Он допил мутный самогон[68] из стопки, закусил паштетом из соседского Серка и вышел из хаты, где взгромоздился на санки и, тряхнув вожжами, помчался в темноту.
«Каждый святой ходит, улыбаясь»[69], — запел он, щелкнув, с выкрутасом, бичом.
— Хороший мужик, этот Николай, — буркнул отец. — И выпить с ним можно, и поговорить… Опять же, чувство юмора имеется. И подарки принес.
— Свой парень. Жаль только, что столько времени придется ждать его следующего визита, — вздохнул маленький Якуб.
— А мы сливовицы поставим в дубовой бочке, — блеснул идеей отец. — И как приедет, ха-арошей сорокалетней и выпьет… Чтобы только ты, прохвост, не выжлоктал. Это для святого Николая поставлено…
— Папа, я же спиртного не пью…
— Сейчас-то ты еще малой, а через полвека наверняка из тебя пьяндылыга будет сильнее, чем дед, — мрачно предсказал отец.
Войславице 1948 год
Большой зал Дома культуры в Войславицах был забит до краев. Члены партии, милиционеры, ормовцы, убеки[70]… Из повята[71] приехал инструктор, но все ожидали самого главного гостя. Все сосредоточенно щелкали семечки и изучали надпись: «Народ с партией».
Где-то неподалеку народ в лице партизана Юзефа Паченко как раз выбивал табуретку из-под ног Славомира Бардака — члена партии и всеми ненавидимого стукача безопасности.
Неожиданно все здание затряслось, когда на улице перед ним припарковались два танка. Двери в зал распахнулись, вовнутрь маршем прошли четыре охранника в мундирах советских десантных войск, с автоматами. За ними в зал вошел непримечательный человек с остроконечной черной бородкой. Охрана просканировала взглядом зал, но, видя, что собрались только свои, и никакой враждебный элемент на собрание не прокрался, опустила оружие. Инструктор из повята откашлялся.
— Товарищи, — произнес он. — Позвольте мне представить нашего гостя из Москвы, директора Института Исследования Диалектического Материализма, действительного члена Академии Наук СССР, товарища Шмарагдова.
Собравшиеся зааплодировали. За окнами уже опускались ранние, зимние сумерки. Гость вошел на трибуну.
— Товарищи, — заговорил он по-польски с сильным русским акцентом. Здесь мы собрались не без причины. В соответствии с собранными нами сведениями, в этой собственно округе, именно сегодня может случиться беспримерное сокрушение несокрушимых принципов нового строя. Как сообщают наши источники информации, население данного населенного пункта живет в глубокой и совершенно ошибочной уверенности, будто бы в этот день Войславицы посетит святой Николай. Силы реакционного духовенства, являющегося рупором клерикальных сил, которые, как нам известно, в вашей стране являются представителями международного фашизма, воплощаемого так называемым лондонским правительством, подпитывают данные слухи. В том числе и многие из вас, — пронзил он собравшихся испытующим взглядом, — поддалось этим мифам. Несмотря на идеологическую работу и усилия, которых не щадили ваши органы руководящей власти, некоторые из собравшихся здесь поставили елки уже сегодня, а не на Новый Год.
Десятка полтора деятелей покраснело и опустило головы. Председатель гминной[72] ячейки Базовой партийной организации тут же четко начал распределять листки бумаги и авторучки.
— Пишите самокритику, сукины дети, — шепнул он.
Теперь гость из далекой Москвы поглядел на всех чуточку благосклоннее.
— Определенные фашистские антисоциалистические элементы, подталкиваемые к действиям международными империалистами, наверняка захотят воспользоваться сегодняшним случаем, чтобы посеять неразбериху и оторвать мысли рабоче-крестьянского класса от приближающегося Нового Года, — продолжил он свою речь. — Потому нашим заданием сегодня будет поставить заслон их подрывной деятельности. Предположительно, этой ночью в селе может появиться мужчина, переодетый так называемым святым Николаем. Нашим заданием будет его захват и передача соответствующим органам, которые раскроют его международные связи… Дни капиталистических кровопийц сочтены!
Инструктор из повята поднялся с места.
— Наши друзья из Советского Союза великодушно предоставили нам механизированное оборудование и тридцать солдат десантных войск. Вот план населенного пункта и предлагаемый состав постов, — повесил он карту.
— Курррка[73], ну и холодина, — буркнул себе под нос инструктор. Шмарагдов на это фыркнул:
— Какая еще холодина? — прошипел он. — Вот у нас в Сибири — это холод! А тут всего лишь двенадцать градусов мороза…
Они притаились за кладбищенской стеной. Перед ними было шоссе, ведущее на Хелм. Полная Луна освещала все своим понурым, как бы нереальным светом. На небе уже появилась первая звезд. Из далеких Войславиц ветер доносил людские голоса. По домам люди как раз делились облаткой и распевали колядки.
Советские парашютисты стояли на страже неподалеку, мрачно глядя в пространство. Монгольские черты лица, глаза словно щелочки, пальцы сжимают приклады винтовок. Эти люди не отступят ни перед чем.
— А ведь вы, товарищ, всего не рассказали, — обратился к Шмарагдову секретарь гминной партийной ячейки.
Русский хмуро поглядел на него.
— Вы знаете все, что необходимо для выполнения задания, — буркнул он. — Вам его следует только схватить. Всем остальным мы займемся в Москве.
— Сорок лет назад люди говорили, что село посетил самый настоящий святой Николай…
— Товарищ, вам следует почитать работу товарища Иосифа Виссарионовича Сталина «Критическое осуждение религиозных предрассудков»[74], — лицо москвича сделалось суровым.
Остальные не отважились пискнуть ни слова.
Несколькими километрами дальше святой Николай быстро ехал по просеке через лес. Неожиданно, из-за заснеженных кустов на гнедой лошади выехал какой-то тип.
«Вот черт[75], гитлеровец», — подумал Николай, увидав черный китель, но тут же узнал Якуба. И он облегченно вздохнул. Сочельник в отборной части СС — то было воспоминание, к которому он возвращался ой как неохотно… И что его искусило туда влезть? Глупые эсэсовцы приняли его за переодетого еврея, они ни за что не хотели поверить, что на самом деле — он грек из Миры[76]. И ведь тогда удалось смыться, и даже целым и невредимым. Святой потянул вожжи на себя, и четыре оленя затормозили. Вендрович спрыгнул с лошади.
— Приветствую тебя, Николай, — серьезным тоном произнес он.
— Кубусь[77], а точнее, теперь-то уже Якуб…
— Он самый.
— Ты зачем меня остановил? Что-то случилось?
— Ну, ты ведь наверняка знаешь, какая у нас ситуация? — заговорил экзорцист. — Коммунисты нас захватили. Образно говоря «в деревне москаль стоит»[78].
— Выходит, ты все-таки научился читать, — усмехнулся святой.
— Да не нужно было мне читать, по радио «Свободная Европа» такие стишки передают… Николай, не надо ехать сегодня в Войславицы, — сделался он серьезным. — Они засаду приготовили.
— На меня? — обеспокоился тот.
— А как же…
— Ты извини, но ехать я обязан. Дети меня ждут, опять же взрослые. Долг взывает…
— Блин, — буркнул Якуб, но не решился использовать собственную силу против святого. Он достал из кармана штабную карту, еще из старых добрых времен партизанщины. — Ну ладно. Если ты так ставишь вопрос, ничего не поделаешь. Но погляди на план. Они сидят тут, тут и вот тут… — отмечал он карандашом посты. — Единственный шанс проскользнуть, это через луга возле болотца.
— Тогда заметят эти, что под кладбищем, — трезво оценил святой. — Слишком близко они.
— Я отвлеку их внимание, — пообещал экзорцист. — Садись на мою кобылу, а я возьму санки… Подожди где-то с полчасика и езжай прямо в деревню.
— Договорились.
Николай спустился с облучка.
Якуб снял с седла мешок с чем-то тяжелым, вместо него подвесил мешок с подарками и подержал Николаю стремя.
Через минут двадцать на посту под кладбищем товарищ Шмарагдов поднял голову.
— Слышите? — спросил он.
В воздухе разносился звон серебряных колокольцев.
— Едет, — буркнул гминный секретарь, перезаряжая пистолет.
— Не забывайте: по мере возможностей брать гада живьем, — еще отдавал распоряжения русский.
В бледном лунном свете на заснеженной дороге появились сани.
— Оленями запряжено, — шепнул инструктор из повята.
— Тоже мне, дело, — фыркнул Шмарагдов. — Наверняка из зоопарка украл.
Солдаты схватились на ноги.
— Пересеките шоссе и зайдите его сзади. Тихомнов, радист, вызывай остальные посты.
— Есть!
— Ну вот птичка и наша, — буркнул под нос русский. Двадцать лет на деда охочусь… Вперё-од!
Все выскочили из придорожной канавы и направились бегом к саням. Дорога была узкая, развернуться не успеет, не сбежит…
— Бли-ин, а чего этот Николай в черное одет? — удивился про себя гминный секретарь.
Тип на санках поднял ППШ.
— Ложись! — заорал Шмарагдов, но было уже поздно. Очередь загрохотала и через какое-то время вернулась в виде эхо. — Огонь!!! — завыл москвич, расплющиваясь во рву.
Притаившиеся с другой стороны дороги бойцы начали стрелять. Предполагаемый святой соскочил в снег и, прячась за бортом саней, вытащил из сумки пяток гранат…
Неподалеку рыкнул танковый двигатель. Остальные красноармейцы спешили на помощь.
И вдруг — ну как назло — с неба начал валить густой-прегустой снег. Несколько минут, и белый туман затянул собой все вокруг.