— Наконец-то я понял, — взгляд монаха лучился мрачным торжеством. — Какие же хитрюги были наши предки! Зашифровать в каноне исконников заклинание — это очень по-валатски! А я все думал, почему в униатской церкви читают жития святых, а у нас — великих грешников. Как там обычно говорят? Душу отмолить? Дать шанс на искупление? А, белыми нитками шито! В каноне — двести имен. И все такие, как наша Катаржина. Только представь, какая армия получится? Целое призрачное воинство! Тогда-то уж Валация расправит плечи!
Завизжали скрипки из оркестровой ямы. Бархатные края занавеса разъехались в стороны.
Ловицкий! Сердце Клемана забилось от ярости. Сколько раз таращился на него со страниц газет этот напомаженный мерзавец! И вот он. Здесь, рядом, в полусотне шагов. Одутловатые щёки разложены по накрахмаленным брыжам: ни дать, ни взять — кабанья голова на блюде. Эх, в эту бы башку, да из «Аузрума» разрывным патроном!
Клеман в сотый раз огляделся по сторонам. Да где она, где?
— Чего ёрзаешь, чума? — прошипел сосед, пожилой усач в почтмейстерской шинели.
Не придёт она. Точно не придёт. Вацек тоже хорош — демону верить.
Граф замер на краю сцены, обводя взглядом зал. И тут белоснежную рубаху рассекла алая полоса. Из партера раздались испуганные крики и разреженные хлопки аплодисментов — видно, какой-то простак решил, что это часть спектакля.
Ловицкий пошатнулся. Второй невидимый удар окрасил кровью широкий воротник. Голова графа нелепо запрокинулась, и он рухнул навзничь. Ручейки крови побежали по мраморным ступеням.
Ай да Окаянница!
Вот тут уж началось светопреставление. Зал взорвался испуганными воплями, рыданиями, руганью. Визжали женщины. Кто-то из жандармов начал палить в воздух — очень хотелось верить, что в воздух.
Люди бросились прочь. Клемана почти сразу же оттёрли к стене. В глазах потемнело.
— Пожар! — взвился над толпой испуганный крик.
Из распахнутых входных дверей в зал валил густой, невероятно едкий дым. Клеман обернулся — и понял, что за кулисами искать спасения тоже не получится: бордовый край занавеса расцвёл огненными языками.
Прикрывая лицо лацканом пиджака, он бросился вперёд.
Усач, не отстававший от Клемана, неожиданно начал шарить руками по стене.
— Эй, курсист, тут гримёрка была, — прокричал он сквозь кашель. — Вдруг пересидим?
Стукнула о стену дверь. Под ногами зашуршала мишура. Где-то там, за рядами вешалок, блеснул спасительный прямоугольник окна.
Клеман рванулся вперед. Высадил стекло ударом локтя, вдохнул полной грудью — и комната поплыла перед глазами. Проклятое окно выходило не на улицу, а в вестибюль.
Бог ты мой, до чего же нелепо — сдохнуть в театральной гримёрке!
— Ирена… — прошептал Клеман.
Чьи-то руки обхватили его плечи и потащили обратно, в дымный чад коридора. Сопротивляться не было сил.
Тёмные волосы щекотали лицо. Мокрые, нет, склизкие — как змеи.
— Что ж ты полез туда, господин?
Клеман приподнялся на локте. Он лежал на припорошенном снегом газоне. Над ним склонилась Окаянница. Серое низкое небо было затянуто чёрными клубами дыма, издалека доносился отчаянный звон пожарного колокола, чьи-то крики. К горлу подступила тошнота.
— Почему пожар начался, Катаржина?
— Господин Вацлав приказал, — Каська отвела глаза.
— Там же люди были! Обычные люди, не только ублюдки имперские. Их за что?
В серых глазах не было раскаяния. Вообще ничего не было, кроме страха.
— Тварь. Проклятая тварь, — по щекам Клемана катились слёзы, но он этого не замечал. — Ты же могла их всех спасти!
— Не могла. Я поклялась, слово дала господину Вацлаву.
— Будь ты проклята! — заорал Клеман, поднимаясь на ноги. — Тварь адская… су…
Его начало рвать — позорно, неудержимо. Ненавистные грубые руки подхватили его, не позволяя упасть.
— Тише, господин. Идем уже. Холодно, а ты стоишь на ветру.
— Ну не знал я! Клем, этот театр, он же как муравейник, там сплошь входы-выходы, — оправдывался бледный как полотно Вацлав. — Я думал просто припугнуть всех этих дурней. Припугнуть, слышишь? А она всё не так поняла!
Дурень он, этот Вацек. Что уж теперь…
Клеман закрыл лицо руками.
— Больше такого не повторится, обещаю! Всё вместе решать будем! — голос Вацлава долетал как сквозь вату. — Клем, ну ты чего? Жалко людей, конечно. Так зато сам Родольф нам приглашение прислал! Личной встречи хочет. Представляешь?
— Надо же, — вяло отозвался Клеман. Действительно, большая честь. Князь ведь должен всегда быть настороже — потому и видеть его дозволялось лишь очень немногим членам Братства. Тем, кто доказал преданность на деле, пролив кровь во имя Валации… как видно, неважно, чью кровь.
Тьфу. Разнюнился, как баба, сердито оборвал себя Клеман. Можно подумать, вступая в Боевое Крыло, он не догадывался, что ручки замарать придется!
— Вацек, ты про книги что-то говорил.
— Да. Всё, как я и предполагал. Текст канона в нашей книге отличается от обычного. Так, вроде бы, по мелочи. Но, сам видишь, разница дьявольская! — хохотнул Вацлав. — Её, книгу эту, печатали еще до низвержения Стефана, представляешь? Сколько их дошло до наших дней? Шесть-семь дюжин, может, и того меньше. Мы, Клем, должны их собрать!
Соберёшь ты их, как же, устало подумал Клеман. Вечный недотепа Вацек, монах поневоле, подавшийся в семинарию, чтобы избежать ареста за участие в революционном кружке.
Хотя… Что-то новое появилось во взгляде добродушного увальня.
Вера. Истинная вера.
— Клем, а что она делает? Ну, когда не убивает?
Вопрос Ирены застал его врасплох. Окаянница оказалась на удивление скучным созданием, даже, пожалуй, недостойным своей былой славы.
Чаще всего она тихо сидела в углу кельи Вацлава, медленно перелистывая страницы книг из небогатой библиотеки монаха-исконника. Часами бродила по лесу. Клеман ради интереса проследил за ней — ну, мало ли, может, она боевые приёмы будет отрабатывать — и был разочарован: Каська медленно брела по старой просеке. Время от времени, замирая перед непримечательными деревьями, проводила ладонью по коре или дотрагивалась до обледеневших ветвей. Однажды смущённо попросила Клемана отвести ее в униатскую церковь. Там стояла, как истукан, бездумно глядя на светлые лики святых и на дрожащее пламя свечей. Не молилась, конечно — толку-то в молитве Окаянницы?
Иллюстрация к рассказу Игоря darkseed Авильченко
— Живёт, — Клеман пожал плечами. — Да по ней с виду и не скажешь, что Окаянница. Обычная баба. Некрасивая. Не то, что ты…
Ирена поморщилась:
— А ты уж и сравнить успел!
Они рассмеялись.
— Ладно, идём, — Клеман приоткрыл дверь в келью.
— Это она и есть? — Ирена привстала на цыпочки, выглядывая из-за его плеча.
Каська оторвала взгляд от книги и уставилась на девушку.
— Здравствуй, — Ирена нерешительно шагнула вперед. — Так ты сама Катаржина? Та, про которую в учебниках пишут? Неужели всё правда? Что ты сама столько богатеньких ублюдков перебила?
— Правда, — подтвердила Каська, захлопывая книгу и поднимаясь на ноги.
— И что ты под пытками держалась до последнего…
— А вот это враньё, — рука Окаянницы легла на плечо Ирены.
Клеман напряжённо замер. Было что-то неестественное в том, что это умертвив касается его невесты, такой живой, красивой, настоящей.
— Нет, девочка. Я выла и унижалась. Отреклась от всего в первый же вечер, Стефана предала — рассказала, где его найти, да как к нему безопаснее подобраться. Знаешь, когда тебе выкалывают глаз…
Клеман укоризненно посмотрел на Каську. Зачем Ирене всю эту мерзость слушать?
— А потом выяснилось, что Стефан меня сюда и отправил. И глаз, получается, пропал втуне. Можно было не геройствовать.
Ирена кусала губы.
— Лучше сразу умереть, чем даться палачам, — наконец сказала она. — Я много об этом думала. Больше всего боюсь, что духу не хватит нажать на курок. Но так ведь правильнее, да?
— Ирка! — рявкнул Клеман.
— Возможно, — кивнула Катаржина. — Ты иди. Мне с другом твоим поговорить надо.
Ирена удивленно приподняла бровь, но вышла из кельи. Прикрыв дверь, Клеман обернулся к Окаяннице:
— Что ты хоте… Ай, чёрт! За что?!
— За неё. Хочешь играть в войнушку — играй. Но зачем девчонку свою этой грязью мазать?
— Ты с ума сошла, — проговорил он растерянно, дотрагиваясь до разбитых губ.
— Посмотри на меня.
Клеман послушно поднял взгляд.
Каська таращилась на него бесцветными глазами. Вечная ссадина на щеке опять сочилась кровью.
— Посмотри хорошенько. Ты хочешь, чтобы она стала такой?
— Ты — чудовище! — обиженно выкрикнул Клеман. — А она хочет блага для людей. Она не станет, как ты. Никогда!
— Иди уже, — скривилась Окаянница.
Клеман ожидал, что убежище последнего из Корцевичей будет где-нибудь в предместьях. Однако пролётка, свернув на центральную улицу города, остановилась у аккуратного трёхэтажного особняка.
На входе их осмотрели двое охранников. Ирену, вопреки опасениям Вацлава, пропустили с ними без лишних вопросов. Она поднималась по широкой лестнице, прижимаясь к перилам, чтобы не наступать грязными ботинками на светлую ковровую дорожку, а Клеман угрюмо плёлся следом, пришибленный великолепием «убежища». Сожжённый Каськой театр выглядел едва ли не коровником по сравнению со всей этой роскошью.
Отчего-то вспомнилось, как они всем Братством собирали гроши на выкуп Маркуса под залог. Как Ирена не спала ночами — мастерила шляпки для богатых бездельниц, а сам он — вспомнить стыдно — устроился в добровольческую дружину Жандармерии, следить за порядком на улицах. И ведь не ныли, что плохо и тяжело — мол, раз князь так же страдает, как и мы, так грех жаловаться!
В просторной и светлой комнате пахло лавандой и дорогим табаком. Невысокий полноватый человек, лет сорока, в домашнем халате, поднялся из кресла навстречу посетителям.