Русский гадко выругался и на ощупь направился в сторону саней. По дороге он споткнулся о лежащего на дороге инструктора из повята. Партийный деятель держался за простреленное бедро и тихо стонал.
— Спокойно, до свадьбы заживет…
— Так я уже женат, — простонал партийный.
— Сейчас я за тобой вернусь, нужно увидеть остальных.
Несколькими метрами далее он наткнулся на гминного секретаря. Тот тоже был жив, рана в плече была не смертельная.
— Бли-ин, и что оно было? — изумленно спросил он.
— Как это что? Фашистско-империалистическая ловушка, — буркнул русский. — А вам кажется, что клерикальные силы только идеологически народ размягчают? В каждом приходе, если хорошенько поискать, найдется радиостанция, динамит, автомат… Война с религией — это война за выживание коммунистического общества. Вот сам погляди: в святого Николая переоделся, но автомат на всякий пожарный имел…
Через пару минут он добрался до саней. В ходе огневого боестолкновения все четыре оленя погибли. Шмарагдов зажег фонарик, стал освещать их по очереди. У одного оленя нос был неестественно красным[79]…
— Ты гляди… — буркнул про себя москвич.
У саней столпились парашютисты. Штыки в их руках мрачно блестели.
— Ни единого следа, товарищ Шмарагдов, — доложил один из них. — Сбежал…
— Далеко не уйдет, — лицо русского растянулось в гадкой усмешке. — В селе достанем.
Святой Николай толкнул несколько разболтанные двери и вошел в теплую хату. Это уже последняя… Обязательную норму отработаю, и можно будет возвращаться к себе…
— Добрый вечер, хозяин, — начал было он и замолк на полуслове.
Дюжина солдат целилась в него из ППШ. Сзади в спину уткнулись два пистолетных ствола.
— Вот ты и попался, — прошипел академик Шмарагдов. — Наручники…
Несколькими минутами спустя Николай уже сидел в подвале.
Поначалу его хотели посадить в здании Гражданской Милиции, но окончательно выбрали подвал банка, так как тот был снабжен толстой стальной дверью[80]. На всякий случай. И сразу же первый допрос. В подвале собрались самые преданные, посвященные в операцию товарищи. В здании над ними на страже встало три десятка солдат. Кто его знает, а ну как поляки захотят отбить святого Николая? Бойцы положили на подоконники мешки с песком, стволы нацелили в разные стороны. Окна, правда, закрыли, потому что мороз кусался…
Якуб добрался до села огородами. Повсюду царило спокойствие, только из хат доносились голоса. Люди пели колядки. Вендрович осторожно поглядел в окно одного дома, потом другого. Николай точно здесь был… Иначе, откуда бы взялись радиоприемники «Филипс», бутылки с Джонни Уокером, банки с ветчиной и другие товары капиталистического производства, плотно покрывающие столы? Только вот, куда же он сам делся? Он еще кобылу должен отдать… Из-за памятника вынырнула тень. Сэмэн.
— Якуб, — серьезно сообщил он. — Коммунисты святого Николая схватили…
— Вот же черт, — тяжко вздохнул экзорцист. — Где его держат? Мы должны его вытащить…
— В банке. Тридцать русских его охраняет… Сами не справимся.
Экзорцист почесал голову.
— Бочку помнишь?
— Какую бочку?.. А-а, ту… Ясное дело.
— Ее закопали у тебя, чтобы меня не искушать… Сто двадцать литров сорокалетней сливовицы. И как раз подходящий случай.
— Земля ж как камень. Ничего, у меня лом имеется. Поползли ко мне.
Через несколько минут в дверь банка постучали два занесенных снегом туземца.
— Чего? — рявкнул изнутри командир.
— Пугу, пугу, козак с Лугу![81] — весело ответил Сэмэн. — Мы пришли к вам, товарищи, отметить ваш великий успех. Прикатили бочечку водочки от благодарных жителей села.
Командир пытался было протестовать, но его подчиненные, услышав про бочечку водочки, вытащили саперные лопатки. Командир сдался и открыл дверь.
Якуб с Сэмэном закатили бочку.
— Сливовица, сорокалетняя, специально для такого случая хранили, — расхваливал Якуб. — И колбаска на закусь найдется…
Он выбил пробку. По тесному фойе банка разнесся райский запах. Тут же появились и стопки.
— Давайте выпьем за ваши успехи с религиозным предрассудком, — предложил Сэмэн.
Выпили раз, потом снова… Неизвестно откуда появилась гармошка, из трех десятков глоток раздалась песня:
Вставай, страна огромная,
Иди, на бой святой[82]…
Очередные порции булькали в измученных жаждой глотках. Колбаса исчезала метрами, в печке пеклась картошка на закуску.
— Ну что, гад, признавайся! — рявкнул русский. Святой Николай глянул на него с некоторым изумлением.
— В чем я должен признаваться? — удивился он.
— Ах ты… реакционер… — изошел слюной Шмарагдов. — Сейчас мы тебе покажем…
Святой легонько усмехнулся.
— Вы совершаете очень серьезную ошибку, — сказал он. = За святого Николая меня принимаете.
— А ты всего лишь выдаешь себя за него? — не выдержал гминный партийный секретарь.
— Ни за кого я себя не выдаю. Я — Дед Мороз.
— Чего? — не сдержал изумления инструктор из повята.
— А почему это ты пришел перед Рождеством, а не в Новый Год? — рявкнул Шмарагдов.
— Во-первых, после революции вы поменяли календарь, и теперь новый год наступает позднее, — пояснил святой. — А кроме того, товарищ академик, читали ли вы доклад товарища Сталина «О проблемах борьбы с католическими суевериями на оккупированных территориях»?
— Естественно, я даже сам его написал, — пожал тот плечами.
— Тогда вы должны помнить, что перемены следует внедрять постепенно? Сначала Дед Мороз станет ходить вместо святого Миколая, потом Сочельник передвинем на Новый Год, и только лишь затем отождествим содержание с формой…
— Че-ерт… Действительно. Я же сам это и придумал. Не думал только, что оно уже реализуется…
— А кроме того, обратите внимание на то, что святой Николай был епископом. А где, в таком случае, мой епископский посох — пастораль?
И правда, при задержанном никакой пасторали не было. Они не знали, что посох остался в санях.
— Так ведь Деда Мороза не существует, — робко запротестовал гминный секретарь.
Арестант на это лишь рассмеялся.
— Похоже, не читали вы работу товарища Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» в отношении бытия, которое определяет сознание, — заявил он. — Это же совершенно ясно, что если соответственное количество народа во что-то верит, это «что-то» становится действительностью… Тезис — антитезис — синтез — диалектика… Вы же сами лучше всех знаете, что Ленин — он вечно живой, — обратился арестант по-русски к Шмарагдову.
— Откуда вы знаете? — не смог скрыть изумления академик. — Это ведь самая тщательнее всего охраняемая государственная тайна…
— Я — эманация веры миллионов советских детей, призванная к жизни творческим актом коммунистической партии, — с достоинством заявил схваченный. — Я являюсь материальным воплощением самого коммунизма. Вот не задумывались вы, почему у меня красная шуба? — Святой Николай с удовольствием отметил, что применяемый им метод промывания мозгов начинает приносить ожидаемые эффекты. — Я коммунист, гораздо лучший, чем вы! Мое мировоззрение врожденное, в то время как вы должны его в себе воспитывать…
— Ой… — вырвалось у инструктора.
— Под лесом же случилась стычка с реакционными силами, которые хотели прорваться в село, чтобы меня схватить и прикончить. Это уже не в первый раз… А вы, шляпы, вместо того, чтобы схватить того, схватили меня…
— Просим прощения, — русский снял с пленника наручники.
— Браво! Диалектическое мышление — это основа, — одарил его тот улыбкой.
Только теперь все заметили, что часть зубов у него — по русской моде — золотые.
— Мне пора, — сказал человек в шубе. — Беседа приятная, но, сами понимаете, дети ждут…
Он забрал брошенный в углу мешок. До сих пор тот казался совершенно пустым, но сейчас предполагаемый Дед Мороз извлек изнутри двенадцать толстых томов, оправленных в позолоченную кожу.
— Сочинения Сталина, издание люкс, только для высшего руководства и членов политбюро, — похвалился он. — С автографом автора. Это для вас, товарищ Шмарагдов… И скромнаая помощь на развитие Института Развития Диалектического Материализма… — достал он из того же мешка двадцать пачек сторублевых банкнот. Пачки были обернуты банковскими бандеролями. — Только, пожалуйста, распишитесь в получении, — подсунул он бланк. — А для вас, — обратился «Дед Мороз» к гминному секретарю и инструктору из повята, — по бутылке «столичной»…
Бутылки были двухлитровые, с украшенными и золоченными этикетками по случаю очередной годовщины Октябрьской Революции.
— Бывайте, — усмехнулся он и неспешно посеменил по ступеням наверх.
А пьянка в банковском фойе как раз подходила к концу. Советские десантники валялись без сознания. Якуб с Сэмэном с трудом держались на ногах, но тяжкое испытание они выдержали с честью — не так ведь легко перепить три десятка русских солдат.
— О, так вы тут? — удивился Николай, выходя из ведущего в подвал коридорчика.
— Мы пришли тебя спасать, — пояснил Якуб.
— Знаю. — Святой запустил телепатический зонд и мгновенно оценил ситуацию. — На тебя, Якуб, всегда можно положиться… Точно так же, как и на твоего отца, помню, как вместе мы уходили от облавы агентов охранки… Вот только рисковали вы напрасно. Как видите, я и сам спокойно справляюсь.
— Твоих оленей перестреляли, — буркнул экзорцист.
— Что поделаешь, новых достану…
Все трое вышли на мороз. Вендрович вручил гостю литровую бутылку сливовицы.
— Только столько на дне бочки и осталось, — оправдывался он.
— Спасибо. Обязательно выпью за ваше здоровье. А мне пора, — сообщил святой. — Но за сегодняшние труды кое-что вам подарю.