнулся рядом со мной на скамеечку, слегка просачиваясь между досок. Ни тебе «здрасьте», ни тебе «приятнейшая погодка», сразу с места в карьер:
— Зачем люди пишут и рисуют на заборах?
Я опасливо покосился на существо, состоящее из слизи, ресничек и отростков. Они противные, беспардонные и назойливые, эти пришельцы. А еще все время вопросы задают, ну совсем как дети.
— Нууу… Тут может быть много причин. Скажем, выражение чувств, выплеск наболевшего. Например, «Вася чмо» или «Люся, я тебя люблю!»
Инопланетянин задумчиво шевелил ресничками и молча капал на асфальт, так что я решил, что можно продолжить:
— Бывает еще, что это попытка убедить окружающих принять твою точку зрения посредством ее повторения. Известно же, что многократно повторенное утверждение закрепляется в сознании людей, а потом постепенно принимается на веру. К таким надписям относятся, например, «Рэп — отстой», «Спартак — чемпион», «Беркут — лох, Кипелов — бог».
А интересная ведь тема! И ведь сам бы я никогда не задался этим вопросом, таким, казалось бы, простым и в то же время глубоким! Надо будет, когда домой приду, записать мои выводы, сделать табличку…
— Кроме того, человек может рисовать на стенах из потребности показать свою принадлежность к какому-либо течению. Поэтому в городском пейзаже часто мелькают такие символы, как свастика, пентаграмма, пацифика. А еще, возможно, в порыве к наскальной живописи проявляется желание просто утвердить свое существование, оставить след на лице мира или хотя бы на заборе. Некоторые пишут «Здесь был Лева», другие изображают рожи или половые органы, что кому ближе. А вообще здесь вопрос скорее не «зачем?», а «почему?».
Я прервал свою лекцию и посмотрел на пришельца. Тот не перебивал. Редкий случай. Ну что же, надо пользоваться!
— И на вопрос «почему?» может быть целый ряд ответов. Почему? Да потому что вокруг ребята, и надо показать, какой я смелый и крутой. Почему? Потому что первобытный инстинкт зовет пометить территорию. Почему? Потому что смотри, какой замечательный, совершенно новенький забор, а у меня тут как раз баллончик с краской припасен!
Я замолчал. Все-таки преподаватель — это диагноз. Инопланетянин побултыхал своей тушей а-ля холодец и спросил:
— Ты закончил?
— Д-да, — не очень уверенно ответил я. И тут же разлетелся на сотню маленьких частичек. Это было ужасно больно.
Через какое-то время (короткое, потому что мы сидели на той же скамейке, и гора слизи еще не успела прожечь ее насквозь) пришелец собрал меня назад. И это тоже было невероятно мучительно. Задыхаясь, я по привычке спросил:
— Зачем ты это сделал?
— О, моему поступку можно найти несколько объяснений. Возможно, чтобы показать раздражение. Или несогласие с твоими словами. Или просто чтобы утвердить свое существование за счет распыления оппонента.
Он немного сплющился и спросил вторым, неслышимым голосом:
— Тебя не бесит, когда с тобой так разговаривают?
Потом снова переключился на звук:
— А вообще тут скорее вопрос не «зачем?», а «почему?». Вот почему вы, люди, на один простой вопрос не можете дать один простой ответ? Или даже «когда?». Когда вы, наконец, поддадитесь нашему благотворному культурному влиянию? Вот тебя, например, я вижу, на этой неделе шесть раз уже распыляли.
Я неуютно поежился. Что поделать, язык мой — враг мой. Но они же сами спрашивают! Что ж теперь, молча разворачиваться и убегать от вопроса? Это как-то некультурно и даже не по-мужски.
Иллюстрация к рассказу Игоря darkseed Авильченко
— Подумаешь, распыляли. Восстанавливали же.
— Ну да. Грех терять такого собеседника. Ты хорошо объясняешь, только неправильно. Учишь вас, учишь. Образовываешь, муштруешь, дрессируешь, а толку…
Я знал, что мне за это будет, но не смог удержаться:
— Во-первых, мы дикие и своевольные, так что дрессировать бесполезно. А во вторых, простейшим не понять многоклеточных!
— Ну вот, опять! — всплеснулся инопланетянин и развеял меня. Чтобы тут же собрать воедино.
— Нет, вы все-таки безнадежны, — констатировал внеземной инквизитор.
— Это вы безнадежны, — сквозь боль выдохнул я. — Все сложнее, чем кажется. Не может быть одного ответа. И надо уметь учитывать мнение других. Видишь, вот ты, например, уже немного научился. Хотя бы слушать.
Мой собеседник возмутился и взволновался, как может мутиться и волноваться только существо желатиновой консистенции. Но больше не стал меня распылять.
— И ты большой молодец. И все вы молодцы. Интересуетесь, спрашиваете. Это правильно. Раз уж мы оказались в одной лодке, надо уживаться, учиться понимать друг друга.
Пришелец пошел мелкой рябью и часто-часто задергал ресничками. Я понял, что не надо больше испытывать его терпение, и поднялся. Чуть руку не протянул для прощания, но вовремя себя одернул.
— Ну что ж, спасибо за беседу. Я пойду. Бывай.
— Можем завтра тут встретиться. В это же время, — предложил любознательный студень.
— Почему бы и нет? Погодка приятнейшая.
Я засунул руки в карманы и, посвистывая, направился домой. На автобусной остановке купил в киоске со всякими бесполезностями толстый нестираемый маркер. Нашел во дворах сравнительно неисписанный (в обоих смыслах) гараж. Под размашистым лозунгом «Homo sapiens — лучшие! ЕТ go home!» я крупно нарисовал человечка, как его рисуют на дорожных знаках. Низачем и нипочему. И это было особенно приятно.
Час ХВладимир Марышев
15 марта 1961 г.
Президент Конфедерации Фредерик Кассар разглядывал лежащий перед ним на столе камень. Он был чуть побольше куриного яйца, идеальной эллиптической формы и приятного золотистого цвета. В янтарной толще мерцали, словно перемигиваясь, оранжевые искорки, а в самой сердцевине горело алое пятнышко — как сгусток застывшего пламени.
У президента было грубое лицо с набрякшими веками и тупым, будто стесанным, подбородком. Левый глаз постоянно полуприкрыт — из-за этого физического недостатка противники Кассара прозвали его Подмигивающим Дьяволом. В ходу была также аббревиатура ПД. Услышав ее, он впадал в холодное бешенство. Частенько подумывал о том, чтобы сделать пластическую операцию, но так и не решился.
Причина была одна — его раз за разом останавливали результаты широко известного социологического исследования. Оно выявило, что политик, приукрасивший себя с помощью хирурга, рискует потерять от четверти до половины популярности, а то и больше. Женщинам простительно — им сама природа велела всегда, в любом возрасте стремиться к совершенству. Но если мужчина, имидж которого во многом определяют лысина, очки или лошадиная челюсть, избавляется от них, — он становится смешон. «Погнался за смазливым личиком, как баба», — говорят про такого и перестают воспринимать его всерьез.
Кассар довольно долго выбирал из двух зол и в конце концов остановился на первом.
«Лучше ходить прищуренным и быть в лидерах, чем стать симпатичным и обаятельным политическим трупом, — решил он. — А главари оппозиции, которые сейчас распускают свои поганые языки, еще пожалеют об этом. Стоит мне прийти к власти — и их дни сочтены».
Он пришел к власти, и вскоре обладатели поганых языков начали куда-то пропадать. Один за другим, словно на них словно мор напал! Конечно, заткнуть все рты было невозможно, но издевательская аббревиатура ПД стала звучать гораздо реже.
Кассар протянул руку и, пару секунд подержав ее над камнем, приложил к нему подушечку среднего пальца.
Над столом развернулась голограмма. Это было лицо мужчины лет сорока пяти — с высоким лбом, тонким прямым носом и острыми скулами. В лучшие времена оно казалось волевым, но сейчас Томаш Горак выглядел подавленным и смертельно уставшим.
— Опять?.. — глухо произнес он.
— Терпи, Томаш, — с плохо скрываемым торжеством ответил Кассар. — Побежденным больше ничего не остается. У тебя в руках была величайшая держава, а ты не смог ее удержать. Так что терпи.
Действительно, такой державы планета еще не знала. Конфедерация объединяла около сотни государств, в том числе обеих Америк, Австралии и Океании, почти всей Европы. Еще десятки стран (главным образом африканских) хотели бы вступить в этот всемирный союз, но не попали туда из-за катастрофически низкого уровня жизни. Были и неприсоединившиеся из принципа, решившие во что бы то ни стало идти своим путем. Среди них тон задавала тройка «тяжеловесов» — Китай, Россия и Индия.
Поначалу Конфедерация, на зависть соседям, казалась образцом благополучия. Но стоило ей вступить в полосу затяжного экономического кризиса, как в обществе начались разброд и шатания. Вскоре оно раскололось. Одна половина призывала справиться с проблемами цивилизованным путем — за счет еще большей открытости и демократии. Другая, напротив, мечтала о твердой руке, способной обуздать всеобщий хаос. Пропасть между ними все углублялась, и наконец стало ясно: рано ил