— Давайте уже не будем об этом, — попросил Билл. Не было у него охоты слушать о том, как Майк замечательно забавляется. Вновь перед его глазами встало лицо Сюзи, заходящей в дом. Стиснутые губы и засохшие слезы на шеках…
— Как хотите, мистер Хоппер, — Харкнесс вновь усмехнулся, — но я попрошу вас попытаться расслабиться. Нам не ноавится, когда наши клиенты уезжают из Резервации смурными. — Он глянул на часы. — Если сейчас вы отправитесь нормальным шагом, то по приходу на место дело мисс Ольсон будет уже в прошлом. Встретимся завтра.
Он повернулся и уже через миг исчез среди деревьев.
Билл отправился в сторону хижины. Не спеша, тем не менее, обратная дорога показалась ему удивительно короткой. Как там говорил Харкнесс? «Щелк, и вас нет»? Точно так же и он сам — щелк — и уже возле дома.
Под верандой кто-то стоял. Девушка. Она прятала руки под мышки и тихо хныкала.
— Бекки? — инстинктивно позвал Билл. — Та с удивлением поглядела на него, так что он сразу же прибавил. — Ведь тебя так зовут, правда?
Девушка кивнула, после чего оттерла лицо рукавом.
— Что-то произошло, правда? Может, хочешь поговорить?
На сей раз она резко мотнула головой. Биллу показалось, словно бы в один миг она съежилась внутри себя. Он сунул руку в карман брюк и вытащил мятую сигаретную пачку.
— Тогда, может, просто закуришь, и мы помолчим вместе, — предложил он. — Можешь быть уверена, я просто не позволю, чтобы такая красивая девушка стояла тут одна в такую ночь. Ни за какие коврижки.
Бекки пожала плечами и легонечко улыбнулась. Самую малость, но Биллу хватило и этого.
Майк '69
— Нет, мы, честное слово, и сами справимся, — еще раз заверил Майк. Он действительно так считал. Правда, уборки действительно было много, только он предпочел бы заниматься этим сам, но не пользоваться помощью Смурных. Тем более, того что повыше. Парень усмехнулся и вытащил сигарету из предложенной ему пачки. — Сейчас, когда все уже отправились на автобус, и Уотт не мешает нам своей гитарой, мы спокойно можем здесь убрать. Все равно, мы остаемся здесь до завтра.
Толстяк кивнул и вытащил из кармана бумажник, подал Майку несколько свернутых банкнот.
— За пиво.
— Вы же собирались только добавить, — подозрительно заметил Картер, = а не платить за всех.
— Скажем, это премия за прекрасно проведенный вечер. — Смурной улыбнулся. — Еще раз, спасибо за все.
Они подали друг другу руки. К счастью, второй из старших уже находился с другой стороны двора, и Майку не пришлось подавать ему руку. Он лишь кивнул, тот ответил тем же самым.
Картер подождал, пока оба не скроются за деревьями, и лишь потом возвратился в дом. Он не собирался хотя бы пальцем шевельнуть, пока Билл не поднимет свою задницу с постели, чтобы ему помочь.
Он нашел полную бутылку, открыл ее и устроился в кресле, размышляя о прошедшей ночи. От свернутых банкнот как будто бы исходило тепло. Майк поймал себя на мысли, а не удовлетворила бы подобная сумма Сюзен. Он собирался спросить у нее об этом сразу же после возвращения.
Билл
— Ты дал ему деньги? — спросил Майк. — Ровно столько, сколько сказали?
— Естественно, — ответил Хоппер, садясь в машину. — Я придерживаюсь принципов. В свою очередь, раз настоящий Смурной выдал тебе тогда столько бабок, так почему я об этом не знал? Ты должен был поделиться.
Майк в последний раз обстучал новое колесо и тоже забрался в машину. Вставил ключ в замок зажигания, повернул.
— Совершенно незаметно, чтобы его меняли, — сказал он, словно ничего не слышал. — И даже следа не осталось от их покрышек. Ребята работают обалденно.
— Я у тебя о чем-то спросил, Картер, — напомнил ему Билл. — О том, что ты видел, как кто-то трахает Сюзен, ты тоже не удостоил меня сообщением. Ни разу за все эти годы.
— Равно как и ты о том, что лишил Мышку девственности. — Майк пожал плечами. — Не надо на меня так смотреть. Думал, я не догадаюсь? Поначалу в баре говоришь о том, что хотел бы увидеть именно ее, потом даешь ей пиджак. И меня это немного заинтриговало. И знаешь что? Сейчас я уже не считаю, будто бы она была такой уж уродиной. Возможно, тогда ты высмотрел и правильно…
— Заткни хлебало!
Воздух вокруг них заколебался, сам лес тоже изменился. Со всей уверенностью они уже не находились в штате Мейн своей молодости. Они вернулись в Резервацию.
Эпилог
По Харкнессу никак не было видно ночного бодрствования. Широко улыбаясь, он приветствовал их на стоянке.
— Надеюсь, вы прекрасно провели время, — сказал он, жестом приглашая войти в дом. — А сейчас предлагаю душ и немножечко сна. Мы не хотим, чтобы на обратном пути с вами что-нибудь случилось.
— Это правда, поспать бы следовало, — подтвердил Майк, отдавая парню ключи от машины. — Дорога та же самая?
— Правильно, мистер Картер. Точно та же.
Билл глядел, как его товарищ веселым шагом направляется в сторону дома. Он затянулся сигаретным дымом.
— Я обязан вас поблагодарить за…
— Ничего вы не должны, — вошел в его тон Харкнесс. — Редко случается, чтобы я делал что-нибудь, не видя в этом выгоды для фирмы. Такой уж я есть, мистер Хоппер, и прошу мне поверить, ничего благородного в этом не было.
— Не понял.
— Осознаете ли вы, что, начиная с того момента, когда вы узнали о смерти мисс Ольсон, вся ваша жизнь — это попытка искупить ту ночь? — Он печально усмехнулся и покачал головой. — Да, мистер Хоппер, не надо на меня так глядеть. Ваше решение о том, чтобы взяться за постоянную работу вскоре после того случая, брак с женщиной, которая напоминала вам Бекки, полнейшее изменение стиля жизни… Все это из чувства вины.
Билл тяжело вздохнул и бросил окурок на землю. Затоптал его. До сих пор он как-то даже и не осознавал все это, но Харкнесс был прав. Смысла отрицать не было.
— Зачем вы все это мне говорите? — спросил он.
— Потому что мне кажется, может, хватит уже с этим покаянием, — ответил юноша. — А еще я хочу предложить вам работу.
— Работу? — удивился Билл. — Какую еще работу?
— Ну, видимо, мне следовало бы сказать: «новую жизнь», — уточнил Харкнесс. — Мы делаем так, что для мира вы умираете, чтобы возродиться в качестве никому не известного сотрудника нашей фирмы. Вы получаете второй шанс, а мы получаем для себя мужчину с характером. Обе стороны довольны.
Билл задумался. Предложение звучало весьма искушающе, но ведь не мог же он в один момент все бросить. Черт с ними, угрызениями совести, но ведь к своей жизни он уже привык. И был уже слишком стар, чтобы вот так неожиданно отказаться от нее. Старые деревья не пересаживают, как говаривал когда-то его отец.
— Понимаю, что у вас имеются сомнения, потому-то и не давлю. — Харкнесс не спеша пошел к дому. — Сейчас вам следует отдохнуть, а если после пробуждения вы посчитаете, что предложения принимать не стоит, весь этот разговор из вашей памяти исчезнет. Только я действительно советовал бы вам хорошенько подумать. В течение столетий пока что ни единой рекламации не было.
Он кивнул и ушел, оставляя Билла один на один с его изумлением.
Анна уже закончила подсчитывать доходы из кассы и собиралась выходить, как вдруг колокольчик у входных дверей зазвенел.
— Мне очень жаль, но мы уже закрываемся, — сказала она, не поднимая головы. — Приглашаю к нам завтра.
— Завтра может быть поздно, — раздался теплый мужской голос.
Анна подняла взгляд и увидала мужчину, который два дня назад заказал у нее яичницу. Непонятно почему, но его лицо как-то застряло у нее в памяти.
— Могу я чем-нибудь вам помочь? — спросила она.
— Да, можете, — ответил мужчина. Он прошел в другой конец зала и вбросил монетку в джукбокс. Нажал на кнопку, и через мгновение раздались аккорды «Энджи» Роллингов. — Если бы вы были столь добры, я бы хотел пригласить вас потанцевать. А потом… ну… там поглядим.
Феликс КресУбитый[39]
Рассказ взят с авторской странички Феликса Креса.
Меня убили всего лишь раз, а к тому же и не совсем до конца. Бога, ясный перец, на другой стороне не было, во всяком случае, он меня там не ждал. А все эти истории про туннель, на конце которого горит свет, это все фуфло. Не знаю, каким макаром и куда направлялись все эти люди после клинической смерти, которые потом вешали всем лапшу на уши, рассказывая о переходе на «другую сторону», о том, как они взлетали над собственным телом и тому подобную муть… Лично я не увидел ничего величественного или успокоительного; я вообще ничего не видел, а из земной юдоли забрал лишь страх и множество боли, потому что умирал я не просто. Я не воспарил над собственным телом — меня откуда-то и куда-то пропихивали, в форме избитого куска ногами мяса. С собой я забрал сознание того, что все уже кончено — наконец-то, но, может, и к сожалению. А потом, в течение краткого, очень краткого мгновения, наверное, я был совершенно счастлив — говорю «наверное», потому что не ощущал абсолютно ничего, потому что ничего не чувствовал, не видел и не слышал. И уж наверняка я не мог размышлять или чувствовать себя счастливым. Зато у меня осталось краткое, очень странное, потому что отличающееся от всего остального, воспоминание после этой совершенной пустоты, и это воспоминание было приятным. Так что, по-видимому, я был счастлив.
Убили меня не одного, моим товарищем была моя жена. Мы шли вечером по пустой улице; и нельзя сказать, чтобы это был какой-то паршивый закоулок — в подобные места я жену не водил. Самая обыкновенная боковая улица, по ней даже автобусы ездили. Дрался я достаточно мужественно, можно сказать, с умением, превышающим средний уровень, потому что жить чертовски хотелось, только бейсбольная бита быстро показала, чего я значу. Вот если бы у меня был какой-нибудь пистолет… Только в Польше нельзя владеть оружием, потому что, известно, будут несчастные случаи, опять же, расцветет преступность. Так что я валялся под стенкой, без оружия и без расцвета преступности, и подыхал, к сожалению, достаточно долго, чтобы поглядеть на то, что делают с моей женой. Когда ее пинали, она свернулась в клубок, дурацкий инстинкт ежа без иголок. Били ее дубьем, пока не сломали руку, которой та заслонялась. Из выпущенной сумочки выпали какие-то мелочи, косметика, какие-то старые, закомпостированные билеты. И батончик «Марс», а может и «Сникерс». Что-то еще, но я уже не уверен.