Какое-то мгновение был просто неудобно. Мы избегали взаимных взглядов и болтали всякую чушь. Я, к примеру, взялся расшифровывать надписи на стенах. То есть, глядел на последовательность выведенных спреем букв и говорил, что они рассказывают про автора. Поначалу все это было даже здорово, но потом оказалось, что большую часть надписей в этом районе делал один страдающий фрустрацией тип с баллончиком, так что особой работы у меня и не было.
Малюющий на стенах рифмоплет был левшой, он страдал незнанием орфографии, а еще — панически боялся девушек. Последнее я понял уже из содержания, а не почерка.
— Собирайтесь девки в кучу, я вам чучу за…» Эх, похоже, у него кончилась краска. При чем, в такой ключевой момент, — захихикала Патриция.
— Ну, понимаешь, перед тем он чвыркал направо и налево, а как только дошло до дела — и не хватило.
Патриция согнулась в приступе смеха. Какое-то время я пялился, совершенно изумленный ее реакцией, и тут до меня дошла суть моей ненамеренной шутки. Я ведь уже говорил вам, что в эти игры у меня не сильно получается, разве нет? Так что и с шутками на эту тему у меня не сильно. Иногда до меня доходит как до жирафа, с приличным опозданием.
Когда мы уже оба надлежащим образом отсмеялись, Патриция подняла с земли мятый и отсыревший номер какого-то крайне левого печатного издания. Красавчик в беседе с нашим страшилой-Эйнштейном упомянул, что сразу же после аферы подобной макулатуры стало попадаться намного больше, словно кто клопов из постели вытряхнул. За последние пару дней их тиражи скачком выросли на тысячу, полторы тысячи процентов.
Статья на первой странице представляла группу калек — молодых людей в сутанах. У некоторых не было рук, у других вместо ног были металлические протезы. Статья же называлась так: «Духовная семинария в Аспене. Идеальное место для клириков-калек или тайная пищевая кладовая Ватикана?
— Боже! — простонала Патриция. — Тебе не кажется, что это нужно показать нашим гостям?
Честно? Я понятия не имел, о чем в этот момент думал, поскольку единственное, что до меня доходило, это то, что Патриция сказала «нашим гостям». Понятное дело, это не звучало как «и я тоже тебя люблю, Ремек», но сами можете согласиться, что от одного до другого уже только рукой подать…
Сегодня я считаю, что этим моим чувством к ней Господь желал защитить мой здравый смысл от засилия чувства вины. Ну, понимаете, от угрызений, что я из великого человека сделал людоеда, или что люди уже не верят Церкви и боятся давать пожертвования во время служб, чтобы финансово не поддерживать контрабанду живых пищевых консервов в страны третьего мира.
Именно так — отбирая способность к рассуждению и ускоряя сердечный ритм — Всемогущий оказал мне милосердие. И сейчас, пользуясь случаем, я от всего сердца благодарю Его за это.
Несмотря ни на что…
Когда мы вернулись, оказалось, что Червяка куда-то забрали. Зная его нелюбовь к прогулкам, я сразу же обеспокоился, не устроил ли он какой-то дурацкий номер, за который его пришлось… я знаю, успокоить, убрать, надеть бетонные калоши. Все это звучит так чертовки киношно, неестественно, я же тогда просто перебздел. Вот так, по-людски, жизненно.
К счастью, ксёндз — который как раз сидел на кухне, как обычно в клубах табачного дыма — быстро пояснил мне, в чем тут дело.
— Твой приятель обратился к нам с парочкой конструктивных замечаний, и мы посчитали, что они могут пригодиться. А как раз сейчас он готовит для тебя работенку.
— Для меня? — Я предусмотрительно отступил на шаг, думая лишь о том, как быстро можно бегать в штанах с мотней до колена. И имеется ли шанс, что громадная, мохнатая лапа еще не вернулась на свой пост за дверью. — Так ведь я мало чего могу.
— А мы и не станем просить невозможного, только я в тебя, Ремигий, верю. Мы все в тебя верим.
Вот вы скажете, дешевые базары. Легко я позволил себя подкупить. Хотя, с другой стороны, не следует забывать, что мужик, считающийся спецом, похвалил меня в присутствии женщины моей жизни. Что мне оставалось делать? Сказать, что боюсь? Ха!
— Нам нужно, чтобы вы с приятелем сделали для нас несколько писем, — сказал священник, когда я, наконец, кивнул. — Не только папских. Но они должны быть достоверными, как те, что для книжки.
Так вот зачем нас до сих пор держали, подумал я. Но тут же вспомнил, что Червяк сам обратился к ним с замечаниями. То есть, им нужен был исключительно я с моими талантами к подделкам? Что и говорить, я рос в собственных глазах.
Но тут была одна проблема. Это свидетельствует обо мне не самым лучшим образом, что я подумал про это только в данный момент, но вы сами понимаете — я попросту не успевал собирать все кусочки этой сумасшедшей мозаики. Хорошо еще, что вообще об этом подумал. Если у вас еще имеются какие-то сомнения, речь вновь шла о Патриции.
— Ты что-нибудь имеешь против? — спросил я открыто, глядя ей прямо в глаза.
— Почему это я должна что-то иметь?
Я пожал плечами.
— Ну, ты ведь что-то говорила про правду и все такое. Я считаю, что все это имеет смысл, и действительно может…
— Мне достаточно и того, что я сама знаю, что чем является, — ответила она. — Я знаю правду, потому что нахожусь в глазе этого циклона. И меня весьма интересует, как все это пойдет дальше.
Как это называли мои преподаватели? Амбивалентность?[49] Ничего удивительного, что женщин так сложно понять. Это так, словно одновременно желал встать на двух противоположных полюсах. Оставаться в коробочке и быть за ее пределами. Быть и не быть…
Я повернулся в сторону дымового облака вокруг головы ксёндза. Тот мне улыбнулся. Ксёндз, ясное дело, а не дым.
— Мне будут нужны образцы почерка этих дополнительных лиц, — потребовал я. — Чем больше, тем лучше…
Что-то с грохотом свалилось на пол рядом с нами. Куча картонных папок.
— Столько тебе хватит, а? — Прилизанный очкарик, притащивший все это, оскалился в дурацкой усмешке. — Внутри письма, фотографии и даже биографии людей, почерк которых ты станешь подделывать.
Я наклонился и заглянул в первую папку, одновременно пытаясь сделать так, чтобы руки не дрожали. Честное слово, по причине этого хлопка, прозвучавшего будто выстрел, меня неплохо так начало телипать.
— Похоже, все в порядке, — заявил я. — И на когда это должно быть?
— Ну вот! — Священник широко усмехнулся. — Вот такой подход я понимаю! На все у тебя три дня.
Ну ладно, слишком много обо мне, слишком мало о том, что происходило. Так что теперь, для разнообразия, опишу вам мониторы. А точнее, что на них показывалось.
Всего их было одиннадцать, и каждый из них одновременно показывал восемь каналов, которые циклически сменялись каждые тридцать секунд. Никто их не смотрел, да и как; а ежели чего, имелась возможность выбрать любую программу и перебросить ее на плазму. Время от времени из стоящего в уголке принтера вылезал очередной отрезок бумажной ленты с информацией, что на таком-то канале прозвучало слово «папа / папы / папе / папой / о папе», и сразу же после него или мгновением позднее словечко «каннибализм / каннибал / каннибализм / каннибализмом». Бывало, что тогда кто-нибудь подходил и какое-то время смотрел данную программу. Но, как правило, никому не хотелось. Все были завалены работой по самые уши.
Хорошо, все, за исключением Патриции, которую заинтересовали мониторы и невообразимый выбор телевизионных каналов. А поскольку сидела она там сама, охватив себя руками, словно бы ей было холодно, через какое-то время я решил присоединиться к ней. Вот мы все и смотрели.
RAI UNO, где какой-то политик размахивал руками, рвал на себе волосы и что-то выкрикивал — наверняка, оскорбления — в сторону кардинала, занимавшего место за соседним столиком. В фоне за ведущим была фотография миссионера из Уганды без обеих рук, зато улыбающегося так, словно бы он только что узнал, что безбрачие для священников отменили…
ВВС, там ведущая пыталась беседовать с корреспондентом, который — подталкиваемый то вправо, то влево толпой за спиною жаловался на то, что власти Уганды закрыли границы и держат всех в аэропорту. Но при этом он заявил, что еще не все потеряно, поскольку свое присутствие в аэропорту подтвердил один из тех двух миссионеров, что кормили народ своим мясом…
TRWAM, а на этом канале ксёндз-ведущий, точно так же, как итальянский политик перед ним, метался по студии и орал, что все это покушение на святого человека, что все это заговор со стороны развратного Союза, римского папы — немца и евреев из TVN-U. В программе были какие-то гости — депутаты сейма, но они всего лишь тупо пялились в объектив словно отложенные в сторону марионетки, которыми наверняка и были…
АЛЬ-ДЖАЗИРА, с террористом в балаклаве, который сообщил, что последняя серия кровавых взрывов в Европе — это ответ ислама, чтобы там ни говорили, религии любви, против варварства, до которого докатился предыдущий римский папа…
CNN — там ведущий пытался чего-то узнать от женщины-корреспондента из Уганды. Но та как раз была занята ссорой с корреспондентом ВВС, в связи с чем их быстро сняли с эфира, извинившись за небольшие технические трудности…
На АВС шла программа «Jimmy Kimmel Live!». Ведущий крутанул ролик, который мы только что видели на «Аль-Джазире» и коротко прокомментировал: «Мусульмане завидуют католикам, потому что от собственных мучеников у них остаются, самое большее, шкварки». А потом прибавил: по причине того, что он только что сказал, уже никогда не будет летать на самолетах.
Мы просмотрели еще с три десятка программ, но ни одну дольше пары минут. В особенности — польские программы, где, к примеру, брали интервью с актером, который уже дважды играл Папу; эти мы переключали быстро и с чувством смущения.
И я даже не знаю, почему так. Наши, по крайней мере, не дрались микрофонами в аэропорту в Уганде.