— Но ведь можно было признать долг таким, который не взыскивается, а еще лучше — отцепиться еще до того, как долг образовался. Что это вообще за сумма?
— Штраф за неподачу в срок декларации плательщика НДС. Я все исследовал. Но это лишь вершина айсберга.
— Но ведь он прикрыл свою фирму восемь месяцев назад.
— Он не завершил всех формальностей, в связи с чем фирма все еще официально существует. Помимо того, вот уже пару лет тянутся проверки от нескольких учреждений. Его провинности заключались исключительно в несоблюдении формальностей. Через какое-то время любой проступок автоматически разрастался, ведь неизбежно поступали новые повестки, на которые он не реагировал. И штрафы, которые не уплачивал, поскольку не расписывался за получение напоминаний. Можно сказать, что он порвал контакт с системой. И его мелкие проступки теперь выросли до ранга серьезнейших преступлений. Он слишком строптив и переступил все возможные границы.
— Гражданин с подвесившейся системой… Как ты думаешь, кто будет следующий? Кого он убьет теперь?
Все книги, счета-фактуры, абсолютно все я упаковал и отослал им, не указывая обратного адреса. Данные из компьютеров стер. Теперь, даже если бы они захотели, им нечего было бы контролировать.
Через несколько дней пришло очередное письмо. Я его не вскрыл. Вообще ни одного больше не вскрывал, а их вскоре стало приходить по несколько за день. Из самых различных организаций.
Фирма не существует. Ну как они не способны этого понять?
«Сегодняшний день был объявлен днем национального траура. Несмотря на продолжавшуюся несколько часов борьбу за жизнь, Президент Жечипосполиты Польски умер вчера, в двадцать три часа двадцать минут…»
Их кухни раздался грохот падающей посуды.
— Тихо там, старуха! — заорал втупившийся в телевизор пенсионер.
В ответ из кухни раздался сварливый голос:
— А какого черта ты засунул кастрюли в шкафчик?! Я только дверцу открыла, а оно все и вывалилось!..
— Ты знаешь, что нам президента пристрелили?
— Шо, Буша убили?!
— Та нет, дура-баба! Слушай, шо гутарю, вместо того, чтобы сразу болтать. Самолетом его попали.
— Господи Иисусе! Настоящим?
— Таким, что от радио работает. Кто-то стоял подальше, и во время речи, оно и влетело ему в голову. Так что назад сложить уже не получается.
В каждое учреждение я собственноручно написал письмо с одинаковым содержанием: «Я ничего вам не должен. Прошу, оставьте меня в покое». Только письма все так же продолжали приходить. А в самом конце пришел судебный исполнитель.
На огромном металлическом столе лежали останки летательной машинки с дистанционным управлением.
— Обратите внимание, пан генерал, на вот этот небольшой цилиндр в передней части корпуса. — Металлической ручкой техник указал на фрагмент внутренностей мертвой машины. — Это камера. Сразу же за ней находится мощный приемно-передающий многоканальный модуль дистанционного управления.
— И что это означает?
— Этой штукой можно управлять с расстояния в несколько километров. Подобные камеры, только стационарные, мы выявили сегодня во многих местах, на расстоянии даже нескольких сотен метров от его дома. Он видел каждое наше движение.
— Ну все, шутки кончились! — генерал Миклуш грохнул кулаком по столу, обернувшись к стоявшему за ним офицеру, он сказал уже потише: — Поднимайте F-16. Обосновывать все будем потом. Пускай выпустит «Maverick» с безопасного расстояния. Истребитель ему же ведь не сбить.
— А я и в самом деле считаю, что нам следует отступить и затушевать все это дело. Я думаю о том, что еще может случиться. До сих пор Вроньский ограничивался лишь оборонными действиями.
— Господи! Но ведь он же убил президента!
— За час до того президент подписал приказ о нападении на его дом. Я пытался вас остановить, когда жертв было еще не так много.
— Сейчас уже, чтобы не произошло, мы отступить не можем.
— И тот же самый механизм действует с самого начала, с того самого момента, когда Вроньский не подал во время декларацию плательщика НДС.
— Вы считаете, что он нас убьет? А как это он может сделать?
Когда же я заметил, что со всем этим как-то не так? Это тогда, когда у меня пропал цветок — polyscias. Не очень-то ценное тропическое растение, но этот экземпляр необходимо было довести до приличных размеров, тогда его стоимость вырастает. В базе фигурировало семь штук, а на складе было только шесть. История цветка была записана в моей системе, начиная с закупки семечка. После того: очередные пересадки в большие горшки, удобрения, почвы, были еще и отчеты контроля качества на очередных этапах. Цветок прошел длительную дорогу через мою документацию, но в реальности я его никогда не видел. У меня не было времени им заниматься.
Быть может, его кто-то украл? Может — он засох, или небрежный работник его сломал?
Иногда я думаю, что этот цветок никогда не существовал.
Спотыкаясь, Вишневский первым пересек то, что когда-то было границей участка. Дымящиеся останки дома, окруженные зоной смерти шириной в пару десятков метров — развалинами, усеянными кратерами от неточных попаданий ракет. От газона ничего не осталось. Вместо деревьев торчали обугленные культи. Дома в радиусе взгляда были уничтожены или серьезно повреждены. Улицу блокировали останки нескольких танков, на детской площадке валялись куски истребителя.
Стоявшие среди развалин в сотне метров далее чистенькие темно-синие лимузины выглядели, словно прибыли из иной сказки. Высшие офицерские чины и представители гражданских властей разглядывали ground zero в бинокли.
Вишневский забрался на куску обломков высотой в несколько метров и глянул себе под ноги. «Ну вот, ты и получил свой покой», — подумал он.
Носком ботинка он отбросил кусок бетона. Снизу блеснул фрагмент цилиндрического корпуса из матовой стали. Красные цифирки отсчитывали последние секунды.
Варшава, 2002 год
Роберт ШмидтМрак над Токиорамой
Рафалу Тимуре, потомку самураев, с которым судьба столкнула меня не столь давно.
Самое главное, это глядеть противнику прямо в глаза. Не на кисти рук, пускай даже он держит в них самое смертоносное оружие, не на диафрагму, от которой рождается всякое убийственное движение, не на ноги, определяющие линию атаки, но именно в глаза. Глубоко, глубоко в глаза. Не напрасно древние мастера назвали их зеркалом души. Именно там, на их дне, внимательный наблюдатель заметит только что нарождающуюся мысль, которая через какие-то доли секунды шевельнет руку или ногу врага, после чего начнется очередной танец смерти.
Моим единственным козырем в этом поединке был тот факт, что я мог безошибочно выловить такой момент. Стоящий напротив меня воин об этом не знал. А по правде, никто на свете об этом не знал. Это было моя величайшая тайна, пропуск к победе…
Я не реагировал на быстрые смены положений кистей рук и минимальные повороты туловища, которыми манил меня Саказушима. Я прекрасно знал, каждое его движение было своеобразной дымовой завесой, рассчитанная на то, чтобы дезориентировать соперника. Одно фальшивое движение с моей стороны, одна излишне быстрая реакция, и поединок закончился бы в мгновение ока. В этом я был уверен. Редко когда случалось, чтобы простой Пешке удалось бы удержать Слона. Пустые ладони против обнаженного меча в опытных руках мастера могли сработать только лишь в идиотских киношных боевиках. Истинное сражение — это минимум движений. Скорость, но не умение. Способность перехитрить противника… Потому-то я и стоял сейчас неподвижно, всматриваясь в лицо врага и ожидая настоящей атаки. Я постарался показаться перепуганным грядущей конфронтацией, парализованным этим страхом…
И он должен был в это поверить. Раньше или позднее. Здесь не было ни одного, по мнению которого я бы уже не проиграл. Кагеро Саказушима был фигурой, несомненным мастером, непобежденным в течение уже нескольких месяцев атакующим тигром, которого средства массовой информации называли «Палачом Токиорамы», я же — никому не ведомым рекрутом. На Шахматную Доску я попал всего лишь шесть месяцев назад, и у меня еще не было оказии померяться силой с кем-либо, пускай даже с подобным мне желторотиком. Разница в классе между нами была огромной, но именно она давала мне шанс на выигрыш.
Как бы там на это не глядеть, но приказом нашего единственного ментора и сэнсея, господина Такашигами Ота, я был обречен на поражение. Я, ничего не значащая Пешка, жертвовалась, чтобы втянуть самого грозного противника в безвыходную ловушку. Скрытый в самом мраке купола человек хладнокровно просчитал мой проигрыш и абсолютную сдачу, если не смерть уже в первом бою. Но я понимал причины такого решения. Я видел его правоту и пригодность для выигрыша. Воин на поле битвы не обсуждает приказов вождя, а что там ни говорить, сегодня я был воином клана Ота, обязанным проявлять слепое послушание своему господину и его семейству. Выполняя самоубийственный приказ, сейчас я встал напротив спесивого сэнсея Кагеро, зная, что даже поражение послужит последующему успеху моего наставника. Я был всего лишь пешкой в игре. Пешкой, которой можно легко пожертвовать ради позднейшей победы. За моей спиной, удаленный всего лишь на пару шагов, ожидал «Безухий» Кано. В тишине, повисшей над полем боя, я слышал, как он молится своим забытым богам, готовясь к собственно поединку, кульминационного момента этой части столкновения, в которой лично я был всего лишь прелюдией.
Еще раз блеснула сталь, когда меч в руках «Палача» незначительно сменил положение. Я даже не дрогнул. Я продолжал ждать, вонзив взгляд в черные будто смола глаза мастера школы Мочизуми. Вот это его удивило, наверняка он ожидал с моей стороны более нервной реакции. Он уже начинал верить в страх, парализовавший дебютанта… Кагеро не был чванливым глупцом, недооценивающим противников. Несмотря на массу поединков, проведенных на клетках Токиорамы, у него не было ни единого шрама, а сражаться ему приходилось часто, причем, с лучшими из лучших. И он всегда побеждал. Вот только у меня было намерение его перехитрить…